Шесть степеней свободы - Найтов Комбат

– Ну, это если ваш командир меня пригласит на эти торжества. – уклончиво сказал Кузнецов.

– Почему нет? Милости прошу. – ответил я.

Нарком отказался ехать в штаб флотилии, известив нас всех, что в первую очередь хочет посетить Молотовск и ремонтирующиеся корабли. Сел в автомобиль и довольно быстро мы очутились в Двинском поселке, где шло строительство моста через Кузнечиху и туда мог пристать автомобильный паром флотилии. Нет, чтобы сесть в Васьково! На пароме Кузнецов выгнал из машины всех, и подозвал меня.

– Сергей Иванович, вы не могли бы мне объяснить: мы, вроде, никогда с вами не ссорились, чем вызвана ваша бурная реакция в Кремле? Испытываете ко мне личную неприязнь? Вы же понимаете, что наговорили такого, что хоть снимай погоны и сам иди в трибунал.

– Никакой личной неприязни, Николай Герасимович, не было и нет. Мы с вами прекрасно ладили и работали, но за секретность производства нового вооружения и его испытаний персонально отвечаю я. Да, это сильно интересует англо-американскую, и не только, разведки. Зимой прошлого года Фрейзер пытался попасть на «Иокангу», я ему этой возможности не предоставил, хотя командующий флотом и ГШФ почему-то разрешили этот визит. Выкручиваться пришлось мне одному. Англо-американцы на этом не успокоились, и кто-то дал нам команду прийти в Гамерфест, и туда же прислали «Кинг Джорджа», откуда прибыли вы, Головко и адмирал Фрейзер со своими «специалистами». Я что, должен был поперек трапа ложиться и открывать огонь на поражение? Мне пришлось вас пустить на корабль! Не было бы с вами Фрейзера, да заходите и смотрите, спрашивайте обо всем. У вас все допуски есть.

– Они наши союзники и делятся с нами всем. У меня приказ Верховного: не допускать недовольства нами командованием флота Метрополии и представителей Соединенных Штатов.

– Но вы же слышали, что сказал «сам» по этому поводу? Соединенные Штаты в тайне от нас, и даже англичан, изготавливают новое оружие огромной разрушительной силы. Такие же работы ведет Германия. И мы начали подготовку к этим работам. Поэтому я вынужден оставить все, что сделано здесь, и приступить к работе в Москве, в составе ГКО.

– И какие функции вы будете исполнять в составе ГКО?

– Я пока не знаю: имею ли я право кому-нибудь что-то говорить по этому поводу.

– Это будет иметь отношение к флоту?

– Да, конечно. Все мои работы, так или иначе, связаны с флотом. В данный момент меня просили подготовить свои предложения по развитию флота. Пока только это.

– Этим у нас занимается адмирал Галлер.

– Я знаю, но мне приказал Верховный, и уточнил, на что необходимо обратить особое внимание. Планы ГШФ его не слишком устраивают. Пока от меня хотят увидеть и услышать именно мою концепцию дальнейшего развития флота.

– Я надеюсь, что вы согласуете с отделом строительства новых кораблей свои предложения?

– Только в случае их утверждения. Кто будет утверждать – мне пока неизвестно. Возможно, что это будет отдел Главного штаба, но вполне может быть, что Иосиф Виссарионович подберет для этого других людей. Мне сказали, что есть какой-то комитет. Ни как он называется, ни: кто в нем состоит, мне неведомо.

– Трудный вы человек, Сергей Иванович.

– В данный момент времени это – самый большой секрет государства, Николай Герасимович, если даже вы, нарком, об этом ничего не знаете. Меня пригласили только потому, что я узнал кое-что об этом проекте, возможно для того, чтобы я раньше времени об этом никому не рассказал. Увы, мне известно только о том, что происходит на той стороне линии фронта и за океаном. Ну, а так как у меня получилось в кратчайшие сроки создать лучшую в мире систему противолодочной обороны, то и последовало предложение попробовать себя в новом качестве. Единственное «но», таким темпом я опоздаю на собственную свадьбу. До Молотовска мы будем добираться три часа, и три часа обратно. Плюс там стоят двадцать четыре корабля дивизии, еще двенадцать в разных местах Архангельска, может быть, начнем осмотр с этих кораблей?

– Хорошо, командуйте.

Я вышел из машины и поднялся в рубку. Паром изменил курс, и мы направились вниз по реке на Соломбальскую верфь. По всей видимости нарком приехал только за этим, но инспекционная команда еще долго находилась здесь, проверяя дивизию полностью. Сам нарком через двое суток улетел в Геленджик, где заканчивалась подготовка к очередному десанту.

Но на свадьбу он пришел. Встретили его офицеры овациями. Ему еще и сорока нет, официально он 1902 года, но на самом деле – 1904. Труса не празднует, вместе с Буденным прорывался в Крым по над самой водой в момент Крымской катастрофы 1942-го. Сумел организовать какую-никакую эвакуацию с Керченского полуострова остатков 44-й, 47-й и 51-й армий в количестве 140 тысяч человек, с четырьмя дивизионами «катюш» и шестью артиллерийскими батареями. Это, конечно, крохи. Тяжелое вооружение, в основном, было потеряно, во многом благодаря тому, что удержать небо над Керченским проливом ни флотская, ни армейская авиация не смогли. Флот понес просто неприличные потери. Снабжение трех армий, находящихся в Крыму, было сорвано. В общем, «потому, что в кузнице не было гвоздя!». А присвоить себе успехи на Севере не удалось. Да, именно он поддержал меня в моем «диалоге» с авиаторами. Но класс в Иоканге он ведь так и не посетил. Нет ни на одном из флотов таких классов. Флотская авиация получает пополнение из обычных летных училищ, а полков, где в большом количестве остался довоенный личный состав очень и очень немного. Вот и страдает взаимодействие. Требуется летать днем и ночью, создавать навигационные системы, приводы, и учить, учить и еще раз учить людей. На поток у них поставлена только взлет-посадка. С этим – проблем особых нет, а навигации и целенаведению там не учат. Флотские училища сейчас практически не работают. Освоен другой способ получения необходимых кадров: корабли поступают в основном по ленд-лизу. Учат на них в Колдбей, оттуда на ТОФ, а с ТОФа – по флотам. В Ахтубинске и в Баку готовят, в основном, командиров взводов в морскую пехоту. Только со второй половины следующего года об этом вспомнят, и создадут несколько училищ, в том числе, и мою «альма-матер»: Ленинградское военно-морское подготовительное. Мне же, с должности комдива, этот узелок не развязать, вот и пришлось рубить. И вообще, мне сейчас требуется сидеть не за праздничным столом, а у секретчиков стучать по клавишам «Ремингтона». Дома с этим работать нельзя. Не будем забывать о том, что Архангельск свободно посещают военнослужащие иностранных флотов и армий. И нарком привез с собой целую шоблу проверяющих. Вполне вероятен вариант, что кто-то из них и сливает все куда надо. В то, что Кузнецов – «агент ЦРУ», я не верю. Это, скорее всего, кто-то из его адъютантов. А «церберов» у меня в дивизии нет. Мы сейчас с Еленой отсутствуем, целуемся под хмельное «Горько», запросто могут нанести визит и прошерстить дом. Успехов! Там ничего нет.

С утра я уже был в штабе, заперся в комнате «особого отдела», и 18 дней занимался только тем, что строчил на машинке, чертил схемы, рисовал общие виды и разрезы. Затем упаковывал все бумаги, уничтожал «копирки», в присутствии начальника отдела или его дежурных, опечатывал это личной печатью и запирал в несгораемый шкаф, который тоже опечатывал. Так серьезно я к этому делу никогда не относился, хотя работал и с более серьезными документами, но в другое время. Там с меня требовали соблюдать секретность. Через 18 дней, с тем, чтобы иметь хоть немного времени обустроиться в Москве, я воспользовался тем же самолетом, чтобы вывезти эти бумаги, личные вещи, и то, что захватила с собой супруга на первое время из Архангельска. В основном все осталось в доме, его опечатали и вычеркнули из списков под заселение. Это – «наша крепость», если все пойдет криво, а это запросто может быть, чтобы было куда вернуться, если жив останусь. Ну или Елене было бы куда вернуться. Кроме нас, дом могут вскрыть ее родители, тоже если будут живы. Скорее всего с ними ничего не случится: активность боевых действий в советском секторе Арктики нулевая. Немцев мы оттуда выбили и выжали.