Операция «Змий» - Владимир Царицын

Зинка высадил его в центре города, возле входа в метро.

Прежде чем спуститься под землю, Дантист закурил и поглазел по сторонам. Город жил своей обычной жизнью, суетливой и непонятной. Мимо пробегали беспечные и озабоченные, весёлые и грустные, окрылённые удачей и сломленные невзгодами, молодые и старые мужчины и женщины. Все они останутся до самой смерти теми, кем родились, а он, Дантист, сейчас докурит сигарету и спустится в метро, а выйдет из него другим человеком, человеком с новым прошлым и неясным будущим.

Рядом с Дантистом стоял уличный музыкант и играл на саксофоне, играл плохо и без души. По-видимому, сам себя великим музыкантом не мнил. Дантист дослушал этюд до конца, достал из бумажника пятидолларовую купюру и отдал мужчине, сказав при этом:

– В ми-бемоле фальшивишь.

Саксофонист улыбнулся и молча кивнул, честно соглашаясь.

Щелчком отправив окурок в урну и, спустившись вниз на несколько ступенек, Дантист обернулся и добавил:

– Да и в фа-диезе тоже…

Глава 3. Зинка

Высадив Дантиста, Зинка сразу поехал в аэропорт. В Москве его ждал Чудак и огромная куча нерешённых вопросов. Ещё не до конца была проработана его собственная легенда. Вояж по городам, где проводили «отпуск» боевые друзья, а теперь ещё и подчинённые, оторвал Зиновия от московских дел на целую неделю. Нужно было не просто встретиться с каждым из них, но ещё и проверить на предмет возможной перевербовки. Зинка верил Скифу и Дантисту, как самому себе, но инструкция гласила, что, если агент находится без наблюдения более двух месяцев, он подлежит всесторонней проверке, и далее по тексту. А ребята провели вне конторы не более двух месяцев, а более двух лет…

Ещё не поднявшись в самолет, Зинка по номеру места, написанного на авиабилете шариковой ручкой, понял, что сидеть придётся в хвосте. Как выяснилось, это было не так уж и плохо. Прямо перед ним расположилась супружеская чета – задумчивого и угнетённого вида мужчина и молодая женщина. Формы её тела говорили о прогрессирующей анорексии, а лицо было довольно миловидным, но не настолько, чтобы глаза худышки имели право не выражать ничего, кроме презрения ко всем окружающим. У супружеской пары имелся ребёнок лет шести с хитрыми маленькими глазками, который оказался отвязным до безобразия, как сказал бы Дантист – безбашенным. Сразу после посадки он стал канючить у мамы с папой, что очень хочет кушать, пить и писать. Родители на его просьбы отреагировали странно: мужчина закрыл печальные глаза и сделал вид, что спит, женщина достала книжку в мягкой обложке и погрузилась в чтение, совершенно не реагируя на нытьё сына. Малец понял, что здесь, как всегда, не обломится, и стал вертеться в кресле, болтать ногами и пинать впереди стоящее кресло.

Вот тут-то Зинка и порадовался, что не ему досталось место впереди малолетнего хулигана, и что позади тоже никто не сидит. Он откинул спинку кресла, насколько позволила задняя переборка, и постарался уснуть.

Это ему удалось, и приснился Зинке короткий сон про детство.

Зимний лес был безмолвным и чёрно-белым. Чёрные сырые и тяжёлые стволы сосен, чёрные родимые пятна берёз, всё остальное – белое. И, вдруг в двуцветное царство сна ворвалось что-то яркое и стремительное. Белка!.. Пробежав по сугробу (её невесомое тельце не проваливалось в рыхлый снег), рыжая зверушка проворно вскарабкалась по стволу сосны и устроилась на ветке. В лапках неизвестно откуда появилась сосновая шишка. Белка грызла шишку и косила взгляд на Зинку.

«Почему она рыжая? – подумал мальчик Зинка. – Почему не стала серой к зиме? Все белки к зиме меняют шубку…»

Белки в Зинкином детстве были совершенно ручными и не боялись человека. Часто они вели себя нагло – забирались на плечо и, жалобно глядя в глаза, попрошайничали. Причем, что попало не ели – только орехи, семечки и сухарики.

Рыжая белка из Зинкиного сна попрошайкой не была, она сама нашла съедобную шишку (не все шишки съедобны) и теперь последовательно и деловито с ней расправлялась.

Зинка подошёл ближе. Белка перестала жевать, внимательно посмотрела на приближающегося мальчика и, размахнувшись, зафинтилила шишку прямо Зинке в лоб.

Зиновий открыл глаза. На коленях лежала конфета чупа-чупс, а поверх спинки переднего кресла на него смотрели такие же круглые, как у приснившейся белки, глаза.

– Ну, и что будем делать? – строго спросил Зинка.

– Дядь, отдай конфетку! – похоже, совесть ребёнка не терзала.

Зинка взял конфету, аккуратно и не торопясь снял фантик, и сунул чупа-чупс в рот. Маленькие глаза пацана ещё больше округлились, он сполз на сидение, но через секунду вихрастая голова выглянула сбоку. Глаза по-прежнему были круглые – мальчик явно не понимал, что происходит. Но реветь не стал. На некоторое время мальчуган затих, видимо, мучительно пытался осознать всю полноту постигшего его несчастья. А Зинка, посасывая чупа-чупс, уже не пытался заснуть, возможно, пацан придумает что-нибудь более радикальное, чем метание конфет. Надо быть начеку.

У Зинки, как и у большинства коллег, не имелось ни жены, ни детей. Каким бы он воспитал сына, если бы он у него был, Зинка не знал, но, во всяком случае, бросаться чупа-чупсами в головы людям он бы ему запретил…

И отец Зиновия, Андрей Иванович, и старший брат Иван были кадровыми офицерами, танкистами. Только Ваня служил не с отцом, а в другой воинской части, под Читой. Мама тоже была военнослужащей – работала хирургом в военном госпитале. А положил начало военной династии Зинкин и Ванин дедушка – дед Иван, он тоже в своё время был танкистом. Иван Александрович Черемных погиб на Кавказе; это случилось давно, ещё в прошлом веке. Скорей всего поэтому Андрей Иванович пошёл по стопам отца… Ну и старший Зинкин брат, который любил деда, но, в отличие от младшего, помнил его довольно хорошо (Кстати, Иван имя получил в честь деда), решил продолжить семейную традицию.

Естественно, и для Зинки иной профессии, нежели профессия военного, не существовало. Собственно говоря, у него даже в глубоком детстве и мыслей-то таких не возникло, чтобы стать космонавтом или, скажем, президентом.

А разведчиком он решил стать в четвертом классе, сразу после того, как посмотрел фильм «Семнадцать мгновений весны».

Всё вышло как-то случайно – ни отец, ни мать, ни кто-то из знакомых взрослых, ни школьные друзья ему этот фильм смотреть не предлагали. Взрослые, наверное, забыли, а сверстники и не знали, что такой фильм есть. Однажды Зиновий болел ангиной, в школу не ходил, скучал немилосердно. От нечего делать решил поиграть в танковый бой – у отца было полно макетов танков и прочей военной техники, он их сам клеил – давно когда-то, в молодости. Полез Зинка на антресоли и чуть не высыпал себе на голову коробку со старыми дисками. Часть дисков всё же рассыпалось. Он собрал их, один чисто машинально сунул в домашний компьютер…

Мальчик смог оторваться от монитора только когда пришла мама с работы, и, приготовив ужин, позвала сына на кухню. Поужинал и снова смотрел кино про Штирлица, пока его в приказном порядке не отправили в постель. А наутро, едва родители ушли на службу, Зинка пулей помчался в отцов кабинет к компьютеру.

Мальчик просто заболел Штирлицем. Он во всем старался быть похожим на своего киношного кумира – всегда ходил прямо, не горбясь, одевался строго и подчеркнуто аккуратно, сделал такую же прическу, говорил мягко и спокойно, заканчивая любую фразу знаменитым «нет?». Стал предлагать друзьям диск с «Семнадцатью мгновениями», заразил всех. Но эта «киноэпидемия» у всех очень быстро прошла, а Зинка продолжал «болеть». В школе Зинку прозвали Штирлицем, и Зинке это нравилось. После «Семнадцати мгновений» был «Щит и меч», «Мертвый сезон», «Ошибка резидента» и прочие – всё из папиной фильмотеки. Зинка учился на этих дисках шпионскому мастерству и формировал свои детские представления о том, каким должен быть настоящий разведчик. Он мечтал стать суперагентом, внедрённым в самое логово врага, лихо разрушающим все преступные замыслы.

Его детским мечтам было дано осуществиться, но не сразу.

Случилось несчастье в семье Черемных, а потом ещё одно. Погиб Иван – несчастный случай на учениях. После гибели старшего сына у Андрея Ивановича произошёл инсульт, и его парализовало. Отец лежал на кровати без движения и ничего не говорил, только слёзы постоянно текли по впалым щекам. Вскоре папа умер.

Похоронили Андрея Ивановича рядом с могилой Ивана. Отец пережил старшего сына на два месяца. На могилах отца и брата Зинка поклялся продолжить семейную традицию, стать танкистом.

Окончив школу, он покинул родной Академгородок, научный пригород Новосибирска, и уехал в Тамбов поступать в танковое военное училище. После окончания училища служил на Дальнем Востоке, потом в Сибири. Служба давалась ему легко, и к двадцати шести годам Зиновий дослужился до капитана. Но занятия, манёвры, учебные стрельбы – всё это очень быстро стало для него каким-то обыденным, пресным. Размеренная, небогатая на события жизнь, тяготила его деятельную натуру, душа просила драйва, а тело – адреналина. Капитан Черемных подал руководству рапорт о переводе его в службу внешней разведки.