Декабристы рассказывают... - Э. Павлюченко Составитель

Не только и, может быть, не столько под влиянием книг и бесед складывались взгляды молодых людей на мир. Родители… Некоторые примеры были отрицательными — среди старшего поколения немало крепостников, бюрократов, взяточников… Отец Пестеля сначала вскрывал письма и депеши для тайной полиции, позже самодержавно управлял Восточной Сибирью, грабя этот огромный край и не пропуская оттуда никаких жалоб на свое самоуправство. Позорно скуп для детей и расточителен для себя отец Лунина. Однако если отрицательные примеры влияют на детей «от обратного», вызывают мысли, желание, намерение делать наоборот, то еще более жадно воспринимаются родительское благородство, доброта, возвышенные чувства.

Точных подсчетов нет, но несомненно, что среди декабристских отцов преобладают «хорошие примеры». Родители Никиты Муравьева, Розена, Бестужевых не были революционерами, относились вполне лояльно к властям и, наставляя детей, по обычаю желали: «Бога бойся, царя чти, честь превыше всего». Откуда им догадаться, что честь — достоинство опасное, которое может завести далеко — до самой Сенатской площади?

Кроме трех братьев Бестужевых (Александра, Михаила, Петра), игравших в благородных разбойников и едва не утонувших, в декабристы попадут еще двое: самый старший, Николай, и самый младший, Павел. Воспоминания Михаила. написанные много лет спустя, так и начинались: «Нас было пять братьев, и все пятеро погибли в водовороте 14 декабря».

Отец их, Александр Федосеевич, был одним из умнейших и просвещеннейших людей. В молодости он был так тяжело ранен в морском сражении со шведами, что матросы сочли его мертвым, собрались бросить тело за борт, но в последний момент вдруг обнаружили еле заметные признаки жизни. Чистая случайность не пресекла род Бестужевых, и через несколько лет Александр Федосеевич станет главой огромной семьи.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МИХАИЛА БЕСТУЖЕВА

«Имея сношения со многими горными чиновниками, служившими в Сибири, и любя науку во всех ее разветвлениях, он [отец] тщательно и с знанием дела занимался собранием полной, систематически расположенной коллекции минералов нашей обширной Руси, самоцветных граненых камней, камеев, редкостей по всем частям искусств и художеств; приобретал картины наших столичных художников, эстампы граверов, модели пушек, крепостей и знаменитых архитектурных зданий, и без преувеличения можно было сказать, что дом наш был богатым музеем в миниатюре. Такова была внешняя обстановка нашего детства. Будучи вседневно окружены столь разнообразными предметами, вызывающими детское любопытство, пользуясь во всякое время беспрепятственным доступом к отцу, хотя постоянно занятому серьезными делами, но не скучающему удовлетворять наше беспокойное любопытство; слушая его толки и рассуждения с учеными, артистами или мастерами, мы невольно, бессознательно всасывали всеми порами нашего тела благотворные элементы окружающих нас стихий. Прибавьте к этому круг знакомства, не большой, но людей избранных; дружеские беседы без принуждения, где веселость сменялась дельными рассуждениями, споры без желчи; поучительные рассказы без претензий на ученость; прибавьте нежную к нам любовь родителей, их доступность и ласки без баловства и без потворства к проступкам; полная свобода действий с заветом не переступать черту запрещенного, и тогда можно будет составить некоторое понятие о последующем складе ума и сердца нашего семейства, а особенно старших членов, как более взрослых, следовательно, более умовосприимчивых.

Брат Николай был первенец, следовательно — любимое детище родителей. «Но эта горячая любовь, — говорил мне браг Николай, — не ослепила отца до той степени, чтоб повредить мне баловством и потворством: в отце я увидел друга, но друга, строго поверяющего мои поступки. Я и теперь не могу дать себе полного отчета, какими путями он довел меня до таких близких отношений, Я чувствовал себя под властию любви, уважения к отцу, без страха, без боязни непокорности, с полною свободою в мыслях и действиях, и вместе с тем под обаянием такой непреклонной логики здравого смысла, столь положительно точной, как военная команда, так что если бы отец скомандовал мне: направо, я бы не простил себе, если бы ошибся на полдюйма. Доказательством всесильного влияния этой дружбы на меня был следующий случай Приязненные связи отца к властям Морского корпуса давали мне случай пользоваться их снисхождением, так что мало-помалу я сделался первостатейным ленивцем. Долго это скрывалось от бдительного его надзора, наконец, скрывать долее уже было невозможно; он все узнал. Вместо упреков и наказаний он мне просто сказал: ты недостоин моей дружбы, я от тебя отступлюсь — живи сам собой, как знаешь. Эти простые слова, сказанные без гнева, спокойно, но твердо, так на меня подействовали, что я совсем переродился; стал во всех классах первым и, дело небывалое, не в пример другим назначен корпусным офицером с правом преподавать уроки по трем предметам…»

Не только в узкой семейной сфере формировались взгляды будущих декабристов. Около 40 из них в разные годы учились, слушали лекции в Московском университете: Никита Муравьев, Сергей Трубецкой, Иван Якушкин, Петр Каховский..

7 мая 1808 года Николай Тургенев записал в своем студенческом дневнике о лекции профессора Л А Цветаева: «Цветаев говорил о преступлениях разного рода и между прочим сказал, что нигде в иных случаях не оказывают более презрения к простому народу, как у нас в России (Хотя мне и больно, очень больно было слушать это, однако должно согласиться, что бедные простолюдимы нигде так не притесняемы, как у нас.) Цветаев приводил в пример, что многие молокососы (так юворил он), скачущие в каретах, позволяют (приказывают даже, прибавлю я) своим форейторам бить (не-наказаннно, говорит Цветаев) бедных просто-людимов на улицах, несмотря на то, что полицейские чиновники стоят сами на улицах».

Понятно, как такие лекции воспитывали слушающих.

Один из современников запомнил и описал диспут в Московском университете на тему «Монархическое правление есть самое превосходное из всех других правлений». Вольнодумцы во главе с будущим декабристом С. Семеновым «открыли сражение восторженными речами