Декабристы рассказывают... - Э. Павлюченко Составитель

ума. Если б слово не было повито воображением, мы не были бы в состоянии выражаться художественно. Отвлечения фантазии все оживляют: при них слово вочеловечивается в природе и человек выходит из берегов…

Я не учился грамоте — ни читать, ни писать. Приступил к науке с арифметики и татарской грамматики. В начале настоящего века общий дух жизни возбуждал сам собою любознательность, и в первых началах она давалась легко. У меня были рисованные буквенные карточки, и без всякого усилия или усидчивости, по простой привычке, играя, я только примечал начертания букв, но не учился их совокуплять и складывать, так что не могу дать отчета, каким образом стал я прочитывать целые речения. Классическою моею книгою был географический атлас, подаренный дядею.

Первым прочитанным мною писанием была газетная статья о Трафальгарской битве и смерти Нельсона. Она понята была не только буквально и обобщилась как познание о том, что происходит на свете…»

Эти воспоминания написаны после двадцатилетнего одиночного заключения. Многолетняя изоляция сказалась на психике, языке, манере письма узника. Немало времени и усилий понадобилось исследователям, разбиравшим архив декабриста.

Сын бедного офицера, Гавриил Батенъков провел детство в Сибири. Однако и туда проник «общий дух жизни». От великого взрыва, начавшеюся в Париже 14 июля 1789 года, сотрясся весь мир, слетали короны, распадались империи, трещали столетние феодальные цепи. Несколько десятков государств объявили в 1792 и 1793 годах войну революционной Франции, но армии свободных санкюлотов, то есть в буквальном переводе «голоштанников», громили любых противников, и грозное эхо разносило страшные и влекущие имена — Марсельеза, Марат, Робеспьер, Конвент… Правда, затем все громче зазвучит — Бонапарт, и воины революции превратятся в солдат империи.

Однако крушение тысячелетнего мира уже обозначилось, и XVIII век передает ХIХ новых людей — удивленных и задумчивых:

Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и

мудро,

Будешь проклято вовек, в век удивлением всех…

Эти строки написал Александр Радищев, один из тех, кто о России задумался раньше других и незадолго до рождения Гавриила Батенькова проехал мимо его дома в цепях на восток, в ссылку.

«Общий дух жизни» просачивается незримо, отовсюду. Сегодня его истребляют вместе с опасной «французской заразой» — он является в «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. Книга сжигается — появляются другие, вперемежку с рукописными тетрадками, уроками гувернеров.

Ученик… Все учились «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Но 40 лет спустя из самой страшной в Сибири Акатуйской каторжной тюрьмы Михаил Лунин отправит несколько воспитательных советов Марии Николаевне Волконской и ее сыну Мише, а мы угадаем в них воспоминания о детстве и первых уроках самого неукротимого декабриста.

МИХАИЛ ЛУНИН — МАРИИ ВОЛКОНСКОЙ

«Ваши письма, сударыня, возбуждают мою бодрость и скрашивают суровые лишения моего заключения. Я Вас люблю так же, как и мою сестру… Занятия Миши дают мне пищу для размышления в глубине темницы. В настоящее время главный предмет — это изучение языков. Помимо французского и английского, латинский и немецкий являются безусловной необходимостью. Эти четыре языка суть ключи современной цивилизации. Есть еще один язык, греческий, но время его настанет позднее Заклинаю Вас говорить всегда по-французски или по-английски с Мишей и никогда по-русски. Вначале это будет Вас несколько стеснять, но Вы постепенно привыкнете, а он извлечет из этого наивысшую пользу. Одна беседа стоит десяти уроков. Ваш брат Александр, без сомнения, в курсе учебных руководств, принятых в начальных школах за границей, в особенности во Франции, где народное образование наилучше поставлено в настоящее время. Попросите выслать подбор таких руководств по истории, географии, математике и т. д. При помощи этих источников можно заниматься так же хорошо в Сибири, как и в Германии и Франции…»

МИХАИЛ ЛУНИН — МИШЕ ВОЛКОНСКОМУ

«Мой дорогой Миша. Твое последнее письмо доставило мне большое удовольствие, и я от души советую тебе изучать английский язык. Это не так легко и требует много внимания и прилежания, но ты уже не ребенок и, я надеюсь, справишься со всеми трудностями, как мужчина. Помни, мой дорогой, что твои успехи в науке являются лучшим доказательством, которое ты можешь мне дать в подтверждение твоей дружбы ко мне. Не читай книги, случайно могущие попасть в твои руки. Ты должен знать, что мир переполнен глупыми книгами и что число полезных кни! очень невелико. Как только ты получаешь новую книгу, первым делом ты должен подумать, какую пользу может она принести тебе, Если ты найдешь, что она не заключает ничего, кроме пустых рассказов или скучных рассуждений, то отложи ее в сторону и возьмись за свою грамматику или за какую-нибудь другую хорошую книгу, которая дает положительные сведения. В твои годы время дорого. Каждый час, потерянный в болтовне или в чтении чепухи, потребует нескольких дней работы впоследствии. Часть лета можно употребить на прогулки, занятия спортом и т. д., но зима целиком должна быть посвящена занятиям с утра и до вечера.

Прощай, мой дорогой Миша. Поцелуй руки у твоей матери и сестры и поверь, что я навсегда твой верный друг Михаил».

Эти письма Лунина хранятся сегодня в Ленинграде, в Пушкинском доме — тоненькие записочки, которые были вложены в бутылку с лекарствами или зашиты в одежду верного человека: государственному преступнику запрещена переписка…

Французский, немецкий, английский, итальянский, фехтование, рисование, верховая езда — все это входило в обязательную программу домашнего дворянского воспитания. Ну, разумеется, не для всех; среди декабристов были и такие, кто по-французски не выучился, а по-русски писал так: «призывал ксибе салдат давал денги всем хто кнему прихадил».