Сказки В. Гауфа - Вильгельм Гауф

Первые дни после исчезновения калифа в городе было заметно сильное возбуждение и тревога. Но нисколько дней спустя, друзья, сидя на крыше дворца, увидели странное зрелище. По улице тянулось великолепное шествие, гремели барабаны, звучали трубы, среди блестящей толпы слуг, на богато разукрашенном коне ехал человек в затканном золотом пурпуровом плаще. Чуть не весь народ Багдада бежал за ним и все кричали «Да здравствует Мизра, повелитель Багдада!» Тут наши аисты посмотрели друг на друга и калиф Хазид вымолвил: «Теперь понимаешь, почему я превращен великий визирь? Мизра — это сын моего смертельного врага, могучего волшебника Кашнура. Он за что-то обещал отмстить мне. Но я надежды не теряю… Летим, верный товарищ по несчастью, летим скорее к гробу Пророка; там, на святых местах, чары, может быть, рушатся сами собою».

Они взвились и полетели прямо по дороге в Медину.

Полет нельзя было считать, однако, особенно удачным, так как у друзей еще мало было навыка. «О, государь!» — взмолился весьма скоро великий визирь, — «с вашего позволения… я больше не могу… право, не в силах… вы слишком скоро летите! Да и скоро ночь, спустимся, поищем приюта на ночь».

Калиф внял мольбам визиря. Как раз под ними, в долине лежали развалины. Там можно было приютиться. Они спустились на землю. Развалины оказались остатками когда-то великолепного дворца. Из обломков торчали красивые колонны; многие, еще уцелевшие, покои свидетельствовали о прежнем блеске дома. Хазид со своим спутником вошел внутрь двора, выискивая, где бы поудобнее расположиться. Вдруг аист Мансор остановился: «Государь и повелитель», — шепнул он, — «хоть это, может быть, и глупо для великого визиря, а тем более для аиста, но я боюсь привидений! Мне что-то так жутко стало на душе; право, кто-то совсем ясно вздохнул или застонал здесь по близости». Калиф тоже остановился и действительно ясно услышал плач; плакал во всяком случае человек, а не животное. Калиф тотчас же бросился по направлению голоса, но визирь схватил его клювом за крыло и дрожал, и умолял не подвергать себя неведомым опасностям.

Но у калифа и под крылом билось сердце героя; он рванулся и исчез под темным сводом, оставив нисколько перьев в клюве товарища. Скоро в темноте нащупал он дверь; она оказалась лишь прислоненною. Из-за нее явственно слышались вздохи и тихие рыдания. Он толкнул клювом дверь и остановился в изумлении. В полуразрушенном помещении, освещенном лишь крошечным решетчатым окном, сидела на полу огромная ночная сова. Крупные слезы катились градом из круглых глаз и из кривого клюва вылетали хриплые жалобы. Когда она увидала калифа, а за спиною его визиря — тот все-таки прокрался за своим господином — она громко вскрикнула от радости. Она тотчас утерла слезы краем пестрого крыла и заговорила чистым арабским языком.

— «Привет вам, аисты, благое предзнаменование моего спасения! Мне предсказано, что чрез аистов ждет меня великое счастье!»

Калиф, наконец, оправился от изумления. Он изящно выгнул шею, красиво поставил тонкие ноги и сказал: «Ночная сова! Судя по твоим словам, ты наш товарищ по несчастью. Но, увы! боюсь, что тщетна надежда твоя через нас получить спасение. Ты сама убедишься в этом нашем бессилии, выслушав нашу печальную повесть». Тут он рассказал ей все, что мы уже знаем.

Когда калиф кончил, сова благодарила его. «Выслушай теперь меня», — сказала она, — «и увидишь, что я не менее несчастна, чем ты. Отец мой царь Индии, а я его единственная дочь. Зовут меня Луза.

Виновник моего несчастья тот же Кашнур, который и вас околдовал. Он явился раз к моему отцу и просил моей руки для сына своего, Мизры. Отец мой, человек вспыльчивый, велел спустить его с  лестницы. Тогда тот сумел в другом виде пробраться ко мне и раз, когда я гуляла в саду и попросила пить, он, под видом невольника, подал мне какое-то питье и я стала тем, что ты теперь видишь. От ужаса я лишилась чувств: он подхватил меня, унес сюда и громовым голосом прокричал мне в уши:

— «Оставайся так уродом до конца жизни, будь пугалом не только для людей, но и для животных, разве кто по собственному желанию согласится взять тебя в жены в этом привлекательном образе. Вот моя месть тебе и гордецу отцу».

— «С тех пор прошло уже много месяцев. Я живу, несчастная отшельница, в этих развалинах, все бегут от меня, даже животные. Чудная природа не существует для меня, так как днем я слепа; только по вечерам, когда месяц тускло блеснет сквозь решетку, завеса спадает с моих глаз».

Сова смолкла и снова крылом отерла непокорные слезы.

Калиф погрузился в раздумье. «Если не ошибаюсь», — сказал он, — «между нашими несчастьями есть некоторая таинственная связь. Но где найдем ключ к этой загадке?» — «И мне так кажется», — отвечала сова. — «Мне как-то в ранней юности одна вещая женщина предвещала, что аист принесет мне счастье. Да, пожалуй, я и теперь знаю, как нам спастись». Калиф и Мансор даже вздрогнули от неожиданности. «Дело в том, — продолжала сова, — что волшебник, враг наш, раз в месяц посещает эти развалины. Недалеко отсюда есть зала. Там он обыкновенно пирует с товарищами. Я часто выслеживала их там! Они хвастаются друг перед другом разными скверными проделками. Может, он случайно произнесет слово, забытое вами».

— «О, принцесса дорогая», — воскликнул калиф, — «скажи, когда придет он и где та зала?»

Сова помолчала минуту и сказала: «Простите, но я могу вам это сказать лишь под одним условием.

— «Говори, говори скорее!» — воскликнули оба разом. «Приказывай, на все согласен!» — добавил Хазид.

— «Видите ли, мне тоже хотелось бы освободиться, а ведь это возможно лишь в том случае, если один из вас предложить мне руку и сердце».