Кровавый контракт. Магнаты и тиран. Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх - Луи Лохнер

Лидеры германской промышленности, в отличие от среднего и рабочего класса, не спешили сходиться с Гитлером и его движением. Правда, за несколькими исключениями. Владелец электрохимического завода в Баварии Альберт Пич еще с 1923 года время от времени ссужал

Гитлеру по 100 марок (250 долларов). Также нацистам оказывали финансовую поддержку Карл Бехштейн, производитель фортепьяно и пианино, коммерческий советник Гуго Брукман из Мюнхена, издатель трудов Хьюстона Стюарта Чемберлена. Но в мире промышленников это были мелкие сошки. В Руре самый богатый акционер «Стального треста» Фриц Тиссен уже в начале 30-х годов проникся сочувствием к нацистам и уговорил местного магната, старика Эмиля Кирдорфа, связать свою судьбу с лидером движения «коричневорубашечников».

Однако в целом крупные промышленники не интересовались Гитлером до выборов в рейхстаг в 1930 году, наглядно показав, что к этому буйному человеку стоит внимательнее приглядеться.

Обычно промышленники игнорировали политику. Для того чтобы быть в курсе политической ситуации, они пользовались услугами своих специальных репортеров или референтов, получающих жалкие гроши. К чему заниматься этим лично? Гораздо важнее управлять предприятиями, приносящими огромные прибыли, чем читать или слушать о бесконечной болтовне в рейхстаге, которая представлялась им из рук вон плохо организованным бизнесом. Политику они воспринимали как необходимое зло. Многие, а может, и большинство формально принадлежали к какой-нибудь партии. Но участвовали в политике лишь для конкретных целей. Однако в принципе им было свойственно полное равнодушие к политике.

Мало кто из них удосужился прочитать «Майн кампф» – и в этой ошибке они были заодно с миллионами немцев и иностранцев[11].

Когда наконец магнаты встревожились, то заинтересовались экономической программой Гитлера. Но в лучшем случае она была просто непонятна. Гитлера экономика не заботила. Хотя он невероятно ловко наживал деньги и любил их тратить, но никогда не вникал в суть экономического процесса. Если против какого-нибудь его любимого проекта раздавались разумные возражения, он отвечал специалистам и другим сомневающимся в практичности его мер: «Это должно быть сделано потому, что должно». Он старался лично не склоняться ни к каким конкретным экономическим взглядам, предпочитал обсуждать финансовые, деловые и производственные проблемы в самых общих чертах. А вот эксцентричному экономисту Готфриду Федеру удалось добиться такого доверия Гитлера, что тот сделал его экономическим теоретиком нацистской партии. Федер придерживался средневековой идеи о том, что взимать проценты аморально. Магнаты опасались, как бы он не занял ответственный пост, позволявший ему осуществить на практике свои планы.

Двое нацистов, один из которых принадлежал к иерархической верхушке, а второй был успешным журналистом, на взгляд деловых людей, отличались сравнительным здравомыслием. Грегор Штрассер – один из организаторов нацистской партии, скромный рабочий лидер, отлично разбирающийся в бизнесе и индустрии. Промышленники сочли необходимым помочь ему и усилить его положение в противовес «дикарям», составляющим окружение Гитлера.

Другой – Вальтер Функ, главный редактор берлинской консервативной газеты «Бёрзенцайтунг», ежедневного издания, посвященного финансам, бизнесу и индустрии. Он втайне вступил в ряды нацистов, продолжая свою работу, как делали многие нацисты, и попутно держал экономическое новостное издание. Приняв многие положения нацизма, в экономике он придерживался более или менее «нормальных» взглядов. Поэтому деловой мир счел его достойным поддержки как еще одного противовеса радикализму Готфрида Федера[12].

И Штрассер, и Функ получали скромные субсидии от промышленников – не слишком большие, но достаточные, чтобы они могли поделиться своими взглядами с товарищами по нацистской партии в расчете повлиять на них и направить экономику в умеренное русло.

В Берлине жил человек, которого знали все промышленные бароны и который считался необыкновенно гибким политиком и экономистом – «финансовый гений» Ялмар Шахт. «Уж он-то знает, что происходит, – говорили промышленники. – У него самые обширные связи. Интересно, что он думает о Гитлере?»

Шахт, основатель немецкой демократической партии и потенциальный кандидат на пост президента рейха, в 1930-м был назначен президентом Рейхсбанка, присутствовал на гарцбургском конклаве «национальной оппозиции», и теперь его часто призывали в штаб Гитлера, расположившийся в берлинском отеле «Кайзерхоф», буквально в нескольких шагах от канцелярии рейха. Этот умный и лукавый экс-президент Центрального эмиссионного банка Германии увидел в Гитлере победителя и поставил на нацистов, неудержимо рвущихся на политическую вершину страны.

Еще 29 августа 1932 года Шахт, в частности, писал Гитлеру:

«Своим письмом хочу заверить Вас в моем неизменном сочувствии в связи с серьезными препятствиями. Я знаю, Вы не нуждаетесь в утешении… Однако в этот тяжелый период Вы оцените признания в искренней дружбе. Ваше движение набирает силу благодаря его крайней справедливости и необходимости, так что победа в том или ином виде просто не может не прийти к Вам.

Где бы мне ни пришлось работать в ближайшем будущем, Вы можете полностью рассчитывать на меня как на Вашего преданного помощника»[13].

12 ноября 1932 года он писал нацистскому лидеру:

«Позвольте мне лично поздравить Вас с тем, что Вы стали придерживаться твердой линии сразу после выборов. Я нисколько не сомневаюсь в том, что такое развитие событий может закончиться только одним – Вашим назначением на пост канцлера…

Я полон уверенности в этом, поскольку вся нынешняя система обречена на гибель».

Видимо, Шахт просто не нашел места для упоминания об этих письмах в своих мемуарах[14].

Те, кто знал Шахта, самой сильной чертой его характера считали присущую ему амбициозность. Он полагал стать спасителем Германии после полного провала нацистов на государственном поприще. Поэтому можно с уверенностью сказать, что его преданность к Гитлеру была не такой наивной, как казалось. И приведенные здесь отрывки из его писем, возможно, следует понимать в свете его амбиций.

Сейчас уже весь мир знает, что позднее Шахт, как и Тиссен, горько жалел, что предал свое прошлое и поставил свои способности и знания на службу антидемократическому движению такого же честолюбивого деспота, как и он сам. Он противостоял нацистской иерархии как президент гитлеровского Рейхсбанка и министр экономики, боролся с финансовыми мерами, которые считал губительными для немецкой экономики, и поддерживал постоянную связь с группой, боровшейся за свержение Гитлера и его сторонников. Конец гитлеровского режима он встретил в концентрационном лагере. Нюрнбергский суд оправдал его.

Но нельзя отрицать, что в тот момент позиция Шахта оказала огромное влияние на мечущийся в поисках опоры деловой мир. То, что он поддержал политику Гитлера, значительно умножило число сторонников нового хозяина.

Некоторые осторожные промышленные магнаты продолжали состоять членами немецкой народной или немецкой национальной партии, но при этом втайне получали удостоверения личности, подтверждающие, что они являются членами национал-социалистического движения. Другие считали достаточным, чтобы в нацистскую партию вступил один из членов правления директоров их предприятия, что позволяло им обоим быть в курсе всех событий, а также – в случае прихода Гитлера к власти – доказать, что «они всегда были за него». Но таких было не так много.

6 ноября 1932 года, во время недолгого пребывания Франца фон Папена на посту канцлера, в результате очередного роспуска рейхстага, характерного для этого беспокойного периода, немецкий народ снова отправился на выборы. Впервые после ошеломляющего успеха Гитлера на выборах в сентябре 1930 года, его партия потерпела серьезный провал. Количество ее делегатов, прошедших тогда в парламент, снизилось с 230 из 680 до 196 из 584, то есть упало с 37,3 до 33,1 %.

Вскоре после выборов Вильгельм Карл Кепплер, один из главных экономических советников Гитлера, в надежде помочь нацистам подняться, составил письмо с рекомендацией назначить Гитлера канцлером. Он предложил крупным промышленникам подписать его и передать президенту Гинденбургу. Это письмо имело непредвиденные последствия: оно сыграло важную роль в главном Нюрнбергском судебном процессе[15] по военным преступлениям и вновь неожиданно всплыло во время выборов в бундестаг 1953 года. В обоих случаях его рассматривали как предполагаемое доказательство того, что германские промышленники решили навязать Гитлера Гинденбургу против его желания.