Арзюри. Книга 2. Данк - Юнта Вереск
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вадим уже знал, что личного имущества здесь практически ни у кого нет. Слишком много людей погибает и мало кому хочется, чтобы после смерти в их вещах копались чужие. Да и держать в палатках весь свой скарб, если честно, не слишком удобно. Поэтому вещи уносят на склад и берут по мере необходимости. Так что, Вадим ожидал увидеть пустую палатку. Но чуть ли не впервые за этот день у него возник повод для тихой радости.
Палатка была просторной — в свои походы он брал куда меньшую. Огромный навес перед входом, просторный холл, в котором были только туристский столик и два пенька.
Слева находилась спальня — кровать из досок, лежащих на четырех пеньках, сверху — тонкий самонадувающийся матрац, одеяло и небольшая подушка. Интерьер завершали высокая этажерка и табуретка, как и кровать, явно сделанная из местной древесины. Освещалось все маленькими экономными лампочками на солнечных батареях — целую коробку их он видел среди вещей в своем хогане. На полу лежал плетеный коврик с иероглифами по краям — вероятно творение Ико, погибшей подруги двойника. Вполне уютно.
Вторая комната немного разочаровала. Почему-то думалось, что здесь должен располагаться кабинет, на деле же, что-то вроде гостиной — циновка на полу, низенький брезентовый столик и несколько раскиданных по углам подушек.
«Чайные церемонии он тут проводил, что ли? — удивленно подумал Вадим. — Придется все переделать. У архитектора должен быть свой кабинет!»
Вернувшись в спальню, он заправил постель, вынул из кармана и подвесил на этажерку мягкий брелок-талисман. На полке лежал тоненький блокнотик. Вадим раскрыл его, надеясь, что увидит записи своего двойника. Нет, ни строчки.
Тогда Вадим взял лежавший там же карандаш и написал:
«1 день на Арзюри. Прибыл.
План:
1) Физподготовка.
2) Надо понять, как тут все устроено.
3) Как добиться того, чтобы меня не путали с двойником (хотя он — это я!!!)?»
Все-таки странный этот Ваади. Ну почему он подумал о нижнем белье, просторных штанах, пуловере и ветровке, а карманы оставил пустыми? Ни бритвы, ни зубной щетки. Спасибо, хоть этажерке за письменные принадлежности.
Внезапно Вадим почувствовал, что засыпает. Слишком много физической нагрузки и информации для человека, который еще вчера наслаждался жизнью на берегу Красного моря. Но не тут-то было. Над лагерем и рекой разнесся гулкий удар гонга. Послышалась веселая перекличка голосов.
Вадим напрягся. Что это? Тревога? Общий сбор?
— Тук-тук. Эй, новичок, выползай на ужин. Ты пока в первой смене! В палатку ворвалась женщина в короткой юбке и майке.
— Эээ… я… сейчас…
Женщина весело махнула ему рукой, приглашая следовать за собой, и выскочила наружу.
Глава 3. Первая идея
Женщина, которая позвала Вадима на ужин, коротко представилась: «Тея», а затем повела его «есть и знакомиться».
— Ты пока будешь за центральным столом, но не больше двух недель. Далее сам выберешьсебе компанию. Если не выберешь, откатишься к лентяям, которые могут поесть только после того, как все разойдутся.
Столовая представляла собой поставленные вдоль берега в один ряд три длинных стола, над которыми был натянут единый тент. С обеих сторон вдоль столов располагались такие же длинные узкие скамьи — чтобы сесть за стол, приходилось через них перелезать. Между центральным столом и рекой раскинулась кухня со столами выдачи.
Не успели они усесться, новичку начали рассказывать про жизнь на Арзюри. Ну, как он понял из объяснений — что-то среднее между первобытно-общинным строем и коммунизмом.
Все население предгорий жило двумя самоуправляемыми общинами — в нижнем и верхнем лагере. Никаких вождей и предводителей не было. Люди сами объединялись в отряды, которые занимались сбором плодов, борьбой с растениями, приготовлением пищи и другими делами, позволяющими сообществу выжить. Многие отряды формировались на один-два дня, почти ежедневно возникали новые проекты и идеи. Препятствием для их осуществления были только общие для колонистов неотложные и обязательные дела.
Поэтому и коммунизм здесь был относительным. Жизненно необходимый минимум получали все. Келья в Пещере или палатка в одном из лагерей. Возможность ежедневно питаться, пусть и не в общей компании. Получать мыло, постельное белье и одежду. Ну и еще кое-что по мелочи. В общем, как и все остальные. Но вот с дефицитными ресурсами — гораздо сложнее. Получить спальный мешок, надувной матрац или одеяло, фонарики и батарейки к ним, новую зубную щетку взамен утонувшей или растрепавшейся было практически невозможно. Такие вещи могли доставить только с Земли, но вновь прибывающие редко запасались нужным здесь инвентарем, а при кратковременных экскурсиях на родину (которые случались далеко не каждый день), хоганы путешественников забивались примерно также плотно, как хоган Вадима — в первую очередь тем, что было важнее для колонии.
Гораздо серьезнее было то, что участвовать в жизни поселения — травить байки у костра, готовить еду, улучшать лагерный быт, да хотя бы просто пообщаться с другими колонистами — лентяям было почти невозможно. Нет, никто не запрещал. Но и не поощрял. Изгои (в обиходе их звали лентяями, что было не всегда верно) были окружены словно пеленой отчуждения. Бойкот — очень точное слово, которое большинство молодых землян и не слышали до этого никогда, а тут вот пришлось столкнуться.
Что удивительно, между собой изгои практически не общались — презирали друг друга. Но выжить на агрессивной планете в одиночку крайне сложно, а потому, не участвуя в опасных походах, гибли они гораздо чаще.
— Вы так активно убеждаете меня в том, что быть лентяем плохо… Я даже теряюсь. Если вы говорите это мне, то в жизни своей никогда не был лентяем. И не верю, что лентяем был мой двойник. Или был?
— Да нет, конечно, не был.
— Тогда зачем?
— А мы всех сразу предупреждаем, чтобы не питали иллюзий.
Все собравшиеся за столом добродушно засмеялись.
— Тогда лучше скажите, этих лентяев у вас много?
Смех смолк. Вадиму показалось, что на некоторых лицах проявилось вдруг даже чувство вины.
— Вообще-то довольно много. Они к общинам почти не присоединяются, так что в целом тринадцать человек.
— Это много? Сколько же здесь всего народу?
— Сейчас двести два. То есть почти
