Сестры из Версаля. Любовницы короля - Салли Кристи

Я недовольно поджала губы, когда увидела остановившийся у дома экипаж, – супруг прибыл. Но потом я заметила, что на лошадях черные ленты, как и на самом экипаже, – и мое сердце подпрыгнуло от внезапно затеплившейся надежды. Неужели свекровь? Но Господу известно: когда нас одолевают греховные мысли, он без колебаний наказывает нас за это. Оказалось, что это почила не моя ненавистная свекровь, освободив меня из заточения. Умерла моя бедная матушка.

Я отправилась в Париж. Мой супруг всю дорогу жаловался, что ему пришлось, наплевав на свой долг, мчаться к жене, – какое досадное неудобство! Он ничего подобного не предвидел, к тому же принц Конти дает сегодня ужин, который ему не хотелось бы пропустить, однако он вынужден сопровождать меня.

Я тихонько плакала, сидя рядом с Луи-Александром в карете. Закрыв лицо руками, я пыталась отгородиться от его голоса и того чувства вины, которое грозило меня задушить. Нестерпимо болела голова, и я все гадала, не умру ли я, как мама. Говорили, что она жаловалась на невыносимую головную боль, а потом несколько часов спустя умерла. Неужели я тоже последую за ней? Возможно, так Господь наказывает меня за греховные мысли?

По приезде в Париж супруг отвез меня в родительский дом, а сам исчез, пробормотав что-то о лошади, которую ему просто необходимо купить.

Мои младшие сестры собрались внизу, чтобы встретить меня. Я обняла их, крепко прижала к груди – мы были как пять черных птиц, жавшихся друг к другу в своем горе. Полина, которая была двумя годами младше, выглядела угрюмой и сердитой, в ее взгляде не было и капли раскаяния за горы писем без ответа. Диана, которая казалась веселой даже в гóре, несколько поправилась с нашей последней встречи. Две младшенькие, Гортензия и Марианна, четырнадцати и двенадцати лет от роду, изменились больше всех – превратились в степенных юных леди, хоть и с покрасневшими от слез глазами.

– Мне почти пятнадцать, – чопорно напомнила мне Гортензия, а потом поведала, что вчера семь часов молилась за душу нашей матушки.

Гортензия очень набожна, и, глядя на нее, мы все испытываем чувство стыда.

– Я молилась всего час, – прощебетала Марианна, – но, как говорит Зелия, качество важнее количества.

– Только не в глазах Господа, – заключила Гортензия, и с этим никто спорить не стал.

Тетушка Мазарини, наша родственница, вдовствующая графиня де Мазарини, с суровым лицом суетилась вокруг нас, цепляла нам вуали – тонкие кружевные накидки, похожие на черную паутину. Нас позвали к отцу в золотые матушкины покои, где какие-то мужчины в серых сюртуках и без париков измеряли и изучали все, что ей принадлежало. В эту красивую комнату мы приходили, когда мама бывала дома; играли у нее на кровати, она расчесывала нам волосы и выискивала новые веснушки, а потом пудрила нас и, бывало, разрешала нанести немного своих румян. Однажды она позволила каждой из нас взять любую нашивку из ее шкатулки; я выбрала лоскуток, похожий на маленькую птичку. Тяжело вздохнув, я посмотрела на мамин портрет на стене. Как она могла умереть?

Отец сидел на кровати со скорбным лицом; слова, которые он говорил, трудно было разобрать – он заливал вином тяжесть утраты. Он, как всегда, был великолепно одет – в черный атлас, расшитый черным жемчугом. И лишь пряжки на туфлях были золотыми, а не черными. Я уж было подумала, что он хочет, чтобы мы присели к нему на кровать, но он велел всем выстроиться в ряд по старшинству – я, потом Полина, за ней Диана и Гортензия, а самая последняя – Марианна.

– Ее волосы… – начал он. – Ее волосы…

В этот момент раздался звон разбитого стекла. Те двое, которые несли огромные позолоченные часы, споткнулись и уронили их на пол. Отец взревел от досады, стал искать глазами свою шпагу, чтобы наказать неуклюжих. Мы стояли молча, растерянные и испуганные. Отец – человек непредсказуемый, никогда не знаешь, куда заведет его характер и выпитое. Наша гувернантка Зелия стояла неподвижно, словно кол проглотила, и не спускала с нас глаз.

Когда мы были совсем детьми, отец порой наведывался в детскую. В основном это случалось, когда его осаждали кредиторы. Он разваливался у нас в комнате, листал книги, бранил Зелию за то, что она учит нас тому, что совершенно не обязательно знать женщинам. Затем он велел, чтобы мы пели, а после заставлял Маргариту, нашу самую красивую служанку, петь ему. После этого он наконец-то, спотыкаясь, спускался по лестнице и мы могли все вздохнуть с облегчением.

– Ее волосы, ее волосы, – позабыв о разбитых часах, повторял он. А потом, все так же раскачиваясь на маминой кровати, сказал: – Нужно не забыть состричь ее волосы.

Он уставился на нас мутным взором, лицо его было пунцовым.

– Вы же знаете, как я любил ее. Любил! Она была хорошей женщиной. Даже несмотря на то, что родила только дочерей. Пять дочерей – целая корзина гнилых яблок. За что, я спрашиваю вас, Господь наказал меня?

И тут он разрыдался. Я тоже начала плакать, и вскоре плакали уже все, даже Полина, которая не отличалась сентиментальностью. Отец поднялся, не знаю, то ли для того, чтобы нас успокоить, то ли обнять, но не устоял на ногах и вновь завалился на кровать.

– Вы похожи на ворон! – воскликнул он. – К несчастью! Мне всегда не везет! – И тут он велел нам уйти прочь, сказав, чтобы осталась только Маргарита, потому что лишь она способна его утешить.

Мы потащились назад, на четвертый этаж, продолжая неутешно плакать. Детская показалась мне маленькой и еще более убогой, чем я помнила: гобелены побиты молью, неровный пол, неприятный холод.

– У Агаты нет траурного наряда! – заревела Марианна, швыряя куклу на пол.

Иногда я забываю, что Марианна самая младшая из нас, потому что она всегда уверена в себе и импульсивна, никогда ничего не боится. Но ей всего лишь двенадцать, и в душе она до сих пор еще ребенок. Я обняла сестру, прижала к себе, ее хрупкая фигурка в черном траурном облачении вздрагивала от рыданий.

– Мы можем пошить ей наряд из наших вуалей, – пришла на помощь Диана, стянула свою и с помощью кочерги попыталась разорвать.

– Ой! Тетушка Мазарини очень рассердится, – ахнула Гортензия, позабыв про слезы.

– Отличная идея, – поддержала Полина, тоже стягивая свою вуаль и разрывая ее зубами. – Никто ничего не скажет, потому что все нас жалеют. Мы же сиротки.

– Не сиротки! – заявила я. – Наш отец жив.

Повисло неловкое молчание.

– Может быть, она вернется, – прошептала Марианна. Теперь ее Агата была, как и подобает случаю, облачена в черное кружево.

Полина фыркнула.

– Полина! – попеняла я. – Не будь такой жестокой.

Обычно я не вступала с Полиной в спор, но теперь я была замужней женщиной и внезапно почувствовала ответственность за своих младших сестер. Что бы ни произошло, я позабочусь о них. Я собрала их всех рядом с собой, даже Полину, которая пронзительно кричала в знак протеста, прижала к себе, и мы, снова зарыдав, обнялись.

После похорон все изменилось. Полину с Дианой отослали в монастырь Порт-Рояль, расположенный в окрестностях Парижа, а Гортензию с Марианной отправили к тетушке Мазарини.

А я? Не было бы счастья, да несчастье помогло. Со смертью мамы ее место при дворе заняла я. Наконец-то исполнилась моя мечта и я отправилась в Версаль. Не так я себе это представляла и совсем не этого желала, но вышло как вышло.

И теперь я нахожусь в центре мира, одновременно ненавидя и обожая его.

От Луизы де Майи

Дорогие Полина и Диана!

Здравствуйте, сестрички! Надеюсь, вы в добром здравии и наслаждаетесь жизнью в монастыре. Уверена, что сестры хорошо о вас заботятся. Полина, надеюсь, что ты наконец-то получаешь то образование, о котором всегда мечтала.

Я получила письмо от Зелии. Сейчас она живет в Пикардии и пишет, что очень по нам скучает. Жаль, что она не могла оставаться с нами. Помните ее захватывающие рассказы о Китае и Квебеке?

Жизнь в Версале удивительна. Вчера я встретила турецкого посла, а вечером в покоях королевы был устроен концерт Куперена![2] Все крайне чарующе и восхитительно. Королева – удивительная госпожа, а остальные фрейлины очень милы и обходительны. Мой супруг Луи-Александр очень внимателен, и так чудесно проводить все время рядом с ним. Правда, на ночь во дворце он не остается, предпочитая ему свой городской особняк. Говорит, что от пыли во дворце он сильно чихает.

Диана, я постараюсь прислать тебе ленты, которые ты просила, но здесь очень сложно с деньгами. Мой любимый муж так много тратит на благотворительность, что на подобные мелочи денег почти не остается! Мне приходится быть крайне изобретательной в отношении своих нарядов. Помните наши повседневные желтые муслиновые платья, которые мы носили в детской? Я перешила свое в нижние юбки и в свободные от служения королеве дни ношу его с голубым ситцевым платьем с цветочным узором. Остальным дамам оно очень нравится.