Сестры из Версаля. Любовницы короля - Салли Кристи

Мои покои находятся выше на три лестничных пролета от огромных парадных залов, вроде бы недалеко, но и не слишком близко к ним. Я запомнила дорогу из своих покоев в покои королевы, однако сегодня после службы мне было велено принести горшочек с грибным паштетом герцогине де Люинь, фаворитке королевы. Бедняжка захворала и слегла с высокой температурой. Я отправилась относить паштет в сопровождении служанки герцогини, но на обратном пути неожиданно оказалась одна в незнакомой части дворца. Учитывая, что все во дворце ужасно запутано, у меня возникает мысль: неужели Версаль проектировал сумасшедший? Кому бы еще взбрело в голову прятать за стройным и четким фасадом такую путаницу из комнат, коридоров и лестниц?

Сейчас я нахожусь вдали от величественных парадных залов и огромных покоев, где живут король, королева и вся королевская семья; те покои – всего лишь небольшая часть дворца, маленький цветник наверху великого действа. Здесь же о роскоши речь не идет: нет ни одного апельсинового дерева в огромном позолоченном горшке, чтобы наполнить благоуханием воздух. Здесь полы грязные, потрясающий паркет из парадных залов уступил место вымощенному плитами полу и неровным дубовым доскам.

Грубо оттолкнув меня в сторону, мимо прошла женщина в маске, ее розовая юбка лоснится от грязи и греха. Я на миг останавливаюсь – с ней мне точно не по пути! Все вокруг незнакомо, от страха перехватило дыхание. И прежде чем я успеваю решить, куда повернуть, рядом со мной пронеслись шесть волкодавов – огромные серые чудовища, от которых пахло мокрой шерстью и липкой кровью зайца. За ними бежали два пажа. Должно быть, коридор вел на конюшню, поэтому я направилась в другую сторону.

– Спешишь куда-то, малышка? – Это графиня Д’Отвиль с компаньонкой. Я хочу спросить у нее дорогу, но она не останавливается, просто проносится мимо, как до этого псы, а у меня не хватает смелости окликнуть ее.

– Дочь Арманды, – слышу я ее слова, обращенные к спутнице.

За ними следует взрыв смеха.

– Будем надеяться, что она не пойдет по матушкиным стопам, бедняжка, – отвечает товарка графини, и они удаляются по коридору. До меня же доносится только стук их каблуков по каменному полу.

Я сворачиваю в очередной узкий коридор, где на меня тут же начинают коситься мужчины без ливреи, а слуги, которые тянут на спинах огромные бочки с водой, не церемонясь, толкают. Я выглядываю в окно во внутренний дворик и понимаю, что нахожусь в южном крыле. Значит, мне нужно идти на север, чтобы вернуться в главный дворец? Но я не знаю, где находится север. В родительском доме в Париже не слишком-то заботились о нашем образовании. Гувернантка Зелия была нашей дальней родственницей, и, хотя я искренне ее любила, должна заметить, что иногда ее уроки были бестолковыми. Она крутила глобус и рассказывала нам о мире… Помнится, север был вверху. Или это речь шла о солнце? Я натыкаюсь на лестницу и поднимаюсь по ней.

Вверху располагается большая квадратная комната с алыми портьерами. Несколько мужчин в темных сюртуках в углу ведут оживленную беседу, и я не решаюсь прерывать их разговор. Направляюсь к двоим, что сидят у окна, и, уже приблизившись, замечаю, что сюртуки их поношены, а бриджи в пятнах.

– Судари, – обращаюсь я и тут же в ужасе осознаю, что они пьяны. Один улыбается и протягивает ко мне грязную руку.

Нет, нет, нет! Я кубарем слетаю вниз по небольшой лестнице и оказываюсь в очередном коридоре с белеными стенами и каменным полом. Здесь царит тишина, и трудно поверить, что где-то неподалеку вовсю кипит жизнь. Эта часть здания кажется более древней, заброшенной, нетронутой знакомым уютом и роскошью. Я чувствую, как вековая плесень просачивается сквозь тонкую подошву моих туфель. В конце коридора укрылась маленькая филенчатая дверца. Я открываю ее, полагая, что увижу очередной коридор, но оказываюсь в комнате. Слишком близко друг к другу стоят двое мужчин, рядом сидит женщина и наблюдает. Я замираю на месте.

– Эй, кто здесь? – гневно рычит сидящая на диване женщина.

Она кутается в меха, в руке держит чашку. Ее кожа кажется жемчужной на фоне богатого меха норки. Я ее не узнаю, но по роскошному убранству комнаты и ее богатым одеждам понятно, что она – важная птица. Двое мужчин стоят прямо перед ней: один хорошо одет, второй в форме швейцарской гвардии, сорочка его расстегнута. Аристократ даже не убирает рук со штанов гвардейца, а только широко улыбается, рассеянно глядя на меня пустыми глазами, на щеках – румяна, на лице – пренебрежение. Я вздрагиваю, оказавшись невольной заложницей открывшейся передо мной чудовищной сцены.

– Убирайся отсюда! Убирайся!

Женщина в коричневом кинулась ко мне с диким ревом. И, чтобы она не успела грубо вытолкать меня из комнаты, я пячусь и бросаюсь прочь в коридор. Наконец падаю наземь, вдыхаю резкий запах мочи и даже не обращаю внимания на липкий пол. Не могу унять дрожь. Здесь все не то, чем кажется… И это… что это было?

Что я здесь делаю? Мимо меня пробегает мужчина, какой-то лакей, который даже не потрудился остановиться, за ним еще двое с охапками дров. Вдалеке я слышу звон полуденных колоколов. Скоро королева будет обедать, и мне необходимо найти свои покои, вымыть руки и переодеться. Но я не знаю, как это сделать. Мне тут не место, однако я, опустив руки, продолжаю пристально вглядываться в пол и дрожать всем телом. Я хочу назад, в Париж, в стены родительского дома, где тепло и не страшно. Хочу к маме.

Мое детство, прошедшее на четвертом этаже нашего дома в Париже, было беззаботным и счастливым. Но какими бы счастливыми ни были детские годы, ребенку все равно хочется знать, что же находится за пределами его комнаты, в большом мире.

Все началось с моего шестнадцатого дня рождения. Помню, что в тот день матушка сидела на диване в своей отделанной золотом спальне, а рядом с ней восседала ее приятельница, графиня де Рюпельмонд. Мать вела светскую жизнь, постоянно уезжала из дому в Версаль, развлекалась в Париже и зачастую в компании великих мужей. Она родилась на севере Франции, в городе Мазарини, и у нее были огромные черные глаза, как и у знаменитой бабушки Гортензии. Я не унаследовала ее экзотической внешности, и меня никогда не называли красавицей, хотя в свой адрес я часто слышала комплименты. И это хорошо; будь я слишком красива, загордилась бы, а я желаю одного – смирения. И чтобы Господь любил.

– Ты прекрасно выглядишь, дорогая, – пробормотала мать, немного отстраняя меня, чтобы полюбоваться.

Меня впихнули в мое лучшее платье, волосы убрали назад, а на лицо толстым слоем нанесли незнакомую пудру.

Я сделала реверанс и поблагодарила матушку. Она подняла руку, подозвала одну из служанок.

– Карамель, – велела она, и ей принесли тарелочку с конфетами. – Держи, детка, карамельку.

Я с радостью схватила конфетку. В этом доме существовало два мира: мир моей матери с его роскошью и потворством своим желаниям и аскетический мир нашей детской. Я стремилась влиться во взрослый мир и надеялась, что мама меня обрадует. Мне хотелось выйти замуж, покинуть детскую и отправиться ко двору, влюбиться в мужа, родить прекрасных детей.

– Мы побеседовали с Луи-Александром и его родителями, – сообщила мне матушка.

В семьях, подобных нашим, именно так и было принято: я с детства знала, что выйду замуж за своего кузена. Я плохо знала Луи-Александра – он почти на двадцать лет старше меня, – но он, по крайней мере, не чужой человек. Еще когда я была маленькой девочкой, он как-то приезжал к нам. И после нашей встречи я тут же понеслась наверх рисовать его портрет, чтобы получше запомнить. Все эти годы я хранила этот набросок на самом дне небольшой коробки под лентами и перчатками. Иногда я доставала измятый рисунок и, глядя на него, мечтала о нашей совместной жизни.

– Май тебе подходит?

Я всплеснула руками:

– Так скоро! Просто чудесно!

Мама взяла еще одну конфетку, вытащила орешек. И недовольно произнесла:

– Роза, ты же знаешь, что я терпеть не могу кешью! И почему карамель делают с этими орехами? – Она швырнула нелюбимый орех на пол.

– Так хочется замуж? – поинтересовалась мадам де Рюпельмонд.

Я, насторожившись, кивнула. По правде сказать, я недолюбливала мадам де Рюпельмонд, ее медлительность и постоянно поджатые губы вызывали у меня скованность. Казалось, что под сказанным ею всегда подразумевается нечто иное.

– Конечно, она очень хочет замуж! – воскликнула матушка. – Кто же не хочет побыстрее покинуть детскую? К тому же она станет графиней де Майи, так что ей даже фамилию менять не придется. И такой красавец-жених. Такой красавец! Все складывается ко всеобщему удовольствию.

– Самый лучший жених в округе! – протяжно произнесла мадам де Рюпельмонд, и обе засмеялись. Мне почему-то было не до смеха. – Да, он обожает мечи и вообще всякое оружие.

– Не обращай внимания, – поспешно произнесла матушка, и до меня дошло: что-то я пропустила. – Она будет замужем и представлена ко двору. – Мать повернулась ко мне: – Луиза, мы с мадам де Рюпельмонд разрабатываем небольшой план.