Неуловимый - Димитр Начев

— Беги в дом отдыха! Нет, лучше в село, оно ближе. Разбуди корчмаря, и пусть он звонит в больницу и в милицию! Давай быстро!

Леля помчалась к селу, а я начал делать женщине искусственное дыхание так, как меня учили в армии. Не знаю, сколько времени я делал его; мне казалось, что бесконечно, а из села все еще никого не было. Наконец, показались трое — Леля, корчмарь и еще один мужчина. Отстранив меня, он наклонился над женщиной, потом выпрямился:

— Бесполезно. Она мертва.

— Вы врач?

— Ветеринарный, — ответил он, — но в данном случае это не имеет значения.

— Он мой зять, — пояснил корчмарь. И, вздохнув, добавил:

— Сейчас прибудет и милиция. Прославились мы, ничего не скажешь!

Осмотр места происшествия и остальные формальности продолжались больше часа.

Труп увезли на машине «скорой помощи», а нас с Лелей пригласили в милицейскую машину и доставили в городок. Мы рассказали следователю все, что нам было известно. Описали с мельчайшими подробностями случившееся накануне, сестра умершей подтвердила, что именно мы привели ее к ней, добавила, что ее сестра спала хорошо и встала ровно в половине шестого, чтобы собраться и пойти на работу в дом отдыха. Снег уже шел, было светлее, чем обычно, она проводила ее до улицы в шесть с чем-то, во сколько именно, сказать затрудняется, но по радио уже передавали новости — значит, было где-то десять-пятнадцать минут седьмого.

Следователь отпустил пас, попросив не покидать дом отдыха, так как мы можем еще ему понадобиться. Нас отвезли на машине обратно. Когда мы вошли в дом, Леля вздохнула:

— Вот каким оказался двенадцатый день! — и тут же скрылась в своей комнате.

Я тоже хотел пойти к себе, но не тут-то было! Доктор Эйве перехватил меня у самого входа и чуть ли не силой втащил в гостиную, где находилась вся наша компания плюс директор дома отдыха. Глаза у всех горели от любопытства. Доктор Эйве усадил меня в центре напротив камина и, театрально хлопнув в ладоши, воскликнул:

— А теперь рассказывай!

Я чувствовал себя уставшим, нервным и не испытывал ни малейшего желания говорить.

— Надеюсь, — произнес я, намереваясь как-то выкрутиться, — что товарищ директор уже осведомил вас обо всем, что случилось сегодня утром.

Я с самого начала заметил в стороне его худую фигуру. Откашлявшись, он назидательно произнес:

— Я рассказал все, что знаю, но вам известно больше моего, и вы должны информировать отдыхающих.

— Почему это я должен? — вскипел я и в тот же момент понял, почему Леля прозвала его «Скобкой». Как я уже отмечал, он был высоким и худым и, разговаривая, наклонялся вперед так, что тело его образовывало дугу. У собеседника было такое ощущение, что его сдавили клювом и не желают выпустить.

— Должны, потому что отдыхающие встревожены. А ведь вы находитесь здесь, чтобы поправить свое здоровье — физическое и психическое. Сейчас, например, некоторые из отдыхающих хотят уехать. Это повредит репутации дома отдыха, а все вы, смею предположить, вовсе этого не желаете.

— Кто хочет уехать?

Я задал этот вопрос спонтанно и по очереди оглядел всех присутствующих. Затем сказал:

— Никто не должен покидать дом отдыха.

И чуть было не добавил: «Потому что вы можете понадобиться следователю». Проклятый компьютер в моей голове, не давший мне как следует выспаться, продолжал работать. Лампочки мигали еще сильнее. Молниеносно, как на кинопленке, в мозгу пронеслись картины подобных ситуаций, вычитанных в разных детективах. Если существует убийца и его надо искать, почему бы не начать именно отсюда, с дома отдыха, где работала жертва? Наверное, в моем тоне было нечто особенное, потому что Выргов тут же отреагировал:

— Объясните, пожалуйста, что вы вкладываете в эти слова «никто не должен покидать дом отдыха»!

Он привстал с кресла, глаза его воинственно сверкали. Овладев собой, я спокойно ответил:

— Я имел в виду, что не нужно уезжать, ничего ведь особенного не произошло! Испокон веков случаются самоубийства, они были и будут. Предполагают, что женщина впала в глубокую депрессию из-за своих личных, семейных проблем. Муж ее бросил, живет в далеком городе с другой женщиной. Дочь тоже далеко, шесть, лет назад вышла замуж за одного парня из Видина, и с тех пор от нее ни слуху ни духу… У кого из нас нет проблем? Месяц назад в Софии одна женщина покончила с собой из-за того, что муж не захотел купить ей меховое пальто. Так что, если посмотреть на все более спокойно, не случилось ничего из ряда вон выходящего. Вы же смотрели позавчера вечером передачу «Дороги и автомобили»?

Фифи недоумевающе взглянула на меня:

— Ну и что из того?

— А то, что вы слышали, сколько человек оказались жертвами автопроисшествий за одну неделю? Семеро убитых и шестнадцать раненых.

— И?..

Это «И?» принадлежало фармацевту. Как всегда, я невольно взглянул на его руки. Его длинные белые пальцы напоминали клещи.

— И никто из нас не уехал из-за этого из дома отдыха. Никто не встревожился, не дрогнул… Все остались перед телевизором и продолжали смотреть следующую передачу. Помнится, это была какая-то комедия.

— Да, по Марку Твену, — подтвердила суфлерша.

— Хм! — насмешливо хмыкнула Вэ Петрова с другим не имеет ничего общего!

— Очень даже имеет, — сказал Одно я. — Когда несчастье не касается нас непосредственно, мы остаемся равнодушными. Сейчас оно тоже нас не касается… Эта женщина нам никто. Хотя она и работала здесь, мы с ней даже не были знакомы. Не знаем, как ее зовут. Я не обвиняю никого в равнодушии — ни вас, ни себя. Просто все мы так устроены для того, чтобы могли жить. Вы только себе представьте, что было бы, если бы мы сопереживали все, что происходит вокруг нас, все, что мы видим, о чем слышим?! Да мы бы уже через неделю загнулись!.. Так что, товарищ… товарищ Виолетта…

Я тщетно пытался вспомнить ее фамилию. Это моя старая слабость: лица помню хорошо, но имена…

— Петрова, юноша, — сердито произнесла она. — Виолетта Петрова, запомните наконец! А почему это я не могу уехать? Вы, что ли, мне запретите? По какому праву? Вчера раскапывают могилу, сегодня вешаются, завтра бог знает что еще случится. Извините, но я женщина, и ваши теории о прочности нервной системы приберегите лучше для себя. Есть люди, у которых нервы, как стальные канаты, — к счастью, я к ним не принадлежу.

И, в свою очередь оглядев всех, добавила:

— Мы здесь для того, чтобы поправить свое здоровье. Нам нужно спокойствие. Полное спокойствие. В конце концов, у каждого есть свое собственное мнение по этому вопросу, и нет никакой необходимости в том, чтобы нас поучали всякие… всякие…

— Молокососы, — закончил я ее фразу.

Ее зеленые глаза так я впились в мои. Я постарался выдержать ее взгляд, но не смог и первым отвел глаза, Ока еле заметно усмехнулась.

— Не надо так, товарищи, — сказал директор, доброжелательно взглянув на меня. — Юноша прав: фактически ничего сверхъестественного не произошло. В конце концов, каждый сам распоряжается своей жизнью. Давайте продолжим отдых так, как будто ничего не случилось. Будем соблюдать правила внутреннего распорядка, поддерживать дружеские отношения между собой. Я хочу, чтобы у нас в колонии царил хороший микроклимат, чтобы не было никаких поводов для пререканий. Ведь вас всего девять человек, а в обычных сменах бывает по девяносто. К тому же вы не случайные люди; я согласился на эту внеплановую смену потому, что вошел в ваше положение: в нашем обществе человек — главный капитал, и мы должны заботиться о его сохранении.

После этой поучительной тирады он вышел из гостиной, а я стал раздумывать о том, откуда у него в словаре это слово — «колония». Наверное, раньше он был воспитателем в школьных лагерях, которые назывались тогда колониями.

До обеда оставался еще целый час, и доктор Эйве примирительно сказал:

— Ну ладно… Что было, то было… Сыграем, Профессор?

Мы уселись за стол, расставили фигуры. Доктор Эйве уже на третьем ходу глубокомысленно уставился на доску. Мне были знакомы его приемы: ему хотелось вывести меня из равновесия. Мы разыгрывали знакомую партию, и думать там было особенно нечего. Но он неправильно рассчитал. Я не напрасно прошел школу капитана Андонова — короткую, но эффективную. Нервы, мой мальчик, нервы! Помни, что инспектор уголовного розыска всегда играет шахматную партию с невидимым противником, иногда и с несколькими противниками одновременно, поэтому его самым надежным оружием являются логика и железные нервы. Не спеши, ошибочный ход инспектора часто оплачивается человеческой жизнью, спокойствие инспектора должно вывести из равновесия противника, не знающего, что тебе известно, а что нет, и потому допускающего оплошности, — спровоцируй его, это поможет тебе получить ценную информацию. Лишние пять минут на этот ход не раздражали меня; подперев голову рукой, я симулировал озабоченное размышление, а сам в это время прислушивался к шепоту суфлерши Фифи, окруженной внимательными слушателями: