Неуловимый - Димитр Начев

В половине десятого мы вышли. Я хорошо это помню, потому что специально посмотрел на часы, прикинув, что без пяти десять будем в доме отдыха. Директор был неумолим и всегда ровно в десять запирал входную дверь.

Холод заставил нас поежиться. Ветра не было, но моросил мелкий неприятный дождь. Леля опять взяла меня под руку и, глубоко вздохнув, сказала:

— Уф, наслушалась я всяких ужасов!

На площади горел одинокий фонарь; наш путь лежал через неосвещенные улицы, и Леля предложила спуститься вниз по главной улице, а потом выйти на центральную аллею, ведущую прямиком к дому отдыха. Она явно забыла, что ее сопровождает мужчина; я сказал ей, что не надо бояться, что я вижу в темноте, как кошка, у меня крепкие нервы и вообще наплевать на всякие россказни, плюс ко всему у меня есть электрический фонарик.

— Хорошо, — промолвила она. — С тобой я ничего не боюсь. Хочешь, пойдем на кладбище? Или ты боишься?

— Нет, — возразил я, — я не боюсь, но зачем?

— А ты не боишься, — она прижалась ко мне, — что мы очутимся в таком месте, где звучит Свадебный марш Мендельсона?

Она, конечно, шутила, но я не мог сдержаться, потянул ее под козырек огромных старинных ворот, где было потемнее, и мы, словно гимназисты-старшеклассники, прильнули друг к другу в долгом и — как выразился бы поэт старой школы — упоительном поцелуе. Я уж было подумал, а не пасть ли мне и впрямь к ее ногам и не произнести ли слова, которых она от меня ждет, — и, наверное, так бы и сделал, — как вдруг из двора донесся пронзительный женский крик. Это было настолько неожиданно, что в первый момент у меня буквально замерло сердце, спустя секунду крик повторился — на этот раз он был тише, но протяжнее. Остальное произошло так быстро, что я вообще не вспомнил бы никаких подробностей, если бы не Леля, которая впоследствии, к моему величайшему изумлению (вот уж, действительно, женщина всегда остается женщиной), воспроизвела их с абсолютной точностью. Сначала, по ее словам, я попытался открыть калитку, но она была заперта, тогда я бросился на нее, как танк (интересно, где это она видела, как бросаются вперед танки?!), и калитка с треском распахнулась. В глубине двора светилось окно, оно было приоткрыто, и я одним прыжком, как настоящий спортсмен, преодолел подоконник.

Дальше я уже помню. Я очутился в комнате с кроватью, на которой полулежала, прижимаясь к стене, женщина в ночной рубашке с расширенными от ужаса глазами и растрепанными седеющими волосами. Она стонала сдавленным голосом:

— Нет, нет, нет…

Больше никого в комнате не было. Телевизор — ясно помню — работал, и в тот самый момент на экране кланялась с улыбкой гимнастка Диляна Георгиева. Судьи поднимали табличку с десяткой. Я заглянул под кровать, за телевизор — никого. Попробовал открыть дверь, но она была заперта, причем изнутри, по-старомодному — железной задвижкой. Я выключил телевизор, уселся на стул и, пожалуй, немного грубовато, спросил:

— В чем дело? Почему вы кричали?

Она умолкла, глаза ее постепенно приняли осмысленное выражение, но в тот же миг она разразилась безудержными рыданиями. В окошке показалась голова Лели. Оглядевшись вокруг, Леля спросила:

— А где же труп?

Это прозвучало настолько глупо, что женщина перестала всхлипывать, а я истерически захохотал. Успокоившись, я протянул Леле руку и втащил ее в комнату.

— Пожалуйста, успокой ее!

Мы пробыли у женщины целый час, в течение которого она окончательно пришла в себя и рассказала, что сидела в постели, как вдруг окно распахнулось и в нем показался Царский. Ошибки быть не могло: сперва появилась голова, а, как известно, Царский всегда был с бородой, на голове у него красовалась выцветшая форменная фуражка, так что она сразу его узнала, хоть и не могла поверить своим глазам: ведь каких-нибудь двадцать дней назад она была на его похоронах! Оглядев комнату, он подтянулся на руках и спрыгнул на пол. В первое мгновение женщина от страха потеряла голос — горло перехватило, будто она наткнулась на волка или увидела его во сне и хочется крикнуть, но не можешь и просыпаешься весь в холодном поту. Однако сейчас это не было сном. Царский приблизился к кровати, вытащил из-под ее спины подушку, бросил ей на голову и стал душить…

Потребовались неимоверные усилия, чтобы убедить ее, что это невозможно, что это просто галлюцинация, порождение возбужденного всевозможными слухами мозга. Галлюцинации способствовал, по всей вероятности, и ветер, распахнувший окно, или, как выразилась Леля, телевизионное излучение: чрезмерное увлечение телевидением иногда вызывает нарушения психики, об этом недавно писали в одном из журналов.

— А Царский уже на том свете, — шутливо сказал я под конец. — Всему селу известно, что что двадцать дней назад он умер, как и положено любому смертному. И потом, ну сами подумайте, это семидесятишестилетний старик мог забраться к вам через окно?

— Он очень проворный, — смущенно возразила женщина.

А Леля спросила:

— Вы случайно не работаете у нас в доме отдыха? Ваше лицо мне знакомо.

— Да, — ответила женщина. — Я помощница повара. Я тоже тебя знаю. Ты самая красивая девушка, которая в последнее время отдыхала здесь. Извините, что я создала вам столько неприятностей!

Нам вроде удалось убедить ее в том, что все было плодом воображения, ничего страшного в этом нет, а теперь надо все позабыть, принять что-нибудь успокаивающее и лечь спать. Женщина поблагодарила нас, но остаться у себя дома не захотела и попросила проводить ее к сестре, которая живет на той же улице: она переночует у нее, а завтра встанет пораньше, потому что дежурит на кухне и должна вовремя приготовить нам завтрак. Мы выполнили ее желание. Когда она запирала калитку, я заметил на воротах некролог и спросил:

— А где жил Царский?

Женщина молча указала на темную громаду дома напротив. Он выглядел необитаемым. Дождь монотонно стучал но крыше. Теперь я абсолютно не сомневался, что женщине все просто померещилось.

Пока мы шли к дому отдыха, Леля взволнованно рассказывала, как я бросился на калитку, как перепрыгнул через подоконник и так далее. Сейчас это выглядело весьма комичным.

— И все же ты вел себя, как герой, — сказала она. — Я тобой горжусь!

К нашему удивлению, входная дверь оказалась незапертой, хотя было уже почти одиннадцать часов. Отдыхающие в полном составе — в чем было нетрудно убедиться — сидели перед телевизором. Шли гимнастические выступления с лентой. Диляна опять получила десятку. Директор строго посмотрел на нас, но ничего не сказал. Не успев войти, Леля защебетала:

— Если б вы только знали, что с нами произошло.

Но тут я сильно сжал ее локоть, и она замолчала. Фифи рассеянно поинтересовалась:

— Что именно, дорогая?

— В корчме нам подали бастурму, — заявила сообразительная Леля. — У них прекрасная бастурма, а вино еще лучше!

Браво, моя радость!

Не знаю почему, но мне не хотелось рассказывать о том, что с нами случилось в тот вечер.

2

В одиннадцать директор выключил телевизор и пожелал всем спокойной ночи. Отдыхающие разошлись по комнатам. Раздевшись, я лег, намереваясь почитать в постели часок-другой. Минут через пятнадцать я услышал могучий храп доктора Эйве: он был моим соседом через стену. Так бывало почти каждый вечер, но храпел доктор Эйве примерно полчаса, и, когда утром начинал передо мной извиняться, я успокаивал его:

— Но ваш храп, милый Доктор, мне не мешает, наоборот — он меня мобилизует, ведь я приехал сюда не спать, а заниматься.

Но в этот вечер в голову ничего не шло.

В ушах у меня все еще звенел пронзительный нечеловеческий крик женщины. Я рассуждал: «Хорошо, но когда мы вышли из корчмы, ветра уже как будто не было, Кроме того, как во всех старых домах, окно ведь открывается не внутрь, а наружу. А на полу, действительно, валялась подушка — я же сам ее поднял и положил на кровать».

Но если это не было галлюцинацией, то зачем ей болтать глупости — будто бы в комнату влез Царский, тогда как — царство ему небесное! — он уже давно отправился в иной мир. Как убийца, если он все же есть, смог открыть окно снаружи или же. сперва проникнуть в комнату, а потом открыть окно, если изнутри дверь была заперта на задвижку? И как это он словно растворился в воздухе, так что мы с Лелей не заметили его? Самое важное — зачем ему понадобилось убивать женщину, которая, как она сама говорит, всего-навсего помощница повара в доме отдыха? Вопросы роились в голове, как пчелы, хотя я всячески старался их прогнать. В свое время Андонов, бывало, говаривал: «Читать детективы приятно, но нельзя перебарщивать!» Но я и не перебарщивал: наоборот, очень давно старался не смотреть на томики из известных серий «Героика и приключения» и «Луч», зная по собственному опыту, что подобное чтиво — своего рода наркотик, стоит разок попробовать, как сразу начинает к нему тянуть Исключение составляет телевизионная рубрика «Студия Икс», в которой иногда попадаются хорошие фильмы. Но, как говорил капитан Андонов, литература — это одно, а реальная жизнь — совсем другое. Хотя сериал с инспектором Коломбо пытался внушить мне обратное, а выдумки авторов были нелепы, сам Коломбо был мне симпатичен, свое дело он делал самоотверженно и скромно.