Черный Пес - Илья Плахута

Среди всего прочего передо мной на тарелке лежал ростбиф. Вкусный, черт возьми, изумительный ростбиф, средне прожаренный, мягкий, сочащийся кровью. Но именно вид крови, вытекающей на белоснежную фарфоровую тарелку и впитывающейся в картофельное пюре, заставил меня вспомнить о псе, спрятанном от посторонних глаз в трубе. Он лежал там и ждал моего прихода, моего внимательного исследования, моей любознательности.

Я окунул палец в уже остывшую коровью кровь, начал водить им из стороны в сторону, создавая в тарелке на белом фоне узоры, смысл которых я сам не понимал. Я пытался увидеть логику в этих рисунках кровью, но у меня ничего не выходило. Родители же были слишком заняты своими мыслями и едой, чтобы заметить, что я пальцем возил по тарелке. Перестав искать смысл в узорах, я облизал палец и принялся за еду, казавшуюся мне невероятно вкусной. Я набрасывался на мясо, будто меня держали в подвале несколько дней и кормили только овсянкой.

Несколько минут спустя я потребовал добавки ростбифа. «Посочнее, мам, если можно». Я почувствовал, как сам непроизвольно расплылся в улыбке, посмотрел на свое отражение в серванте, и на какую-то на секунду мне показалось, что вместо меня сейчас сидит Николас, улыбается своей ненормальной улыбкой и вынашивает планы на будущее. Я зажмурился – видение исчезло. Я еще не знал всех своих планов на будущее, но за этот долгий и насыщенный день я понял одно: кровь, мертвеющая плоть и сама смерть стали для меня чем-то другим, гораздо более значимым, чем раньше, и это меня, черт возьми, будоражило…

2

Все, что происходило в последующие после находки пса дни, нельзя было назвать чем-то новым или необычным. Всё проходило в том же неспешном ключе, плавном русле, что и раньше, и я не собирался выказывать своим видом, что у меня появился в жизни новый интерес, кроме тех, которые может иметь обычный среднестатистический мальчик в данной местности в данный период времени. Кстати, слово «среднестатистический» меня раздражает, и даже больше, ведь оно уравнивает меня с остальными, чего мне, естественно, не хочется. Я всегда ненавидел статистику, эти жалкие, голые цифры, которые показывают только определенные возможности и варианты, эти якобы достоверные данные, которым все так глупо сегодня верят. Наверно, тем самым в быте людей появляется упорядоченность, а что может быть надежнее для обычного человека, чем простота, четкость или конкретность вещей вокруг него? Я вот могу случайно выразить в школе мысль, что по статистике каждый третий мой одногодка может иметь слабые умственные способности, или может попросту быть идиотом, – и мне поверят; на самом же деле, этот процент гораздо выше. И таких примеров было целое множество, со всех сторон было только и слышно вечные «по статистике», «статистически», «цифры не врут».

Однако же цифры врут, еще как, особенно когда дело касается так называемого человеческого фактора. Вначале, услышав в вечерних новостях это словосочетание, я не сразу понял, о чем же все-таки шла речь. Но потом я начал догадываться, что каждый раз, когда человек ошибается в подсчетах, неправильно рассчитывает свои силы или просто отворачивается и смотрит в сторону в самый нужный момент, – это-то и есть тот самый человеческий фактор. Тогда случаются катастрофы, падают самолеты и гибнут люди; такими событиями полны ежедневные сводки новостей, когда бы ты за них не взялся – рано утром, в середине дня или поздней ночью от нечего делать. Ведь время идет, всё так или иначе меняется, но одно остается неизменным, на мой взгляд, – цифры продолжают врать нам, тем, кто их применяет, кто их создает из ничего, делая главными помощниками.

Конец ознакомительного фрагмента.