Клятва верности Книга 2 (СИ) - Окишева Вера Павловна "Ведьмочка"

Девушка кивнула, грея пальцы о любимую высокую кружку, в которой бабуля приготовила для неё кофе с кардамоном и молоком.

— Сплетни надо собирать, как букеты цветов, и соответствовать им. А ты посмотри на себя, Фимка. Прилетела, ходишь как вдова во всём сером и тёмном, и ты думаешь, что все, кто слушают эти сплетни и смотрят на тебя, верят? Я бы не поверила, что такая мышь могла кого-то так обслужить, что бы он ей отдал победу! Что за глупости? Вот я… Хотя нет, не стоит об этом. Короче, Фим, или прекращаешь рефлексировать, или уезжай-ка ты домой к родителям. Надоело видеть твою кислую мину. Я уже начинаю задумываться, что ты влюбилась в этого Красивого Хама.

Заречина кинула быстрый взгляд на бабу Мару и густо покраснела. От зоркого взгляда мудрой женщины мало что могло ускользнуть.

— Значит, всё же влюбилась, — тяжело вздохнула баба Мара и знакомо потрепала внучку по волосам, от чего та дёрнулась, словно и не родная, любимая с детства тёплая рука коснулась её, а сильная четырёхпалая.

— Да и знаешь, твои рыдания по ночам душу рвут. Тебе диплом через два дня защищать, а ты даже не готовишься. Это так не похоже на тебя. Любовь лечится, Фим. Но лечится она сильной усталостью, такой, когда нет времени думать о любви. Когда все мысли заняты другим, да и по ночам дикое желание лишь коснуться головой подушки. Вот что тебе надо, чтобы забыть его?

— Я не хочу, — тихо себе шепнула Фима, вспоминая наставление бабули, когда стояла у зеркала в ванной и смотрела на своё измученное сновидениями отражение. — Не хочу его забывать.

Это была правда. Но обида в душе просыпалась каждый раз, стоило ей вспомнить золотую карту в кармане её спортивной куртки.

Диплом она сумела защитить, и он был очень интересный. Любопытство, азарт, всё это читала девушка в глазах своих преподавателей, которые сидели в комиссии, даже специально приглашённый гость из аппарата земного управления Союза Свободных Торговых Отношений, даже ему не было скучно, но твёрдая четыре не просто не обрадовала Фиму, а оскорбила.

Серафима помнила, как декан лично выловил её в коридоре перед выпускным, как долго объяснял, что по-другому они не могли поступить, хотя её дипломная работа самая сильная из представленных в этом потоке. Хвалил он девушку долго, заставляя ту краснеть от злости. Она помнила предупреждения атландийца и злилась на себя. Она надеялась, что у неё получится заставить людей по иному взглянуть на соседей по галактике. Да, они замкнуты, да, отчуждены, но в этом была вина и самих землян. Нужно было тянуться до уровня республиканцев и имперцев, а в последние двадцать лет никаких глобальных подвижек, увы, не наблюдалось. Никаких принципиально новых открытий. Земляне с большой охотой перенимали технологии инопланетян, подстраивая их под земные системы, и выдавали чужие идею как ноу-хау. Обо всём этом девушка написала в заключительной части. И о том, что лучше говорить правду людям, какая бы она жестокая ни была. Особенно про первый контакт с республиканцами. Нельзя было скрывать попустительство правительства. Она знала, что за это её никто по головке не погладит и куратор сам лично удалил её выводы из самой работы, но Фима их озвучила, чем вызвала недовольство у комиссии.

Ответная реакция не заставила себя долго ждать. А Фима надеялась на демократию, на свободу слова и собственного мнения. Надеялась доказать себе и Ходу, что земляне лучше. Вот только Ход оказался прав, у неё не получилось перевернуть мир. Чуда не произошло. Зато появилось стойкое чувство обреченности.

— Фим, можно… я хотел бы… Я, наверное, не имею права просить… — Фима расстроенно выключила видеосообщение Железнова и бросила комфон на стол.

Баба Мара покачала головой, правда, не глядя на внучку. Читая новости в планшете, она попивала горячий чай после не менее горячего душа. Её кожа до сих пор местами была красная, а внучка не понимала, зачем бабуля устраивала себе каждый раз такую экзекуцию.

— Ты, Фимка, у меня непробиваемо глупа в отношении мужчин, — произнесла Мара Захаровна, сердито стрельнув глазками в сторону насупившейся внучки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Та сидела на стуле, забравшись на него с ногами, натянув на колени бесформенную домашнюю тунику.

— Дай ты ему шанс. Отомсти и успокойся, — жёстко заявила бабулечка, сладко улыбаясь. — Пусть поймёт, что Заречины такое не прощают. Иди с ним на выпускной, а уйди с другим.

— С кем? — недовольно буркнула Фима.

— Да хоть одна, раз никого там не подцепишь. Тоже мне проблему придумала. Да я тебе такое платье подарила, что любой захочет проводить тебя домой.

— Не хочу, бабуль. Я устала.

— Ещё скажи, что не пойдёшь на выпускной! Я тебе такую корону купила, себе хотела забрать, а ты! Что за противная ты стала! Подумаешь, четыре за защиту диплома. У тебя красный диплом, да, не золотая медаль, но ничего. Зато твой, личный, как ты и хотела, не купленный!

Фима тяжело вздохнула. Идти никуда не хотелось. И причина была до ужаса печальной. Ночью приснился сон: Тошан, балкон, самые надёжные объятия, обжигающий и ласковый взгляд чёрных глаз, как растёкшееся над их головами звёздное ночное небо. Она не хотела портить это воспоминание, не хотела никуда идти. Ведь придётся танцевать с другими, слушать их лживые поздравления. Эпопея со слухами достигла апогея, когда все узнали, что выкинула Фима на защите, как яростно защищала она атландийцев. Юлиана с Анитой пытались помочь пережить ей этот позор, а Фима не могла понять — почему? Почему они все считали, что ей нужна их жалость?

Матвей всё не унимался, просил дать ему второй шанс. Хотя какой шанс, всё, учёба закончилась и пора разлетаться в разные стороны. Юношество закончилось, как и романтическая пора. Фима считала, что пора перевернуть этот лист в биографии и начать новую главу под заголовком «Взрослая жизнь».

— Ну точно, я пойду вместо тебя, — с улыбкой заявила баба Мара. — Тётю Дусю в охапку и отжигать среди молодёжи.

Фима недоуменно взглянула на старшую родственницу, которая хитро подмигивала грустившей внучке.

— А что? Я тебе и платье купила, и корону, а ты? Где твоя благодарность?

Представив бабулю в платье и короне, Фима не выдержала и рассмеялась. Да, Мара Захаровна точно могла стать королевой выпускного бала. Никто не сможет составить ей конкуренцию. И Фима поняла, что перегнула палку со своим унынием. Вот обидится бабуля и всё, придётся возвращаться к родителям или съезжать на съёмную квартиру. К тому же сосед зачастил к бабушке, отчего у той постоянно горели глаза. Мужчина оказался стойким, хоть и рыжий, и волосатый, и совершенно не бабулин идеал, но, видимо, чем-то он Мару Захаровну зацепил.

— Я очень тебе благодарна, бабушка, — заверила Фима любимую родственницу и даже встала, чтобы обнять её за плечи. — И дело даже не в платье и украшениях, я просто люблю тебя, бабуля. Ты у меня самая лучшая.

— Фим, расскажи-ка мне, что у тебя с этим атландийцем вообще было. Мне кажется, что ты чего-то не договариваешь? Спать не спали вместе, а вид у тебя такой, словно надругался он над тобой, а утром бросил.

Фима испуганно дёрнулась, расцепляя руки.

— Не надругался, — затараторила она. — Мы не спали, бабуль, поверь.

— Но что-то было, — не унималась баба Мара, цепко вглядываясь в глаза. — Ты ему призналась в любви первая, а он тебя отшил? Фим, ну сколько раз я говорила, мужчина должен покорить…

— Нет, я не признавалась. Он мне банковскую карту оставил.

— И? — заинтересованно протянула бабуля, подгоняя внучку договорить.

— И всё! — возмутилась Фима. — Бабуля, я ему кто? Он что подумал? Ну пришла пьяная, так ведь не для этого и пришла, а так, спросить, а он целоваться полез, а утром карточку оставил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну и где она, эта карточка? — протянула раскрытую ладонь баба Мара.

— Как где? — не поверила внучка, что бабушка на полном серьёзе думала, будто внучка этот злополучный золотой пластик взяла себе.

— Ты что, даже не посмотрела, сколько там денег? — удивилась бабуля. — Что, нет? Фимка, ну когда же ты повзрослеешь! — расстроилась баба Мара знатно. — Всегда надо смотреть, на сколько мужчина тебя оценил.