Кесарь - Даниил Сергеевич Калинин

чувством вины, сегодня я сам собой пришел в Успенский собор, чтобы помолиться. Молитва моя была горячей, шла от сердца – и паника с непроглядным унынием, смешавшие все мысли в голове, понемногу отступили… Наконец, когда я уже приложился к раке с мощами Меркурия Смоленского, да подошел к иконе Богородицы, на ум вдруг пришел фрагмент недавней осады Троице-Сергеевой лавры.

И в этот миг я осознал, что у нас все же есть шанс хоть что-то да изменить…

- Воевода! Ты говорил, что я могу обратиться к тебе напрямую в любое время.

Шеин лишь вполоборота развернул голову – и мельком посмотрев в мою сторону, вновь развернулся к бойнице, сухо ответив:

- Я помню свои слова.

Я, стараясь говорить спокойно и внятно, не тараторя, начал издалека:

- Я вот что вспомнил, воевода… Во время осады Троице-Сергеевой лавры еще прошлой зимой, гетман Сапега подготовил засаду для отряда ратников, отправившихся на вылазку из монастыря. О вылазке он узнал от перебежчиков; людям гетмана, внезапно атаковавшим русских охотников, удалось отрезать их от монастыря. В то время как собственная конница гетмана, включая роту крылатых гусар, ворвалась в открытые ворота крепости.

Я расчетливо взял небольшую паузу, вынуждая воеводу вступить в разговор – и Михаил Борисович не подвел! Отвернувшись, наконец, от бойницы, он посмотрел мне прямо в глаза:

- Не слышал о таком. И как же наши отбились?

- Прежде всего, благодаря умелым пушкарям – они сумели остановить атаку бросившейся на штурм литовской пехоты. Ну а тяжелых всадников… Их истребили в тесноте внутренних монастырских построек, где гусары не могли развернуться и толком сражаться – в то время как на головы им летели камни и бревна, кои бросали простые крестьяне! И в итоге все всадники врага бесславно погибли внутри монастыря.

Еще не успел я закончить свой сказ, как темные глаза воеводы прояснились, а тяжелый взгляд его, устремленный на меня, просветлел. Кажется, Шеин уловил мою мысль… Но немного погодя, невесело усмехнувшись, воевода не без издевки в голосе осведомился:

- И что же нам, открыть ворота да ждать, когда польские всадники ринутся в атаку? А после молиться, чтобы они, ворвавшись в крепость, не поднимались на стены и не оседлали воротной вежи?

Покачав головой, я ответил спокойно, размеренно – понимая, что горячая убежденность в голосе скорее оттолкнут Михаила Борисовича:

- Нет, я предлагаю вылазку. Достаточно крупным отрядом, чтобы враг ничего не заподозрил – и основательно всполошился. Если поверят, что крупный бой, бросят в бой конницу – и она погонит уцелевших ратников к открытым воротам… А добравшись до них – ворвется в крепость на плечах бегущих охотников.

Глаза Шеина опасно сверкнули, желваки на скулах заходили ходуном… Но воздержавшись от негодования и уточняющих вопросов, он коротко бросил:

- Продолжай.

- Коннице, что ворвется в крепость, только один ход – вперед. Но мы должны заранее подготовиться; например, ограничить возможность скакать вдоль стен в обе стороны, перегородив возами проходы между пряслами и домами. Прикрыв, таким образом, соседние башни – и подъем на стены сквозь них… Причем ту часть возов, что будет обращена к врагу, стоит дополнительно обшить деревом, оставив лишь бойницы для пищалей да малых пушек. Вполне подойдут и те, что прихватили с собой черкасы…

Переведя дыхание, я тотчас продолжил:

- Таким же образом мы перегородим и улицы, по которым будут скакать всадники. Понятное дело, что не с самого начала – мы позволим гусарам углубиться в крепость чуть подальше… Но в конце своего пути каждый отряд всадников должен упереться в заграждение – и хотя бы небольшую пушку, заряженную картечью! Кроме того, необходимо будет подготовить и дома, и дворы – забить окна, оставив лишь крошечные бойницы, поднять и укрепить ограды, подпереть ворота… И заранее разместить людей так, чтобы при прорыве ляхов не пострадали ни женщины ни дети – а ополченцы кидали в ворога камни и бревна, ошпаривали их кипятком и стреляли из-за каждого забора, с каждой крыши!

Михаил Борисович чуть прищурился, обдумывая мои слова, в то время как, немного разгорячившись, продолжил:

- На прясла стен, прилегающих к воротной баше, сквозь которую мы и пустим ворога, необходимо поставить всех стрельцов. Но когда всадники ляхов только ринутся на штурм, стрелять будет не более десятой части ратников – чтобы не остановить гусар заранее. А вот когда те ворвутся на улицы Смоленска и начнется бойня – вот тогда залпами станут бить уже все стрельцы, посылая в ляхов пули с обеих сторон крепостной стены! Также и пушкари…

Еще одна короткая пауза – и я, наконец, подхожу к концу:

- Детей боярских посадим на лошадей и заранее приготовим к бою. Когда ляхи наконец-то покажут спины, наши всадники покинут крепость сквозь соседние ворота – и ударят им в спину, гоня на собственную пехоту! И если мы и не разобьем ворога в одной сече, все же заметно ослабим осаждающих перед решающим боем. Ну, а сняв осаду, мы перережем пути снабжения ляхов и заставим коронную армию остановить поход на Москву, заодно обновив запасы продовольствия и в Смоленске.

Шеин ответил далеко не сразу, как кажется, обдумав и взвесив каждое мое слово. Наконец, он заговорил:

- И кого же ты предложишь отправить на верную смерть? Черкасов, присоединившихся к нам в последней вылазке?

Я отрицательно мотнул головой:

- Ни в коем разе, ибо ненадежны! Даже если ничего не объявим заранее, догадаются обо всем, видя наши приготовления. А там любой из них может захотеть вернуть себе расположение польских господ, перебежав и предупредив их о готовящейся западне… Нет, запорожцев я бы вообще предложил разоружить и