Не просто слово - Ник Крамов

и даже потихоньку пробовать спиртное. Можно ради уважения товарищей избить человека, часто в этом возрасте даже совершается убийство, не потому, что так хотелось или нужно было, просто не остановиться в своей крутости, когда все так оценивающе смотрят. Или ты думаешь, что смотрят. Кто более безбашенный, тому и больше почета. Это после станет понятно, что всю жизнь прятаться в родном селе, где тебя к тому же осуждают, совсем не круто, что приятели, перед которыми ты выделывался, устроили свою жизнь и про тебя забыли. Потом… Можно многое делать в семнадцать лет, но не получится равнодушно держать такой как сейчас удар. Александр просто сидел и молча смотрел в пустоту, разжимая и сжимая руки, но сжимая не удушающим хватом, и не как сжимают кулаки для удара, а просто, как способ отвлечь хоть какую-то часть мозга от решения непосильной задачи. У мужчины должны быть выдержка и достоинство, и они однозначно присутствовали у семнадцатилетнего юноши, просто ситуация была непомерно сложна.

– Я не поеду, – наконец сказал он.

– Я знаю, что ты не поедешь, и поэтому я тебя прошу это сделать.

– Но почему мы не можем уехать вместе?

– Я уже говорил, я не хочу чтобы ты рвал со своим домом, со своей родиной. Рано или поздно ты поймешь, что родина это не только люди, это в первую очередь место.

– Как я могу жить здесь после того, что ты хочешь сделать? И потом, религия же запрещает самоубийство.

– Она и убийство запрещает. Ни в одной религии и слова нет про убийство чести, это придумано людьми.

– Я все слышала и я никуда не поеду! – Лейла стояла около стола и с ненавистью оглядывала чехол с ружьем, патронташ и коробку с оставшимися патронами. – Давайте уедем вместе. Меня после разговора с единственной подругой здесь вообще ничего не держит, они все как с ума посходили, только об этом и говорят, что о стыде и позоре, как будто сами все этим не занимаются, с одноклассниками не гуляют и пошлые смс-ки им не пишут. А теперь вдруг я стала неправильная, а они правильные, и все от того, что про меня, а не про них, кто-то распустил гадкий слух.

– Нет, я останусь, – Ибрагим Александрович старался говорить спокойно и уверенно, хотя, если честно, его дети немного выбили его из колеи своей горячностью. – Я это делаю не просто так. Во-первых, при таком раскладе никто не будет искать Лейлу, все сделают вид что ее и вовсе не было. И я не хочу просто уехать отсюда, не хочу сбегать, я хочу быть похороненным рядом со своей женой, которую люблю и не могу забыть уже столько лет. Я могу клеветника забрать с собой, но дело не только в том, что это в будущем создаст проблемы семье, а, скорее, в том, что это будет просто местью, так это увидят окружающие. А я хочу, чтобы людям стало стыдно за свой поступок, и, возможно, в будущем они его не повторят. Надеюсь, что не повторят. Будут это обсуждать и решат, что не стоило травить человека из-за ерунды, которая, как они узнают, была еще и неправдой. Я хочу попытаться поставить точку в этом вопросе, поставить ее хотя бы в нашем селе.

Ибрагим Александрович не помнил, о чем он еще говорил с детьми, не помнил момент, как приехал брат его жены на взятой напрокат машине, как сын громко хлопал дверью, делая вид что она не закрывается, отвлекая этим случайных свидетелей, которые могли заметить, как в приоткрытую дверь багажника проскользнула стройная светловолосая фигурка его дочери. Он шел со свертком на плече, сверток был внушителен и достаточно тяжел, не сорок пять килограмм, конечно, но все равно тяжел. Он сложил в него все вещи, которые остались от его жены, все то, на что у него не поднималась рука выкинуть за годы, что он жил без нее, плюс еще несколько крупных камней, чтобы сверток утонул в реке и никто не нашел бы его случайно и не сделал выводов. Дочь умрет и начнет новую жизнь, сын переживет утрату, он мужчина, он станет военным и будет защищать свою родину, большую и малую, нераздельно. Осталось сделать последнее дело, осталось одному пойти против всех, что гораздо сложней чем толпой против одного. Толпа это стадо, а один это воин. Будем надеяться, что его смерть будет замечена и принесет пользу, что люди задумаются и станут чуть больше людьми, что совесть еще у них осталась и им станет стыдно. Он шел легко, не замечая веса ружья в правой руке, которое держал за цевье так, что ствол слегка был наклонен вперед, и свертка на плече, придерживаемого левой рукой. Когда-то, думал Ибрагим Александрович, слово честь было не просто словом, а ощущением, и поступки совершались не ради одобрения, а ради внутреннего чувства удовлетворения от сделанного. Он хотел, чтобы это время вернулось и готов был отдать за это все, что у него было, включая и жизнь.

Санкт-Петербург, 2019