Прежде чем сдохнуть - Анна Леонидова

И, между прочим, ничего удивительного, что в куклы традиционно любят играть девочки, а самыми плодовитыми писателями становятся мужчины. Просто девочки полностью реализуют страсть к игре в «воображаемых людей» в детстве. Они «проигрывают» все, приходящие им в голову жизненные сценарии, еще в детсадовском и младшем школьном возрасте. А мальчики «дозревают» до этого позже. Когда возиться с пупсами уже не солидно. И специально для них придумали более «серьезный» вид игры в «дочки–матери», «сестры», «соседи», «соперники», «любовь», «жену и мужа» – писательство. Ну и девочки, не доигравшие в куклы или просто не вышедшие из инфантильного возраста, тоже подаются в Мастера художественного слова. Я такая.

Некоторые мужчины, впрочем, осознают всю инфантильную природу писательства и предпочитают ему компьютерные игры.

Вроде и поиграл в «воображаемых людей», а никаких улик не остается – ни верстки, ни бумаги, ни блуждающих по интернету файлов. После компьютерной игры никто не сможет выскочить перед ним, как прокурор из‑за угла, размахивая бумагой: «А–а! Я все про тебя знаю, я читал твои книги! Проследуй‑ка за мной, латентный педофил, копрофаг, гомосек и серийный убийца!»

В то время как каждая опубликованная буква будет свидетельствовать против тебя и разоблачать тебя до исподнего еще долгие и долгие годы. Жизненный опыт Лимонова и Сорокина – тому доказательство. И, думаю, одна из причин того, что после них у нас больше не появлялись столь же отвязные, безбашенные и одаренные писатели. Наверное, они появлялись. Но просто боялись повторения.

Женщинам в этом смысле проще – у них врожденная страсть к стриптизу. В том числе и душевному. К тому же даже самые злостные их воображаемые безумства – лишь детские шалости по сравнению с тем, что можно обнаружить в темных подземельях мужского бессознательного.

За долгие годы читательской жизни я научилась безошибочно выделять среди хора персонажей истинный голос автора и находить те слова, которые «с кровью». Те, которые – про самого пишущего и от самого пишущего. Я знаю проблемы каждого из ныне живущих писак лучше, чем их личные психоаналитики.

Так что из трудов Аллочки Максимовой я выписывала те цитаты, в которых узнаваемо и безошибочно слышался ее голос.

Она сама сдала себя с потрохами.

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Я перелистнула последнюю страницу «Трех биг–маков для Золушки». Мне было более–менее ясно, откуда у Аллы взялся первоначальный капитал на открытие сети головомоек и почему они отошли после развода мужу. Я догадывалась, почему у нее не было детей. Я только одного не могла понять: почему же после нескольких лет счастливого сожительства Аллочкин «мерин» ускакал от нее. Ведь она, судя по всему, прекрасно его понимала и была идеальной «боевой подругой». Что за событие так круто перевернуло тщательно выстроенную Аллину жизнь класса «люкс» и столкнуло ее под откос? Наверное, это мог бы прояснить Рафаэль Оганесян, но ведь не поедешь же к нему с дурацкими расспросами? Эх, и правда, каков был мужчина лет двадцать назад. Помню, так и зыркал на меня карими глазищами, когда я брала у него интервью для какого‑то автомобильного журнала о его коллекции машин. И даже приглашал прокатиться на своем «Бэнтли». Кажется, у меня даже телефончики его сохранились в записной книжке. Может ли быть такое, что человек за столько лет не поменял номера мобилы? А почему бы и нет?

Я бросила Алкину рукопись на комод. Взгляд скользнул по календарю–будильнику. Блин! Сегодня‑то я уж точно никуда не поеду и вряд ли с кем смогу пообщаться. Сегодня – самый суетный и утомительный день недели – суббота, «детский день».

По субботам в пансион стекались наши детки, чтобы продемонстрировать, что им еще не окончательно на нас начхать и что где‑то на периферии их сознания еще маячат наши светлые образы. Действо это было насколько шумное, настолько же натянуто–неловкое.

Детям, по большому счету, нечего было сказать нам. Они жили так же бестолково, как и мы – да и у кого им было научиться другой жизни? Их занимала покупка новых мебелей, козни начальников на работе, пьянство с коллегами, трехгрошовые повышения зарплат и уже начинающиеся болезни.

Вот и мое половозрелое чадо неловко совало мне в руки авоську с какими‑то фруктами и бубнило, что квартира моя сдана очень–очень, прямо раз-очень хорошим людям. И за адекватные деньги. А работы так много, что даже в Сочи слетать на уикенд с ребятами не удается. А еще его посылают в командировку в Екатеринбург – у тамошнего филиала что‑то слишком малая доля на местном рынке. Надо посмотреть, что там регионалы неправильно делают. А еще у них начинается скоро новый проект, и тут – фанфары! – есть шанс, что он станет руководителем этого проекта. А это значит – переедет на директорский этаж.

— Пора бы, в тридцать‑то лет, – буркнула я.

— Мама, мне в сентябре исполнится всего 29 лет, – уточнил сын.

— Какая разница? – отмахнулась я. – Я в твои годы уже была начальником отдела в ведущем журнале.

— Да, и в твоем отделе было два человека, включая тебя, – ровным тоном снова уточнил Петька.

— Вот именно! Я уже людьми командовала в твои годы! А ты все в старших менеджерах ходишь. Мы с твоим папой в твои годы уже худо–бедно, но собственную однокомнатную квартиру купили. А ты прямо как не наша порода. Хорошо, у твоей Даши есть квартира от родителей. А вот не было бы ее? Куда детей рожать будете?

Сыночек сделал вид, что из всего мною сказанного услышал только последнюю фразу и залепетал про то, что Даша еще, к счастью, совсем не беременна. И вообще, кажется, ей скоро крупно повезет – она познакомилась с крутым музыкальным продюсером и отдала ему свою демозапись. И, похоже, со дня на день она оставит свою секретарскую работу и начнет сиять нам звездой со всех голубых экранов сразу. Даша уже и на студию к этому продюсеру ездила два раза после работы, они там профессиональную запись вокала делали. Вот и сегодня она на студии, поэтому он приехал один. «Так что, как ты понимаешь, нам пока совсем не до детей», – резюмировал сынок.

— На студию поехала вокал писать – ага! – хмыкнула я. – Да, Петя, какой же ты все‑таки дурак вырос. Совсем людей не знаешь. Наверное, я тебе мало читала в детстве.

— Ты мне совсем не читала в детстве, – вяло уточнил Петя. – Ты мне покупала аудиокниги. Классику в исполнении лучших артистов – Сергея Безрукова, Евгения Миронова, Олега Меньшикова.

— Да-да, вот именно – аудиокниги в исполнении хора скопцов.

А надо было читать, – еще раз вздохнула я.

— Кстати о книгах! Как твой роман? – продолжал поддерживать светскую беседу Петя.

— Контора пишет, – лаконично обрисовала ситуацию я.

Как это ни грустно признать, я не могу похвастаться особо удачным сыном. Он не получился красив как Брэд Питт, он не поет как Карузо, не зарабатывает как Билл Гейтс и не рисует как Дали. В общем, Петя звезд с неба не хватает. Но хотя бы и не вышел клиническим идиотом – и на том спасибо. Наверное, я сама виновата в том, что Петя вырос таким, каким вырос.

Честно говоря, я первый раз сама поменяла ему памперс, когда сыну уже исполнился месяц. Просто мама, взявшая на себя заботу о Петьке с первых дней его рождения, отпросилась у меня в поликлинику, и мне пришлось это делать самой. Помню, как я была обескуражена тем, какое это и вправду скучное и малоприятное занятие – растить ребенка. Я всегда знала, что в детях мало радости, что дети – это просто необходимое зло. Это подвиг, который, стиснув зубы, должна совершить в жизни каждая женщина. Но раньше я знала это чисто теоретически. А тут мне пришлось убедиться в этом лично. Второй раз убеждаться не хотелось, и я предпочла делать вид, что не догадываюсь, почему это Петечка так плачет. Хотя и козе было бы понятно – он снова обделался. И когда мама вернулась из поликлиники и бросилась стягивать с Петюнчика ползунки, чтобы проверить сухость его попки, я впервые в жизни от души сказала ей большое дочернее «спасибо». И за этот отдельный памперс, который она виртуозно поменяла на моих глазах, не поморщившись, и за то, что она с самой юности внушала мне: «Только не вздумай рано рожать! Нанюхаешься еще говнеца‑то! Насмотришься в жопку‑то! Посмотри мир, сделай карьеру, заработай денег. А родить – дело нехитрое, это любая дура может. Ты поживи сначала для себя‑то. Не будь такой лохушкой, как я».

Мама родила меня рано – в 18 лет. И очень жалела об этом всю оставшуюся жизнь. Сразу после рождения я была назначена виноватой за все ее жизненные неудачи. Из‑за меня она не получила высшего образования («пока все учились, я ходила беременной и тебе подгузники меняла») и потом всю жизнь прозябала на каких‑то малозначимых должностях. А когда ей светило какое‑то повышение, я обязательно заболевала, и шанс уплывал. И в том, что ей пришлось выйти замуж за моего папу, а не за какого‑нибудь выдающегося мужчину, тоже была виновата я, слишком рано расположившаяся у нее в животе.