Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

солнцем, глотая пыль, поднятую в воздух десятками и сотнями тысяч ног, медленно бредущих куда-то. Большинство уже даже ясно не понимало цели своего пути, лишь одна мысль толкала их вперед – прочь! Быстрее прочь! Подальше от города, который стал вдруг чужим и смертельно опасным!

Шли. Спотыкались. Некоторые выходили из колонны и садились на землю. Может, просто отдохнуть, а может, устав бороться. И с каждым километром пути таких становилось все больше. Как и тех, кто просто падал без сил.

Немцы шли вместе со всеми, хотя они все же сохраняли походный строй и все еще были вооружены. Но адмиралу Сушону была совершенно очевидна обреченность их ситуации. Рано или поздно, но русские их настигнут, и адмирал был сильно удивлен, что этого еще не произошло. Впрочем, русским торопиться некуда, а вся эта толпа вряд ли вызывает у них интерес или какие-то опасения.

Несколько раз он видел в небе русский аэроплан, и поначалу толпа пугалась, пытаясь даже как-то разбегаться в сторону от дороги, но воздушная машина не проявила к ним особого интереса, не стала стрелять, сбрасывать бомбы или даже уже ставшие привычными листовки. Просто пролетела над ними по каким-то своим делам.

Да, русские уже явно чувствуют себя хозяевами на этой земле и совершенно спокойны. Просто делают свою работу, не обращая на них никакого внимания.

И колонна пошла дальше. Куда идут они? Бог весть. До Текирдага в таком темпе дней пять-шесть пути. И что? Что Текирдаг? Там не ждет их ровным счетом ничего. Не будет там пассажирских лайнеров, и даже рыбацкой фелюги они уже не смогут найти. Как не видел ни одной из них адмирал за все два дня пути.

Немцы шли вперед, потому что надо было идти. Но адмирал Сушон видел, как падает моральный дух подчиненных и как растет обреченность и безразличие в их душах.

Русские впереди, русские сзади, русские на западе, русские в небе, и лишь на восток простиралось Мраморное море. Родная стихия для уцелевших из экипажей «Гебена» и «Бреслау». Моряков без кораблей, вынужденных с тоской смотреть на водную гладь с проклятого и обреченного берега…

Крым. Дворец Меллас.

10 (23) августа 1917 года

Я зевнул, вдыхая ночной воздух. Как хорошо просто постоять.

Позади трудный день. Что ж, можно подвести его итоги.

Константинополь мы взяли. Дарданеллы тоже взяли, и тем самым устранили теоретическую опасность возможного британского десанта.

Пятая османская армия капитулировала, а Энвер-паша взят в плен кавалерист-девицей. Могу представить себе его морду, когда он понял, что к чему.

Остатки 1-й армии османов все еще держат оборону в Эдирне, но это лишь вопрос времени.

Куда сбежал турецкий султан – неизвестно. Разведка предполагает, что сейчас в Бурсе.

Продолжается переправа кавалерийских частей на азиатский берег. Во-первых, они быстрее и мобильнее, а во-вторых, не так остро стоит вопрос со снабжением. Бензин и запчасти коням не нужны, а почти всем можно разжиться по дороге. Турки пока не дошли до тактики выжженной земли, но аналитики прогнозируют ее начало в ближайшие пару дней.

Корабли Черноморского флота вошли в Босфор и, если ничего не случится, завтра будут в Константинополе.

Президент Вильсон прислал письмецо. Довольно смешное. Надо будет завтра ответить.

Что еще? Маша обзавелась героической орденоносной камер-фрейлиной.

Но все это текущие мелочи. Главное – письмо от Ротшильдов и планы немцев. Что ж, если верить пакету, доставленному в адмиралтейство, то немцы нанесут удар на рассвете 14 августа. Несколько дней у нас есть. Попробуем успеть. Во всяком случае, сегодня мы всерьез этим занимались.

Корабли Балтийского флота вышли в море. Якобы на учения. Морпехи едут. Аэропланы и дирижабли с юга летят. Причем в наших информационных сводках упоминаются интенсивные бомбежки этими подразделениями зоны Проливов. Не слишком изысканная хитрость, но все же. Сокращение упоминания бомбардировщиков в сводках может навести немцев на размышления о том, куда делись наши аэропланы.

Ну, в целом вроде все.

Я вновь зевнул. Пора баинькать.

Судя по темным окнам квартиры, Маша уже спит. Ну, и мне нечего тут торчать.

Уже у двери квартиры меня догнал мой адъютант полковник Качалов.

– Ваше императорское величество! Срочная телеграмма от господина министра иностранных дел!

О, начинается…

Читаю бланк и кладу его в карман кителя.

– Какие будут повеления, государь?

– Повеления? Отправляйтесь-ка спать, Борис Павлович. Такое будет мое повеление.

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Козырнув, он пожелал:

– Спокойной ночи, ваше величество!

– И вам приятных сновидений, полковник.

Захожу в квартиру, запираю дверь и, стараясь не шуметь, раздеваюсь. Но Маша все равно проснулась, когда я ложился.

– Ты не ушел? Я слышала, что что-то срочное…

Хмыкаю.

– Да ну, глупости всякие… Турецкий султан просит о перемирии.

Жена зевнула и, положив голову мне на плечо, сонно спросила:

– А ты что…

– Ничего. Спать пошел.

Но Маша уже крепко спала и не слышала мой ответ. Наверное, он ей был не очень интересен.

Я ж говорю – глупости всякие пишут. Перемирие какое-то. Ночь на дворе.

Укрываю простыней прекрасную наготу жены. Под утро на побережье уже бывает довольно свежо…

Глава VI

Подписи кровью

Крым. Дворец Меллас. 10 (23) августа 1917 года