Беспокойные сердца - Нина Карцин

— Я понимаю, Виталий Павлович, — пробормотал Валентин, который пока еще ничего не понимал.

— Вам известно, какое заключение дали по работе представители Инчермета?..

— Да, конечно. Возникла опасность химической неоднородности при данном способе раскисления стали, — почти точно процитировал письмо Валентин, ничем не выражая своего отношения к сказанному. Ему еще неизвестно было, куда гнет Рассветов. Следовало выждать. А Рассветов продолжал без малейшего замешательства:

— Вы слышали, что технический совет принял решение продолжать опыты по выплавку номерных сталей. Тогда же пришли к выводу, что метод следует модифицировать применительно к условиям нашего производства. Приоритета Виноградова это отнюдь не затронет. Но нам нужно искать пути преодоления недостатков метода.

«Модифицировать!» Теперь Валентину кое-что стало ясно. По-видимому, Виталий Павлович собирается предложить некоторые изменения новой технологии, что позволит ему, в случае успеха, говорить о роли завода (вернее, своей собственной) в доработке первоначального варианта. А в случае непригодности метод будет объявлен непригодным для производства.

Ситуация получалась забавная, но не совсем приятная. Валентин предпочел бы, чтобы кто-то другой взял на себя роль могильщика виноградовского метода. Но выхода не было. После длительных и весьма глубокомысленных излияний Рассветова на общие темы пришлось согласиться.

Следовало отдать должное организаторским талантам Рассветова. Все препятствия, как по волшебству, исчезли с пути Валентина, и работа над «доработкой» новой технологии началась. Нужно создать комиссию? Пожалуйста: комиссия была создана. В нее вошли из старой бригады только Терновой и Крылов, остальные были работники технического отдела и лаборатории. Помочь бригаде советом? Пожалуйста. На еженедельных заседаниях комиссии Рассветов подсказывал все новые и новые варианты, которые немедленно пробовались на практике. Параллельно Валентин пробовал на слитках опытных номерных свой экзотермический состав. Результаты получались самые неожиданные, несколько плавок пошло в брак. Каждая плавка обрастала массой фотографий шлифов, заключениями, записями, актами и графиками, схемами и математическими выкладками, выискивались невероятные зависимости, на что уходили несчетные часы рабочего времени, и за короткое время — чуть побольше месяца — был исчерпан весь фонд средств, отпускаемых на исследовательскую работу. После этого горячка сама собой утихла. Опытные плавки теперь стали проводиться только изредка, по специальному указанию директора или главного инженера. Зато на первый план выступало исследование, которое проводил Валентин и которое выдвигала умелая рука.

Толстая тетрадь Тернового, куда он заносил наблюдения над плавками, сначала быстро разбухла. Но уже вторая тетрадь: стала заполняться гораздо медленнее. Ему было непонятно все, что творилось. Средств нет — вот был наиболее ясный ответ. А в полученных результатах трудно было разобраться самому. Можно было бы написать Виноградову или Марине, но он боялся оказаться неучем в их глазах.

…Однажды, поднявшись на рабочую площадку до начала смены, Терновой споткнулся о толстый черный шнур. «Разбросали, неряхи», — недовольно подумал он, но в глаза сейчас же бросились расставленные на высоких треногах аппараты и прожекторы. Тут на него налетел Виктор, ожидавший неподалеку.

— Идите скорее, Александр Николаевич, только вас ждут!

— Кто ждет? Куда идти?

— Да киносъемка же, для журнала!

Только сейчас Олесь заметил, что цех по-парадному прибран, а у Виктора из-под спецовки, нарочно немного распахнутой, выглядывал белый воротничок и яркий галстук, что пышный чуб его обильно смочен и закручен в симметричные кудряшки под кепкой с синими очками.

— Ты по этой причине и вырядился? — хмуро спросил он.

— Хм… — смущенно тронул галстук Виктор. — Это ж культура.

— Вот что, «культура»! Иди и приведи себя в рабочий вид. Что-то я не представляю, как ты при галстучке будешь орудовать у печи. А попадешь на пленку — того хуже. Кто поверит, что сталь в белых перчатках варят? Ну, иди же, до гудка успеешь, — подтолкнул он Виктора.

Тот повиновался крайне неохотно. И хотя воротничок уже превратился в подобие липкого пластыря на шее, ему казалось, что теперь без воротничка уже и вид будет не тот.

— И что, ей-богу, парню шага ступить не даешь? Ровно наседка над цыпленком, — заметил Баталов.

— Вам же добра хочу. Зачем из работы балаган устраивать? — сурово возразил Терновой и направился в операторную.

— Куда ты, Александр Николаевич? — окликнул его Баталов. — Ты вон куда иди, видишь, машинки крутят, сниматься надо.

— С какой радости мне-то сниматься? — сдвинул брови Терновой.

— А как же? Не слыхал разве? Всю вашу бригаду снимают. Как борцов за новую технику…

— Что? — не поверил своим ушам Терновой и крупно зашагал туда, где расторопные люди двигали свои треножники с глазастыми аппаратами и белый свет вспыхивающих юпитеров побеждал жаркое сияние печей. Там он заменил несколько человек из бригады и Женю Савельеву.

Он тронул ее за рукав.

— Объясните хоть вы, что здесь происходит?

— Собираются снимать для кинохроники, — весело сказала она.

— Содружество науки и техники, популяризация достижений передовой мысли!

— Какая ерунда! — не сдержал раздражения Терновой. — Да где же здесь наука? С какой стати сниматься нам? Сейчас я это выясню!

И он быстро направился к ближайшему телефону, чтобы позвонить Шелестовой, но тут же увидел Татьяну Ивановну. Она шла, грозно нахмурив брови и сунув руки в карманы синего халата с таким видом, словно прятала крепко сжатые кулаки.

— Что тут делается? — резко спросила она Тернового.

— Я как раз хотел у вас спросить. По-моему, нужно протестовать. Виноградова здесь нет, а он истинный творец нового метода, и нечего притворяться, будто его никогда не было.

Назревал крупный скандал. Баталов побежал за Ройтманом, кинооператоры сердились за задержку, тут началась приемка печей новой сменой. На площадку поднялся величественный в своем белом кителе Рассветов. К нему тотчас же подошла Татьяна Ивановна, и директор завода вошел в цех в то самое время, когда она говорила громко, на всю площадку:

— Нечего нам подтасовывать факты! Никто этого не позволит. Я от имени парткома заявляю, что не допущу такого безобразия!..

И получилось так, что на пленку попал один Валентин. Рассветов кое-как спас положение и свой престиж: он вкратце рассказал о предложении инженера Миронова, о выгодах, которое оно дает производству, поразил цифрами неискушенных в технике кинорепортеров, и они решили дать небольшой рассказ о том, как растут на производстве молодые специалисты и как они двигают вперед науку. И сюжет и объект были привлекательными. Валентина сняли и в лаборатории, где его усадили за стол, заваленный папками, собранными со всех столов, и в литейном пролете цеха, где он руководил засыпкой серебристо-серого порошка в изложницы, записали отработанный диалог его с Баталовым и даже сняли разрезы слитков, где явственно было видно, что пустота в верхней части почти исчезла. А в дикторский текст вставили фразу о плодотворной работе коллектива завода над освоением новой технологии выплавки сталей.

Для дополнения своего репортажа оператор хотел снять Миронова в домашней обстановке. Как ни польстило такое предложение Валентину, но пришлось наотрез отказаться: семейная жизнь его теперь была не из тех, что можно показывать на экране в качестве образцовой. Было время — он считал свой брак идеальным. Однако спокойное течение жизни наскучило, захотелось снова свободы, нахлынуло легкое увлечение. Но однажды добившись своего, он разом охладел к Зине Терновой. Она стала просто одной из тех, кого он знавал и до нее. И памятная поездка за Волгу скоро стала казаться незначительным эпизодом.

Зато легкого примирения с Верой не вышло. Она не ссорилась с ним, не ругалась и не упрекала. Она просто молчала. Но это молчание было хуже ссор, истерик и скандалов — нельзя было ни оправдаться, ни защититься, ни обвинить в мещанстве.

Расстояние между ними с каждым днем все увеличивали десятки мелочей. Вера, если не была на работе, гуляла с Аленкой или занималась своими делами и держала себя так, словно Валентина дома нет. Несомненно, ей было трудно. Валентин замечал и тщательно запудренные следы слез, и слегка впавшие щеки, невеселый взгляд. Но напрасно он ожидал, что это ее сломит. Успокоение Вера находила в Аленке.

Смешная девчонка с каждым днем все больше нравилась Валентину. Она уже осмысленно таращила пуговки-глазенки, развернутая — лежала вся розовенькая и тащила в рот игрушки, дрыгая ножонками. Сколько раз хотелось Валентину подойти, взять Веру за плечи, вместе с женой склониться над кроваткой или над ванночкой! Но строгий взгляд Веры останавливал его. Она не давала Аленке даже целлулоидного попугая, купленного Валентином.