Московский бенефис - Влодавец Леонид Игоревич

— Может, так оно и есть? — ухмыльнулся я.

— Может, и так, но только все неприятные случайности, происходящие на этом рынке, находятся в странной зависимости от свиданий Алексея Ивановича с Петром Игоревичем. Кстати, известный тебе случай с заказом на трех кавказцев, который сделал Круглов, — тоже. И все случаи передачи заказов Кругловым Лехе через бабушку Мирру Сигизмундовну — тоже. Вплоть до дела Разводного. Мы все это уточнили. А вчера — знать бы нам, дуракам, хоть утром сегодня! — Леша и Петя опять встречались. К Мирре приходил гражданин в сером двубортном пиджаке, голубой водолазке и темно-бордовых брюках. Через час туда пришел Леха, пробыл двадцать минут и сразу же поехал к Антонову. Морда гражданина в сером пиджаке по архивам не просматривается.

— Таких граждан — полно, — вздохнул я.

— И это — не самое сложное, — кивнул Сергей Сергеевич, — еще более странно, каким образом гражданин Антонов доводит информацию о заказах в более удаленные инстанции. Где его киллеры? Менты вовсю приглядывали за его делом на рынке. Все постоянные клиенты — алкаш на алкаше. Плюс половина — стучит друг на друга. Разовые посетители с ним нигде не контактируют и вообще не знакомы — проверяли. Так что работай. Как только сделаешь, дело — полетишь за кордон. Честное пионерское.

— А почему ты это дело вешаешь на Антонова? — спросил я. — Может, по Адлербергу сработал кто-то совсем другой.

— По нему сработали из «винтореза», — улыбнулся Чудо-юдо, — точь-в-точь, как по Разводному! Только расстояние намного ближе. Ищи!

…Я долго не мог заснуть, даже привалившись к мягкой, спокойно сопящей Ленке. Если вчерашнюю ночь, после целого дня разминок и пробежек, я проспал спокойно, в полной уверенности, что все будет нормально, то сегодня, хотя самое неприятное из того, что могло произойти, уже произошло, и вроде бы вместо ожидаемого разноса и других неприятностей я просто получил приказ продолжать то дело, которым я занимался до погружения в разархивированную память Брауна, — сегодня спалось хреново.

В конце концов заснуть мне не удалось, но почти сразу начался кошмар. Все лезло в башку: и негритенок, трахающий белую даму, и горящий костер, в котором индейцы жарят испанцев, причем кто-то из них был один-в-один Круглов… Наконец, я очутился во дворе дома, из которого стреляли в Адлерберга. Там, в скверике, где сидела Таня Кармелюк. Тани не было, но на скамейке осталась ее скрипка в футляре. И голос, неясный, глухой, но все же очень похожий на тот, каким разговаривал «главный камуфляжник» из дурацкого сна десятилетней давности, приказал мне:

— Открой!

Я повиновался и открыл футляр. Там лежала скрипка из темного дерева и смычок. Но голос, не унимаясь, потребовал:

— Нажми вот на этот шуруп!

Я нажал. Что-то щелкнуло, звякнуло, и открылась нижняя крышка футляра. Я перевернул его и увидел в обшитых материей гнездах винтовку, разделенную на две части, и компактный оптический прицел…

…Проснулся я после этого практически мгновенно. Было еще темно, только чуть-чуть посерело небо. Ленка сопела и в ус не дула, а у меня холодный пот прощупывался на шее и на спине.

«Черт побери! — подумал я. — А если именно так? Кто знает, что может быть, а что не может? Если эта сучка действительно держит там винтарь? Что, баб-снайперов не бывает?!»

Сон скатывался с плеч, с головы, я ощутил четкость и отсутствие тумана в голове. «Руководящая и направляющая» меня никогда еще не подводила и не обманывала. Именно на нее, а не на мой криминалистический дар, которого, честно скажем, ни хрена не было, всегда рассчитывал Чудо-юдо. В этот раз руководящая и направляющая мурыжила долго, не торопилась. Видно, ей было плевать на разборки Кости Разводного с его друганами, а вот за Адлерберга она уцепилась.

Я постарался вспомнить эту самую Кармелу-скрипачку. Не очень верилось, что она в состоянии лупануть в череп из хитрого винта, а потом, разобрав винтовочку, с лицом, полным интеллекта и отрешенности от мира, присесть на лавочку почитать Тютчева. Наверняка зная при том, что минут через пять в этот двор вбегут не самые милые ребятки, жаждущие отловить на месте гнусного стрелка.

Затем начало очень быстро выстраиваться, как выражаются менты, «дело». После того, как Разводному вкатили девять миллиметров, где-то на гаишном посту промелькнул белый «Запорожец» с бабой за рулем. Дальше больше — белый «Запорожец» стоял совсем рядом с нашей машиной, которая перекрывала выезд со двора. Да и сама Таня эта самая тоже говорила, что кто-то выехал со двора на белом «запорожце». Правильно, чего ей стесняться! Она просто понимала логику нашего мышления. Если сказать, что вовсе ничего не видела — подозрительно. А так, сказать, что, мол, вроде бы стоял тут белый «Запорожец» и какой-то мужик сел на него и выехал со двора — значит, дать нам ложный след, по которому мы, словно гончие, помчимся, истекая слюной. И притом — без риска, что ее поймают на вранье. «Запорожец»-то действительно стоит у выезда со двора. Опять нас просчитала: сразу решим, что «мужик» сменил тачку и ушел в отрыв. И улица пустая — спросить не у кого, не выходил ли кто из «Запорожца» и давно ли он здесь стоит. Да, если все так, то штучка нам попалась с ручкой. Вставать, поднимать Кубика-Рубика, мчаться в сороковую квартиру? С такой деточкой без шума не выйдет. Если она вообще там постоянно проживает, а не только Марьяшке показывается. Врубит стереосистему с записями своих скрипичных импровизаций, а сама — на дело. Или в другой конец города, под бочок к своему пахану…

Нет, не верилось. Не хотелось верить, точнее. Верить я вообще уже перестал почти во все. Тем более странно, что не хотелось верить в плохое и хотелось — в хорошее. Что я, убежден, у меня каждый сон вещий? Мало ли что у меня в ненормальной черепушке складывается и выкладывается! А ведь если даже окажется, что девчушка эта совсем ни при чем, но мы за нее возьмемся, получится, что ее надо будет убирать насовсем, через трубу котельной… Гадов, сук, пидорасов и прочей нечисти мы пропустили через нее, родимую, немало. Дурачков, случайных, лишних, бомжей, слишком много на себя бравших,

— тоже. Но эту, если загубим зря, я себе по гроб жизни не прощу. Потому что если такие переведутся, наш мир превратится в один сплошной гадючник…

И тут же мне словно бы напомнил кто-то: «Самые опасные гадюки — те, которых принимаешь за ужей».

НА ПАПИНОЙ «ВОЛГЕ»

Утром я выкатил из подземного гаража старую «Волгу», на которой мы когда-то с отцом ездили прописывать меня в ту самую 39-ю квартиру, где нынче обитала Марьяшка. «Волга» действительно была на ходу, Лосенок ее помыл, и теперь она выглядела почти как новенькая, хотя на спидометре было намотано шестизначное число.

Я давно не водил сам, как-то все не случалось. Одно дело сидеть на заднем сиденье и капать на мозги Лосенку, Коту, Фрицу и прочим водителям-профи,

другое — самому крутить баранку. Конечно, машину мне Чудо-юдо дал неспроста."Чероки» уже примелькался, вчера его видели у места гибели товарища барона Адлерберга и скорее всего привяжутся к нему. Опять надо будет выходить через подвал, а сегодня это почти невозможно. В «Барме» слишком много ментов и комитетчиков, которые интересуются, задают вопросы Михаилу и его персоналу. Мне сегодня в «Барме» нечего делать.

Я порулил к Кубику-Рубику. Он самый толковый из всех трех, и с ним приятно поболтать. Еще ни разу не было, чтобы я от него не получал дельных советов.

Контора Кубика-Рубика выглядела как частный ресторанчик-погребок. Уютный, довольно недорогой. Здесь был небольшой бар на пять стульчиков у стойки, шесть или семь столиков на четырех человечков каждый, что-то вроде эстрады, на которой вечерком брякали четыре патлатых пацана, изображавших рок-группу. Сбоку от эстрады имелась дверца, за которой находилось что-то вроде подсобки. Там обычно дежурил крутой человек, который выпроваживал посторонних. Ну, я-то здесь был не посторонний…

Дежурил Ухват, детинушка, способный наглухо закрыть проем двери своим торсом.