Невидимой нитью - Хельга Петерсон

вообще какого-либо звука. Только ключи. И да, дверь была заперта. Майе пришлось открыть самой. Она отмерла. Отошла от порога, толкнула дверь, и та неслышно закрылась за спиной. Вот теперь отрезало даже звуки улицы. Мартин навстречу не выбежал. Удивительно, если брать во внимание весь тот поток сообщений, который Майя перечитала в поезде. Да, она их всё-таки перечитала. Часовая поездка располагала к тому, чтобы что-то читать.

Майя сбросила с плеча рюкзак, лямка проехала по руке и выпала из пальцев. На пол упало тихое «шлёп». Сцепив кисти в замок за шеей, Майя покрутила головой, шея хрустнула в ответ. На самом деле час занял только поезд. Час до него ушел на то, чтобы найти в Брайтоне вокзал, купить билет и занять место. Час после был потрачен на поездку со станции до дома. Итого три. Три часа на копание в себе, чтение всех накопившихся сообщений, и самобичевание.

Три часа это очень много и очень мало одновременно. Достаточно, чтобы начать себя ненавидеть, и недостаточно, чтобы убедиться, что делаешь всё правильно.

Всё то время, когда Майя по навигатору шла к Брайтонской станции, ей хотелось развернуться и побежать назад, на пляж. Вернуться к большому, суровому, чужому байкеру казалось лучшим решением. Но она удерживала себя и шла вперед. Возвращение стало невозможным. Майя достаточно сильно обидела Хью, чтобы ей было некуда вернуться.

Однако уже когда двери поезда закрылись и состав тронулся, всё случившееся начало казаться ненастоящим. Брайтон мелькал перед глазами, вскоре виды города сменились на виды лесов и полей, и все прошедшие сутки превратились в нечто из другой жизни. Так часто бывает. Когда возвращаешься домой из отпуска, появляется стойкое ощущение, что отпуска не было вообще.

Майя сделала шаг по коридору, еще один. Прошла в кухню, остановилась на пороге и бегло осмотрелась. Чистота вокруг, блеск всей фурнитуры, ни одной мелочи, брошенной на поверхностях. Мартин извёлся. Он всегда превращался в Золушку, когда начинал психовать. Случалось такое нечасто, но чётко прослеживалось. Перед какой-нибудь конференцией или другим важным мероприятием кухня вычищалась от и до. Как в салоне до покупки.

Этого стоило ожидать.

Во всей куче сообщений, присланных за вчера и сегодня, не было ни одного сообщения с признанием вины. С хоть каким-либо намёком на вину. То есть Мартин снова и снова писал про фен, в этом он бесконечно каялся и обещал больше никогда не сушить носки ни одним феном… но ни слова об измене сказано не было. О предполагаемой измене. Мнимой. Чёрт… Если бы он был виноват, он бы прокололся. Должен был проколоться. Никто не сможет так долго удерживать лицо и при этом вылизывать кухню.

Майя неспешно развернулась на носках, побрела в обратную сторону. Остановилась теперь уже в проёме гостиной. Бежево-зеленая комната по задумке дизайнера должна была успокаивать. Тёмно-зеленый диван, тёмно-зеленые шторы и ковёр, бежевые стены м мебель… При планировании интерьера дизайнер советовался с Ванессой. На тот момент Майя еще была в статусе просто подружки для встреч и обставлять с нею дом было нелогично, однако ей всегда казалось, что даже будь она уже тогда невестой, её мнения не спросили бы. Ванесса лучше знала, в какой гостиной её сыну будет удобно спать под телевизор.

И в этой дружной компании Майе предстоит провести жизнь.

Она сама это выбрала. Сегодня. Совершенно точно. До вчерашнего дня эти отношения казались нормальными, ничего же не изменилось… Кроме того, что Мартин, возможно, спал с Чарли. И кроме переворота в душе Майи. Но это детали. Это пройдёт.

Она вошла в комнату, подступила к дивану, вяло присела на его край. Зажала ладони между колен. Здесь она и останется ждать. Мартин всё-таки должен вернуться домой, и разговор с ним надо пережить. Надо придумать объяснение своему исчезновению и режиму тишины. Удивительно, но за время поездки из Брайтона в Лондон эти мысли голову не посетили. Возможно, слова сами найдутся, стоит только начать. Два года для Майи не составляло труда общаться с женихом, тушить его очаги возгорания, сглаживать ситуации, уговаривать и успокаивать. Конечно, таких из ряда вон выходящих ситуаций не случалось, но всё-таки…

Возможно, все чувства и эмоции напрочь отмерли, но страх перед встречей не ощущался. Или же других эмоций накопилось столько, что этот самый страх теперь просто задвинут куда-то в задний ряд. Майя с безразличием осмотрела комнату. Взгляд упал на рамку с фотографией, стоящую на журнальном столике. С неё на всех, заходящих в гостиную, с широченной улыбкой смотрел Мартин.

Майя потянулась вперед, взяла рамку, уложила на колени. Бездумно провела пальцем по стеклу. Там был не только Мартин. Она сама тоже. Но она как-то терялась на фоне его улыбки. Она прижалась к его боку, уложила руку на грудь в распахнутой куртке, и, задрав голову, заглядывала в улыбающееся лицо. А сам Мартин смотрел строго в камеру.

Они уже давно жили вместе, романтика из отношений безвозвратно ушла. В тот зимний вечер Мартин внезапно позвал Майю прогуляться. Ни с того ни с сего. У неё выдалась длинная выматывающая съемка в рождественских декорациях, но Мартина это не слишком заботило. Он вытолкал Майю на улицу, не дав даже застегнуть пальто.

– Ты издеваешься, – прохныкала Майя, увлекаемая вниз с крыльца.

Ноги устали, лицо болело из-за постоянного кривляния на камеру… Кстати тогда фотографом тоже был Томми. И больше всего вечером хотелось забраться на диван с ногами, есть мороженное прямо из ведра и смотреть какую-нибудь романтическую комедию. Но Мартин так не думал.

– Нет, – он развернулся, прищурился. – Я делаю тебя счастливой.

«Сомнительно», – подумала она тогда.

Мелкая гадкая морось клубилась в свете фонарей, лезла в глаза и нос, но воодушевлённого Мартина это не останавливало. Они прошли через несколько кварталов и свернули в сквер. Потаскались между голых деревьев, наверное, о чём-то говорили, но Майя упорно не помнила, о чём. Помнила только, как озябли руки к тому моменту, когда Мартин усадил её на мокрую скамейку, достал из кармана обтянутую бархатом коробочку и распахнул.

Майя не успела даже вдохнуть.

– Выходи за меня, – уверенно скомандовал он.

И улыбнулся этой самой широченной улыбкой. Глаза при этом не улыбались. Улыбка приклеилась к лицу, как у манекена.

Что её сподвигло сказать «да»? То, что она замёрзла и хотела домой? Или эта самая улыбка уверенного в себе человека, который всё распланировал и не брал во внимание усталость другой стороны и погодные условия?

Майя уставилась на кольцо с большим белым камнем, брови взлетели вверх, из