Дело незалежных дервишей - Хольм Ван Зайчик

Ургенчский бек Кормибарсов был награжден нефритовым мечом «Клинок Сунь-цзы» второй степени, в точности повторяющим своими очертаниями знаменитый меч великого полководца древности – с кистями и кольцами, унизывающими тупую сторону клинка. Храбрый и честный Ширмамед принял награду с приличествующим случаю почтением. Исполненным сдержанного достоинства жестом бек взял меч обеими руками, прикоснулся лбом к лезвию, а затем высоко поднял над головой. В наступившей тишине мелодично звякнули кольца – и восхищенный вздох пронесся по харчевне.

Багу досталось гвардейское звание Высокой Подпорки Государства. Едва не теряя сознания от избытка чувств, он, под общие аплодисменты, троекратно поклонился посланцу в ноги, принял полагающийся ему теперь золотой парадный шлем-наголовник, исполненный в виде оскалившейся тигриной головы с выпученными рубиновыми глазами, и, облобызав его, тут же надел. Шлем был тяжелый и довольно неудобный, но что с того – чем весомее награда, тем слаще ее носить.

Императорского посланца, разумеется, не отпустили из-за стола. Жанна, как пристало бы на ее месте любой настоящей ордусской женщине, вскочила и, невзирая на то, что забинтованная голова до сих пор немного кружилась, поднесла дорогому гостю стул. Посланец, стоило попросить его в третий раз, тут же присел к столу, но, будучи человеком пожилым и к тому же, видимо, сильно устав после дальней дороги из Ханбалыка, от первой же чарки эрготоу задремал, положив голову на вытянутую руку, и в дальнейшей беседе не участвовал.

Баг, гордо распрямляя спину и расправляя плечи, поглядывал на Стасю из-под кромки шлема и, ловя ее восхищенные взоры, все нарадоваться не мог, что решился позвать ее сегодня сюда. Багу было неимоверно приятно. Как кстати появился посланец! Как вовремя вручил награды – как раз когда Стася рядом! Будто знал, где их искать!

А потом Багу в его слегка уже шумящую после третьей чарки и увенчанную золотой тяжестью голову пришло, что посланец и впрямь знал – ведь принцесса Чжу легко могла догадаться, где они с Богданом могут отмечать успешное завершение совместно проведенного головоломного деятельного расследования.

Затем Баг сообразил, что теперь всем им, каждому соответственно его званию – и Богдану, и почтенному Ширмамеду, и ему, Багу – дарована привилегия ежесезонного посещения Запретного Города в Ханбалыке с целью поклонения императору по личному побуждению. Это значило, что единожды летом, единожды зимой, единожды весной и единожды осенью он, Баг, может, прилетев в Ханбалык, беспрепятственно проходить в пределы дворцового города – причем запросто, поговорить или цветами полюбоваться; ни один страж не вправе спрашивать его, куда и зачем он идет и, тем паче, попытаться преградить ему путь.

Амитофо!

«Неужели это намек? – горестно вопрошал себя Баг, кулаком подперев голову, клонящуюся под тяжестью шлема к столу. – Неужели это принцесса Чжу так меня зовет? О, принцесса Чжу!» Ее напевный, прельстительный облик, словно наяву, встал перед его мысленным взором. Он покосился направо. «О, Стася!» Девушка, ощутив, что он на нее посмотрел, повернулась к нему с готовностью, и ответный взгляд ее был преданным и нежным. Баг, совершенно запутавшись, схватился за чарку.

Захмелевший Богдан тем временем вел с французским профессором бесконечный спор, и Жанна переводила, снова честно стараясь понять, с кем же, в конце концов, она согласна – и снова совершенно не в силах этого понять.

– И вот тогда я подумал, – говорил Богдан, слегка раскачиваясь на стуле, отчего непоседливое зеркальце у него на груди так и швырялось волнами темно-желтого, теплого света. – Да и теперь думаю…

– …жё панс… – неутомимо переводила Жанна.

– Империя – это как в большом городе. Ток во все дома идет по одним и тем же проводам, вода во все дома идет по одним и тем трубам. И весь вопрос только в одном. Только в одном. Если тот, кто сидит на станции, которая дает ток или воду, начинает по каким-то причинам злобствовать… Возьмет и выключит, никому не сказав. Как будто это его собственная вода или его собственный ток. На пять минут. Или на пять дней.

– …санк жур…

– Мне, скажет, нужнее. Или, например, решит сэкономить, а разницу – себе в карман… Так вот. Если жители всех отдельных квартир и домов имеют законную и доступную возможность, чуть что не по ним, так отделать самодура прутняками, чтобы тот седмицу потом не мог сесть в свое начальственное кресло – это страна для жизни людей, и, как ее ни назови, надо ее лелеять и беречь… Как зеницу ока!

– …Комм ля прюнелль де сез ё!

– А если им до супостата не добраться, если не предусмотрены в обществе такие рычаги – обязательно развалится этот город… все плюнут на водопровод, размолотят его в сердцах и начнут сами, кто во что горазд, таскать к себе домой воду из ближайших луж. И пусть вода эта будет грязная, мутная, и ходить далеко и натужно – все равно все и каждый предпочтут это. Потому что нет для человека гаже, как зависеть от подонка, которому ты не можешь ничем ответить, когда он над тобой экс… экс… – Богдан с силой мотнул головой, словно пытаясь вытряхнуть застрявшее во рту сложное заморское слово, и вытряхнул-таки: – экспериментирует. Вот такая страна обязательно развалится раньше или позже. Маленькая она, или большая, много живет в ней народностей, или одна-единственная… Все равно.

Профессор дослушал перевод, а потом с жаром то ли закивал, то ли, наоборот, замотал головой и что-то бойко заговорил в ответ. Словно бесконечная бегучая вереница разноцветных шариков в проворных руках фокусника, в речи его так и мелькало: жюстис, друа сивиль, друа де л-омм, друа а ля пропрете персонелль… Жанна едва поспевала: правосудие… гражданские права, права человека, права частной собственности…

– Ну хорошо, хорошо! – дослушав, почти вскричал Богдан. – Ясно, права! Права людей, права для людей… А люди для чего?

– Богдан, – озадаченно сказала Жанна, переведя и выслушав ответ. – Он говорит, что не понял.

Богдан упрямо боднул головой.

– Люди – все, вообще – для чего?

– Он говорит, что для себя, – сказала Жанна, выслушав профессора сызнова. – Каждый для чего сам захочет. Это и есть их права.

– А есть мерило, по которому можно сказать: этот правильно хочет, а этот – нет? Вот один хочет пытать, а другой хочет спасать. Они оба в равной мере перед собою правы?

Профессор дослушал, весь всколыхнулся – и опять закружилась пышная карусель, побежала бесконечная гирлянда: жюстис… друа… друа… жюстис…

– Нет, я понял, – сказал Богдан, дослушав Жанну. – Каждый – для себя. Я даже могу это осмыслить. Свобода. Каждый сам выбирает, что с ней делать. Но вот все, вообще все мы. Человечество. Для чего-то более высокого и главного, чем оно само – или просто так, для себя? Наружу – или внутрь? Ежели все мы для чего-то… значит, кто хочет прямо противуположного тому, для чего мы, тот хочет неправильно. Безо всякого жюстис ясно, что – неправильно. Ведь правда?

«До чего все-таки укоренилось в них тоталитарное сознание», – сочувственно думал Кова-Леви, глядя на Богдана.

«До чего все-таки они бездуховные», – сочувственно думал Богдан, глядя на Кова-Леви.

«До чего все-таки они оба зануды», – мрачно думал Баг; он осознал, что, получив привилегию посещения дворцового города, будет вопиющим хамством не посетить его в ближайшие три месяца.

«Хорошо, что я догадалась надеть это платье – облегающее и с вырезом, – удовлетворенно думала Стася, то и дело искоса взглядывая на Бага. – Словно знала, что здесь будут такие милые западные варвары. А в шароварах и коротком ханбалыкском халате Багатур меня еще увидит, уж я постараюсь…»

Жанна ничего не думала. Она просто радовалась возвращенной жизни. Она просто прижималась локтем к локтю хмельного Богдана, чувствовала себя очень нужной, улыбалась, превозмогая легкую дурноту – и была счастлива. «Я обо всем подумаю завтра, – вот, пожалуй, как можно передать словами то, что она думала сегодня. – Завтра. Или послезавтра. Или вообще – когда бинты снимут. Или когда срок брака истечет». Ее глаза сверкали.

А бек, сцепив на животе пальцы, тоже чуть улыбался и немного растроганно смотрел из-под бровей на Богдана и Жанну. «Обязательно расскажу Фирузе, какую замечательную младшую жену она присмотрела Богдану, – думал он. – Отличный у дочки глаз. Расскажу – ей будет приятно. Да».

– А все-таки, – вдруг заявил Баг, – ты сильно рисковал, драг еч. Си-ильно!

Все обернулись к нему, и во взгляде Стаси появился тревожный огонек. Она почувствовала, что Багу отчего-то сделалось не по себе, но отчего именно – не могла понять.

– А я не думаю, – с несколько излишней лихостью парировал Богдан.

– Наше счастье, – упрямо твердил Баг, – что асланiвцы тебя так хорошо поняли. Я, честно говоря, думал, они этих скопионов просто растерзают. Отделенцам после такого и Таймыр европейским домом покажется…