От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля. Биография крупного американского финансиста, серого кардинала Белого дома - Бернард Барух

Не прошло и полгода, как на финансовом рынке разразилась буря, которая распространилась по всей стране. Нечего и говорить, что случилось бы, если бы весь пакет акций Л. и Н. вдруг скатился к демпинговым ценам.

Лично я на этой сделке заработал относительно немного, так как у меня на руках к моменту окончательного расчёта с Морганом оставались те 6666 акций. Но в целом вся эта сделка от начала и до конца принесла мне около 1 миллиона долларов. Вероятно, это было больше, чем на этой операции заработал кто-либо другой в отдельности. Поскольку я начал скупать акции раньше всех, каждая их них обошлась мне в среднем на 15 пунктов ниже, чем остальным.

В то время широко трубили, а позже многократно повторяли, что Гейтс с партнёрами заработали на сделке 7,5 миллиона долларов. Саму сделку тоже описывали как типичную операцию, задуманную Гейтсом, как пример того, как Гейтс, угрожая захватить контроль над железной дорогой, методом блефа вынудил Моргана перекупить её и передать в другие, более выгодные для себя руки. Самолюбие Гейтса приятно грела мысль, что люди думают, будто он сумел загарпунить Моргана. Похоже, и сам Морган верил в это, так как эту историю распространяли люди и из его окружения.

Однако то, что Гейтс вошёл в дело для того, чтобы доставить неприятности Моргану, не соответствует действительности. На самом деле я, а не Гейтс на первых порах больше работал с акциями Л. и Н., который включился в игру только тогда, когда она уже началась. Моим главным мотивом было получить в собственность или под управление важную железную дорогу. Когда же эти надежды не оправдались и борьба стала позиционной, чего я не предполагал вначале, моей целью стало выручить партнёров. Мы держали на руках одну треть от 306 тысяч акций, которые выкупил Морган, в то время как Гейтсу и его партнёрам принадлежало остальное.

Когда сделка с Л. и Н. была улажена, я стал богатым человеком. Кроме того, мне удалось достаточно хорошо зарекомендовать себя, чтобы привлечь внимание некоторых вдумчивых людей из финансовых кругов. В частности, мне очень польстило предложение Антони Брэди стать членом исполнительного комитета Центральной трестовой компании.

Принять это предложение означало встать рядом с такими личностями, как Фредерик П. Олкотт, Адриан Изелин-младший, Джеймс Спейер[71], К. Блисс, Август П. Джилльярд и Джеймс Уоллес.

Это было большим соблазном и необычным предложением для такого неспециалиста в этой области, каким был я.

Чуть позже мне предложили возглавить с диктаторскими полномочиями страховую компанию «Феникс лайф». Я отказался от обоих предложений. Как я пояснил мистеру Брэди, я намеревался продолжить свою деятельность на рынке и не верил, что биржевыми операциями может заниматься человек, стоящий во главе банка или страховой компании.

Я не сказал Брэди, что начал испытывать сильные сомнения по поводу того, хочу ли я оставаться на Уолл-стрит.

Глава 14

Поворотный момент

Никогда не забуду день, когда я пришёл к отцу и объявил, что теперь стóю миллион долларов. На его добром лице появилось недоуменное выражение, как будто он испытывал трудности в понимании факта о миллионе долларов. Заранее подумав, что он может спросить меня о точной величине моего счёта, я собирался показать ему соответствующие документы.

– Нет, – заявил отец, – мне достаточно твоего слова. – И заговорил о чём-то другом.

Наверное, мне не следовало ожидать иной реакции. Отец всегда рассматривал деньги как нечто вторичное по сравнению с духовными ценностями и полезностью человека обществу. Так же он в Южной Каролине относился к жалобам матери, что проводит свободное от врачебной практики время на своей «экспериментальной ферме». Это отношение он продемонстрировал и тогда, когда я потерял его сбережения в спекуляции с железной дорогой Пут-ин-Бэй. И он чувствовал настолько важным продемонстрировать свою веру в меня, что позволил мне позже ещё раз рискнуть своим капиталом.

И всё же реакция отца разбудила во мне давние размышления о том, что когда-то меня очень беспокоило. Зачем человеку миллион, если он не способен сделать с этими деньгами что-то стоящее.

Когда я смог позволить себе купить всё, что есть в свободной продаже, я понял, как много есть такого, что не продаётся за деньги. Я понял, как моя собственная карьера отличается от того, чем занимался отец: мой процесс «делания денег» от его достижений в медицине, гигиене, в помощи людям.

Я начал жалеть, что в своё время отказался от первоначального намерения изучать медицину. Я завидовал своему брату Герману, который к тому времени был уже врачом.

Наконец я решил, что пойду рядом с дорогой, по которой шёл мой отец. К тому времени на Ривингтон-стрит были устроены первые общественные бани, за что боролся отец, а два труда отца по гидротерапии были переведены на немецкий и французский языки. Но ко всему этому, мой отец всё ещё не оставлял повседневной работы практикующего врача. Он выезжал по вызовам пациентов на собственной лошади, запряжённой в повозку, и редкая ночь у него проходила, чтобы его сон не был потревожен. Когда они с матерью сидели за ужином с друзьями, отец всегда был готов, что его отдых могут прервать. Если они посещали театр, то всегда сообщали об этом администрации.

Несмотря на то что я никогда не слышал от него жалоб, такая жизнь начала буквально изматывать его. На шестидесятый день рождения отца в июле 1900 г. я попросил его оставить практику и принять от меня доход, который позволит ему в дальнейшем полностью сосредоточиться на экспериментах и работе в лаборатории. Мысль о вновь обретённой свободе вдохновила отца. Он был доволен и тем, что его сын оказался в состоянии предложить ему это. До того момента его мало заботило то, что я стал состоятельным человеком.

И всё же отец колебался. У него было несколько пациентов, которых он не мог оставить. Он научился настолько хорошо понимать их, что просто не смог бы передать этих людей другому врачу. Поэтому он сохранил тех пациентов за собой и продолжал выезжать по их вызовам и днём и ночью.

Мне нравится думать, что время, которое я оказался в состоянии купить для отца, позволило ему больше уделять внимания исследовательским работам в области гидротерапии. К 1906 г. он стал признанным авторитетом в этой области во всей стране. Отец занимал пост председателя кафедры гидротерапии в медицинском колледже при Колумбийском университете с 1907 по 1913 г.

В те годы многие доктора были склонны относиться к гидротерапии свысока, как к шарлатанству. Я не мог себе представить те препятствия, которые приходилось преодолевать отцу, до конца 1940-х гг., когда пожертвовал значительные суммы ряду университетов и медицинских учреждений на развитие исследований в области физиотерапии. Кроме того, я оказывал содействие при создании в рамках клиники Бельвью в Нью-Йорке института физической медицины и реабилитации, который послужил образцом для подражания во всём мире.