От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля. Биография крупного американского финансиста, серого кардинала Белого дома - Бернард Барух

Никто из моей семьи, по крайней мере со времён революции[72], не был богат, за исключением деда Вулфа, но и тот умер от бедности. И всё же родственники, как по отцовской, так и по материнской линии, прожили полезную, полную содержания и смысла жизнь. Я начал задумываться, не оставить ли мне Уолл-стрит и не начать ли изучать право, чтобы стать кем-то вроде защитника бедных людей, которым не улыбнулась удача.

Я решил, что в том году, а шёл 1902 год, отправлюсь в Европу и за время путешествия всё хорошо обдумаю.

Чувствуя, что рынок держится, в общем, высоко, я превратил большую часть своих сбережений в деньги. Незадолго до отплытия я решил несколько перераспределить свой капитал, для чего извлёк часть денег со счёта своей фирмы и отправился в Национальный городской банк, чтобы положить их туда. Войдя в здание банка, я попросил вызвать президента банка Джеймса Стиллмана. В то время в банках не было столько вице-президентов, как это принято сейчас, поэтому меня отвели к кассиру Х. Килборну.

Когда мистер Килборн спросил меня, что он может для меня сделать, я ответил, что желаю открыть счёт. Он спросил, кто я. Это было ударом по моему юношескому самолюбию, поскольку я считал, что моё имя должно быть известно в банке со времён сделки с «Амалгамейтид Коппер» и других операций, в которых был заинтересован в том числе и мистер Стиллман.

Несколько обескураженный, я сослался на торговца кофе Германа Силкена. Это, как я заметил, произвело впечатление. Потом мистер Килборн спросил о величине счёта, который я намерен открыть. Я вынул заверенный чек на 1 миллион долларов. Эффект был таким, которого по силам добиться только театральным примадоннам.

Вместе со мной на пароходе в Европу отправились моя супруга, отец и Генри Дэвис. Он был принят в нашу фирму после того, как Артур Хаусман решил, что нам нужен кто-то, кто ориентируется в том, что происходит в Соединённых Штатах к западу от Хобокена. Дэвис, знавший о нашей стране больше чем кто-либо другой из моих знакомых, многому научил нас, сотрудников фирмы Хаусмана. В этой поездке я хотел взамен познакомить его с Европой. Но это не получилось.

Дэвис вместе с нами добрался до Лондона, но ехать дальше отказался. Ему были неинтересны места, где он, по его собственному выражению, «не сможет говорить на местном языке». Дэвис не любил Европу, не знал её и не желал ничего о ней знать.

Прежде Дэвис работал замерщиком, был одним из техников в железнодорожной компании «Норзерн пасифик». Он почти ничего не знал и мало интересовался операциями на бирже. Когда ему нужно было узнать о том, пойдут ли акции вверх или вниз, он, в отличие от нас, уставившихся в таблицы котировок, смотрел на то, что происходило на просторах страны, и всегда находил верный ответ. Помню, как вместе с Дэвисом я ехал верхом мимо бескрайних полей, где колосилось зерно.

– Нужно только ежегодно сбривать земле бороду, – заявил он. – В этом и состоит наш путь к процветанию.

Из Лондона мы с женой и отцом неторопливо отправились путешествовать по Европе, доехав таким образом до Константинополя. Затем отец поехал по своим профессиональным делам в Вену, Берлин и Париж, где он становился всё более известной личностью. А мы с женой вернулись в Париж.

Что касается моего будущего, я перестал о нём задумываться, как делал это перед тем, как отправиться в путешествие. Я оставил мысли стать юристом и защищать бедняков, когда представил, как много времени займёт у меня снова сидение за партой и освоение новой профессии. И я всё ещё не знал, чем же хочу заняться.

В Париже мы остановились в отеле «Ритц». Однажды ночью меня разбудил телефонный звонок моего младшего брата, который сообщил, что мой партнёр Артур Хаусман находится под угрозой разорения. Это, разумеется, означало, что опасность угрожает и нашей фирме. Я испытал настоящий шок.

Я распорядился немедленно перевести некую сумму денег на счёт фирмы, а сам первым же пароходом поспешил обратно. На причале меня встречал Артур Хаусман. Он рассказал о резком падении акций двух железнодорожных компаний – «Миннеаполис энд Сент-Луис» и «Колорадо энд Юг», в которые он и Эд Холи вложили довольно много денег. Я позаботился о счёте своего партнёра, вложив туда достаточно средств, чтобы выкупить акции, от которых зависела его судьба. Эти ценные бумаги пролежали у меня в сейфе до тех пор, пока, чуть позже, дела на тех двух железных дорогах не выправились и мистер Хаусман не сумел продать их с выгодой.

Ничего не доставляло мне такого удовольствия, как использовать свои средства, чтобы выручить мистера Хаусмана в тот трудный для него период и помочь ему удержать всё то, что он создавал в течение всей своей жизни. Он положил старт моей карьере на Уолл-стрит и сделал для меня очень много в самом начале моего пути.

Мои моральные метания и рефлексии по поводу того, как продолжить свой жизненный путь, привели меня к одному важному решению: нужно постепенно отходить от дел в фирме Хаусмана. Это было сложным решением, так как я сильно привязался к своему партнёру по бизнесу. Но, приняв это решение, я почувствовал себя гораздо лучше. Никто не может одновременно служить двум господам. Теперь я мог построить и развивать свою полную финансовую самостоятельность.

Свои мысли я высказал Томасу Райану. Он заверил меня, что я поступаю правильно. Позже он несколько раз предпринял попытку сделать меня своим компаньоном, но я неизменно повторял его прежний совет и заявлял, что хочу пройти свой путь в одиночку.

К августу 1903 г. я окончательно оформил свой уход из фирмы. Я переехал в офис в здании номер 111 на Бродвее, который мне предстояло занимать всё время, пока я состоял членом Нью-Йоркской фондовой биржи. И пусть мне было уже 33 года, волнение от переезда в свой собственный офис было сравнимо с тем, когда у меня впервые появился свой дом с прислугой, с тем, когда Фитцсиммонс сказал мне, что во мне есть то, из чего сделаны чемпионы. Это было схоже с ощущениями, когда я получил первую работу, продал первую ценную бумагу – пятипроцентную облигацию «Джорджия пасифик ферст мортгейдж».

Когда я открыл свой новый офис, мама прислала мне телеграмму, которую я поместил в рамку и повесил на стену. Мама подарила мне китайскую статуэтку – кошку зелёного цвета с красными пятнами, которая до сих пор стоит на моём столе. Отец вручил мне свою фотографию с надписью: «Пусть твоим лозунгом всегда будет „Стабильность и целостность”».

Первое правило, которое я принял для себя, гласило: «Ни за кого не отвечать». И я всегда следовал ему, за редкими исключениями. Одним таким исключением стал сенатор Нельсон Олдрич[73] с Род-Айленда, с которым мы были партнёрами в компании по добыче и производству изделий из каучука. После встречи в одной из таких компаний сенатор Олдрич спросил меня, куда можно выгодно вложить деньги. Я ответил, что считаю, что акции «Ю. С. Стил» сильно недооценены, так как страна переживает промышленное возрождение, а это значит, что должны последовать большие заказы на сталь. Когда он попросил купить для него некоторое количество акций, я ответил, что никогда не работаю в интересах других.