Битвы, изменившие историю - Флетчер Прэтт

Верно, что превосходящие британские эскадры наблюдали за де ла Клю и Конфланом. Но они наблюдали издалека, и превосходство не было подавляющим. К тому же надо помнить, в каких условиях действовали парусные суда. Сильный восточный ветер, необычный для Средиземноморья, должен был провести корабли де ла Клю, не дав британцам возможности им помешать. Западные штормы, обычные для Ла-Манша, должны были задержать суда британцев в Торби, месте их обычного базирования, а расположение Брестского порта позволяло Конфлану воспользоваться тем же ветром, чтобы добраться до Морбихана. Прибыв на место, Конфлан должен был пробить себе путь любой ценой, при любых потерях боевых кораблей. В 1747 году коммодор л'Этандюэр потерял шесть из девяти своих линкоров в битве с английской флотилией из четырнадцати кораблей, но обеспечил безопасность конвою из 252 судов.

Та часть плана, в которой отводилась роль де ла Клю, прошла из рук вон плохо. В августе, когда он попытался пройти через Гибралтар, несколько его кораблей нарушили приказ и вошли в Кадис, а другие почти все погибли. Инцидент не обескуражил Конфлана и не помешал ему при встрече с эскадрой сэра Эдварда Хоука (которому было поручено следить за ним из Торби), имея двадцать один линкор против двадцати пяти британских.

Эдвард Хоук был высокий, сильный, широколицый человек, оставивший след в истории своими поступками, но не личными качествами. Он позволял себе опасное развлечение — выступать против Питта в парламенте, и великий министр его недолюбливал, но Хоуку симпатизировал Георг II и из упрямства удерживал адмирала у власти. Поскольку никому еще не удалось побить поразительный рекорд Хоука в бою — именно он захватил шесть кораблей л'Этандюэра в 1747 году, Питт был вынужден уступить.

В 1759 году днища кораблей не обшивались медными листами и скоро теряли быстроходность из-за налипшей грязи. Поэтому в то время существовал обычай снаряжать эскадру для экспедиции, потом приводить ее домой и чистить перед тем, как отправить в новый поход. Намерения неприятеля были хорошо известны Хоуку, и он скоро понял, что эта традиционная процедура отлично сыграет на руку французам. Даже если он нагонит, даже если разобьет их флот в Ла-Манше, они легко смогут провести конвой, как это случилось в 1747 году. Единственное решение заключалось в том, чтобы не дать конвою пройти под прикрытием флота Конфлана. Единственный надежный способ сделать это заключался в том, чтобы помешать французскому флоту и конвою собраться вместе.

Поэтому Хоук держал основную часть своего флота в Торби, где их могли кренговать для чистки днищ; у выхода из Бреста он поставил четыре или пять тяжелых кораблей, у выходов из Морбихана — коммодора Роберта Даффа с четырьмя пятидесятипушечными кораблями. Обе эскадры получили инструкцию немедленно дать сигнал, если будут замечены передвижения противника. Держать в море такой флот стоило больших денег, и в парламенте Хоука обвинили в растрате финансов королевства. Штормовой ветер выбросил один линкор на брестские скалы; в другом открылась течь, так что его пришлось снять с рейда; два из четырех пятидесятипушечников были вынуждены отправиться в порт приписки на чистку днищ. Но блокада держалась все лето и начало осени, в ответ на критику Хоук только говорил: «С милостью Божией деньги не пойдут на ветер».

И все-таки тем летом, должно быть, в Ла-Манше создалось значительное напряжение, и мало кто мог сохранять спокойствие, пока Вулф пытался добраться до высот за Квебеком. Примерно в октябре пришли радостные известия о канадском успехе, но наступило 15 ноября и сезон осенних штормов, когда в Торби на всех парусах ворвался легкий фрегат «Гибралтар» водоизмещением 24 тонны и сообщил о том, что Конфлан с 21 линкором находится в двадцати четырех лигах от Бель-Иля и идет на юго-восток.

Из-за износа эскадра Хоука сократилась до двадцати трех линкоров, многие из которых уступали французским по размеру и снаряжению. Но у адмирала оставались четыре гигантских трехпалубника, действовавших в морском сражении как плавучие крепости. Он тотчас вышел в Морбихан, уверенный, что идет вслед за французами. Поднялся ветер, который в течение нескольких дней относил Хоука к западу. Наступило 19 ноября, тогда ветер сменился на попутный, и британцы смогли продолжать путь.

Рано следующим утром фрегат, паливший из сигнальных пушек, приблизился к пятидесятипушечникам коммодора Даффа, ставшим на якоре в Бель-Иль-сюр-Киберон. Ему понадобилось мало времени, чтобы понять, что французы наступают на него крупными силами. Он приказал перерезать канаты и на всех парусах пошел к южному выходу. Враг двигался очень быстро, но недалеко от входа в бухту Киберон французы внезапно прекратили гонку. Дафф продолжал идти своим курсом, избежав преследования; французы спустились под ветер в бухту с многочисленными утесами, отмелями и путаными проходами, хорошо им знакомыми, но неизвестными лоцманам Хоука, корабли которого они заметили во время погони. Все утро крепчал западный ветер, пока не превратился в шторм с частыми сильными шквалами.

Этот западный штормовой ветер быстро нес тяжелые британские корабли, переваливал с борта на борт, заливал иллюминаторы нижних палуб и заставлял матросов цепляться за бортовые лееры. Британцы не сдавались, сигнальные флажки Хоука приказывали каждому кораблю вступать в бой, не теряя времени на построение. В два часа пополудни «Уорспайт» (74 тонны) и «Девоншир» (70 тонн) оказались на расстоянии выстрела от кораблей пришедших в замешательство французов и открыли огонь; немного погодя в действие вступили еще семь британских кораблей. Ядро, пущенное с одного из них, лишило мачты французский «Формидабль» водоизмещением 80 тонн. Все британцы палили по нему, пока он проходил мимо; в четыре часа пополудни «Формидабль» спустил флаг, потеряв две сотни людей, включая адмирала.

Уже сгущались сумерки над бушующими волнами среди мелей и скал, британцы и французы смешались в бешеной схватке друг с другом и стихией. Лоцманы Хоука не знали фарватера, но решили, что для этой цели ему послужит неприятель, если держаться ближе к нему, он отдал приказ править прямо в ночь и бурю. Французский «Тесей» (74 тонны), встретившись с английским «Торби» (74 тонны), открыл иллюминаторы нижней палубы, наполнился водой и затонул, 180 человек пошли ко дну вместе с ним; «Торби» едва не разделил его судьбу. Французский «Сюпер» (70 тонн) также затонул; «Эрос» (74 тонны) спустил флаг и через миг разбился о скалы; «Солей Руаяль» (80 тонн), флагман Конфлана, был окружен со всех сторон, его посадили на мель и сожгли.

В последних лучах света над вздымающимся океаном Хоук дал сигнал бросить якорь. Утро показало, что он потерял два линкора, потерпевших крушение у негостеприимных берегов Киберона. Но у французов погибли семь кораблей из двадцати одного, а остальные корабли ветер отнес на реки Шаранта и Вилен, где они двумя группами сели на мели, не в силах соединиться; разбитые так, что починить их было невозможно.

Бухта Киберон стала главным успехом 1759 года, того annus mirabilis[16], когда, как сказал Маколей: «Люди просыпались и спрашивали друг друга, какие новые победы принесло утро». Она стала оправданием Уильяма Питта, превратившего Англию в империю. Значение падения Квебека и изгнания французов из Канады не нуждается в комментариях; из него выросла дальнейшая история американского континента. Но нужно заметить, что Квебек без Киберона ничего бы не решил. Еще раньше колонисты Новой Англии доблестно брали Луисбург, но его пришлось уступить за столом мирных переговоров, чтобы возместить другие британские потери. Морское сражение в бухте Киберон упрочило результаты, достигнутые в Квебеке; оно определило, что Шуазелю никогда не удастся заключить сделку с британцами на выгодных для себя условиях. Он доживет до старости и в какой-то степени пробудит Францию от ее хандры. После Киберона вопрос встал не о том, какая нация будет господствовать на морях и на суше, а насколько удастся сдержать амбиции Англии.

Случилось еще нечто, имевшее огромную важность. Эдвард Хоук изобрел морскую блокаду: способ не отправлять навстречу заморской экспедиции противника другую экспедицию, а пристально наблюдать за вражескими портами, чего бы это ни стоило, и атаковать его корабли, как только они выйдут в море. Концепция частичной блокады и такие вопросы, как перевозка нейтральными судами товаров враждующих сторон, известны со времен Гуго Гроция, но до Хоука никто не додумался до такой блокады, которая закрывала бы порт для любых судов, входящих и выходящих, — близкой блокады. Боскавен следил за тулонским флотом де ла Клю с Гибралтара, но Хоук следил за Конфланом под самым его носом. И этой концепции близкой блокады суждено было господствовать в истории военно-морских сражений по крайней мере еще двести лет.