«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы) - Андрей Платонов

В деле фигурируют, кроме И. Архипова и моего сына, еще шесть фамилий. Все эти люди, кроме одного, друзья или знакомые И. Архипова и составляли его окружение. Мой сын некоторых из них либо совсем не знал, либо знал очень мало, поскольку он и с самим Архиповым начал встречаться лишь за месяц до своего ареста.

Я узнал в семействе Архиповых возраст и некоторые данные об этих лицах. Смирнову Сергею – 21 год. Якубовскому Михаилу 25 лет, – он сын арестованных и высланных родителей. Болтянскому Борису – 21 год. Генину (сокращенно его зовут Яня) – 22 года. Московскому – неизвестно сколько лет, он учился в одной из школ вместе с И. Архиповым. Карлсон Дмитрий семейству Архиповых неизвестен. Все эти люди, кроме неизвестного Карлсона, проживают, очевидно, в Москве, и, кажется, все они свободны. Со слов родителей И. Архипова я понял, что Якубовский и Болтянский представляют из себя отрицательные фигуры. Сам я их никого лично не знаю, но мне известно, что некоторые из них вызывались к следователю, и я представляю, какая может быть цена их показанию – в том числе и показаниям осужденного И. Архипова – против моего сына, которого они все едва знали, а некоторые и совсем не знали.

Видимо, была кому-то какая-то выгода, чтобы развращать, провоцировать и губить советских подростков, подвергая одновременно их родителей жестокому отчаянию. Это мое твердое убеждение.

С моей точки зрения, следственный материал в отношении моего сына порочен и дело, беря его по существу и во всей его глубине, проведено неправильно, с нарушением основных принципов советского государства в отношении детей.

Полтора года, которые мой сын томится по тюрьмам, срок более чем достаточный, какой только может вынести больной подросток. Поэтому я прошу Вас приговор в отношении моего сына опротестовать, а сына освободить.

Приложение:

Адрес: Москва, Тверской бульвар, д. 25, кв. 27. Андрей Платонович Платонов.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 652–654. Публикация Л. Сурововой.

Голяков Иван Терентьевич (1888–1961) с мая 1938 г. – председатель Верховного Суда СССР.

{240} В. П. Ставскому.

13 декабря 1939 г. Москва.

Владимир Петрович[739].

Я прочитал рассказ тов. Вьюркова «Жила»[740]. Помоему, рассказ очень хорош, и я самым серьезным образом рекомендую этот рассказ Вам – для напечатания в журнале. На днях приду к Вам – принесу рукопись своего нового рассказа[741].

Еще раз очень прошу прочитать рассказ А. И. Вьюркова и опубликовать его.

Жму Вашу руку. Привет.

А. Платонов.

13/XII 39.

Впервые: Воспоминания. С. 434 (без указания адресата). Публикация Е. Шубиной.

Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 1452, оп. 1, ед. хр. 235, л. 1. В автографе первоначальная дата «13/V» исправлена на «13/XII».

Ставский Владимир Петрович (1900–1943) – прозаик, редактор журнала «Новый мир». В 1936 г. Ставский (в то время секретарь президиума правления ССП) дал высокую оценку работы Платонова в коллективном труде «Люди железнодорожной державы» (см.: Воспоминания. С. 328).

{241} М. И. Панкратьеву.

28 декабря 1939 г. Москва.

Прокурору Союза ССР тов. М. И. Панкратьеву Принося Вам свою глубокую благодарность – за то, что в результате Ваших действий приговор по делу моего малолетнего сына Платонова Платона Андреевича был отменен[742], – прошу Вас принять во внимание следующее.

1. Письмо сына, которое находится в деле и которое вменяется сыну в проступок, единственно верно можно охарактеризовать лишь как мальчишескую выходку, причем мой сын, конечно, не отдавал себе отчета в том значении, которое могут придать такому письму, и не сознавал и не мог сознавать смысла своего поступка. Да и поступок-то этот абсолютно бессмысленный и не мог иметь никаких вредных последствий. Мне, правда, неизвестен точный текст письма, но о сущности его я имею представление. Я убежден, кроме того, что письмо это написано под влиянием других, более старших, развращенных людей, уже, вероятно, осужденных, и является с их стороны провокационным актом по отношению к подростку, совращением последнего. Далее, мне известно опубликованное в газетах разъяснение Пленума Верховного Суда СССР[743] (в конце лета тек[ущего] года), по точному смыслу которого нельзя привлекать к ответственности по политическому обвинению подростков до 16-ти лет; моему сыну в момент ареста было 15 лет с несколькими месяцами (в деле есть нотариальная копия выписи из метрической книги). Письмо, о котором идет речь, если даже его принимать всерьез, невозможно квалифицировать иначе, как некий политический проступок, и, следовательно, и с этой точки зрения, на основании разъяснения Пленума Верховного Суда, сын не подлежит ответственности.

2. Скоро будет два года, как мой сын томится по тюрьмам и лагерям. Сейчас он находится в Норильском лагере (Таймырский округ), за Полярным кругом, где работает плотником[744].

По форме и по духу советских законов, по существу нашего общества – не следует детей содержать в заключении столь значительный срок, да еще за полярным кругом, во мраке Полярной ночи. Но поскольку это уже случилось, необходимо немедленно прекратить такое наказание, о чем я и прошу Вас, прокурора Советского Союза.

3. Я прошу Вас, чтобы мой сын был освобожден без последствий, уменьшающих его гражданские права. Ведь заключенному и сейчас всего 17 лет; ему надо жить и учиться[745]; он не должен быть лишенным права пойти в Красную Армию, когда наступит его срок; он не должен быть лишенным возможности жить вместе со своими родителями.

Заключенный мальчик слишком многое перестрадал и утратил, чтобы дополнительно нести страдания, как неполноценный в гражданском смысле человек. Мы, родители, убеждены, что Вы предпримете дальнейшие действия для скорого освобождения нашего сына – без всяких последствий, которые могут отяготить его дальнейшую судьбу. Пусть он как можно скорее забудет пережитое им тяжкое наказание – он ведь еще только вступил в свою юность – и не будет более чувствовать себя обездоленным омраченным человеком.

С глубоким уважением [А. Платонов].

28/XII 1939 г. Адрес: Москва, Тверской бульвар, д. 25, кв. 27. А. П. Платонову.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 655–656. Публикация Л. Сурововой.

{242} П. А. Платонову.

Декабрь 1939 г. Москва.

Поздравляем дорогого сына с освобождением[746]. Телеграфируй, как ты думаешь устроиться до того, как представится возможность выехать в Красноярск, не спеши, не делай этим отъездом ошибочных шагов, не принимай решений без нашего совета – сейчас полярная ночь, поездка далека, трудна. Сколько тебе куда нужно перевести денег. Всего тебе в Норильск переведено восемьсот пятьдесят рублей. Есть возможность временно устроить тебя в Дудинке

[на] квартире учительницы средней школы Александры.

Афанасьевны Васильевой[747], ей послана телеграмма писателем Александром Кожевниковым[748] с просьбой принять тебя, если ты поедешь, она знает Кожевникова, согласен ли ты. Мы принимаем меры [в] Москве для отправки тебя

[в] Красноярск самолетом – сообщим, как добьемся результата. Мать будет встречать тебя [в] Красноярске, при надобности выедет в Дудинку. Отвечай подробно телеграфом, все ожидают этой телеграммы. Передаем поздравление с освобождением от всех родных и знакомых.

Целуем. Отец, мать.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 656. Публикация Л. Сурововой.

1940

{243} В редакции «Литературной газеты» и журнала «Литературный критик» 15 апреля 1940 г. Москва.

В редакцию «Литературной газеты».

В редакцию журнала «Литературный критик». Просьба напечатать мое нижеследующее письмо[749].

В последнее время – уже в течение полугода или более – моя фамилия часто употребляется разными литераторами, которые, стремясь доказать свои теоретические положения, ссылаются на меня как на писателя – по любой причине и без особой причины[750]. Убогость аргументации именем Платонова – очевидна. Поэтому я здесь не хочу вступать с этими людьми в какой-либо спор: у меня есть более полезная работа, чем употреблять те средства подавления и коррупции, которые применяют ко мне люди, считающие меня своим противником. Кроме того, я бы и не смог употребить эти средства, потому что для того я бы должен превратиться из писателя в администратора[751]. Например, я бы не смог (да и не стал бы, если даже мог) ликвидировать напечатанные и разрешенные к опубликованию книги, как поступили недавно с моей книгой[752], не стал бы зачеркивать каждое слово в печати, если оно не содержит резкого осуждения Платонова, и прочие подобные поступки я не позволил бы себе совершить и отговорил бы от таких поступков других людей, активность которых опережает их разумение.