Россiя въ концлагерe - Иван Солоневич

Лежанка была на уровнe глазъ. У меня хватило силы поднять Юру до уровня груди, но дальше не шло никакъ. Я положилъ Юру на полъ и попробовалъ разбудить. Не выходило ничего. Это былъ уже не сонъ. Это былъ, выражаясь спортивнымъ языкомъ, коллапсъ...

Я все-таки изловчился. Подтащилъ къ лежанкe ящикъ опять поднялъ Юру, взобрался съ нимъ на ящикъ, положилъ на край ладони и, приподнявшись, перекатилъ Юру на лежанку. Перекатываясь, Юра ударился вискомъ о край кирпичнаго изголовья... Тоненькая струйка крови побeжала по лицу. Обрывкомъ папиросной бумаги я заклеилъ ранку. Юра не проснулся. Его лицо было похоже на лицо покойника, умершаго отъ долгой и изнурительной болeзни. Алыя пятна крови рeзкимъ контрастомъ подчеркивали мертвенную синеву лица. Провалившiяся впадины глазъ. Заострившiйся носъ. Высохшiя губы. Неужели это конецъ?.. Впечатлeнiе было такимъ страшнымъ, что я наклонился и сталъ слушать сердце... Нeтъ, сердце билось... Плохо, съ аритмiей, но билось... Этотъ короткiй, на нeсколько секундъ, ужасъ окончательно оглушилъ меня. Голова кружилась и ноги подгибались. Хорошо бы никуда не идти, свалиться прямо здeсь и заснуть. Но я, пошатываясь, вышелъ изъ УРЧ и сталъ спускаться съ лeстницы. По дорогe вспомнилъ о нашемъ спискe для Чекалина. Списокъ относился къ этапу, который долженъ былъ отправиться завтра или, точнeе, сегодня. Ну, конечно, Чекалинъ этотъ списокъ взялъ, какъ и прежнiе списки. А вдругъ не взялъ? Чепуха, почему бы онъ могъ не взять! Ну, а если не взялъ? Это былъ нашъ рекордный списокъ -- на 147 человeкъ... И оставлять его въ щели на завтра? Днемъ могутъ замeтить... И тогда?..

Потоптавшись въ нерeшительности на лeстницe, я все-таки поползъ наверхъ. Открылъ дверь въ неописуемую урчевскую уборную, просунулъ руку. Списокъ былъ здeсь.

Я чиркнулъ спичку. Да, это былъ нашъ списокъ (иногда бывали записки отъ Чекалина -- драгоцeнный документъ на всякiй {165} случай: Чекалинъ былъ очень неостороженъ). Почему Чекалинъ не взялъ его? Не могъ? Не было времени? Что-жъ теперь? Придется занести его Чекалину.

Но при мысли о томъ, что придется проваливаться по сугробамъ куда-то за двe версты до Чекалинской избы, меня даже ознобъ прошибъ. А не пойти? Завтра эти сто сорокъ семь человeкъ поeдутъ на БАМ...

Какiе-то обрывки мыслей и доводовъ путано бродили въ головe. Я вышелъ на крыльцо.

Окна УРЧ отбрасывали бeлые прямоугольники свeта, заносимые снeгомъ и тьмой. Тамъ, за этими прямоугольниками, металась вьюжная приполярная ночь. Двe версты? Не дойду. Ну его къ чертямъ! И съ БАМомъ, и со спискомъ, и съ этими людьми. Имъ все равно погибать: не по дорогe на БАМ, такъ гдe-нибудь на Лeсной Рeчкe. Пойду въ палатку и завалюсь спать. Тамъ весело трещитъ печурка, можно будетъ завернуться въ два одeяла -- и въ Юрино тоже... Буду засыпать и думать о землe, гдe нeтъ разстрeловъ, БАМа, дeвочки со льдомъ, мертвеннаго лица сына... Буду мечтать о какой-то странной жизни, можетъ быть, очень простой, можетъ быть, очень бeдной, но о жизни на волe. О невeроятной жизни на волe... Да, а списокъ-то какъ?

Я не безъ труда сообразилъ, что я сижу на снeгу, упершись спиной въ крыльцо и вытянувъ ноги, которыя снeгъ уже замелъ до кончиковъ носковъ.

Я вскочилъ, какъ будто мною выстрeлили изъ пушки. Такъ по идiотски погибнуть? Замерзнуть на дорогe между УРЧ и палаткой? Распустить свои нервы до степени какого-то лунатизма? Къ чортовой матери! Пойду къ Чекалину. Спитъ -- разбужу! Чортъ съ нимъ!

ПОСЛEДНIЕ ИЗЪ МОГИКАНЪ

Пошелъ. Путался во тьмe и сугробахъ; наконецъ, набрелъ на плетень, отъ котораго можно было танцевать дальше. Мыслями о томъ, какъ бы дотанцевать, какъ бы не запутаться, какъ бы не свалиться -- было занято все вниманiе. Такъ что возгласъ: "Стой, руки вверхъ!" -- засталъ меня въ состоянiи полнeйшаго равнодушiя. Я послалъ возглашающаго въ нехорошее мeсто и побрелъ дальше.

Но голосъ крикнулъ: "это вы?"

Я резонно отвeтилъ, что это, конечно, я.

Изъ вьюги вынырнула какая-то фигура съ револьверомъ въ рукахъ.

-- Вы куда? Ко мнe?

Я узналъ голосъ Чекалина.

-- Да, я къ вамъ.

-- Списокъ несете? Хорошо, что я васъ встрeтилъ. Только что прieхалъ, шелъ за этимъ самымъ спискомъ. Хорошо, что вы его несете. Только послушайте -- вeдь вы же интеллигентный человeкъ! Нельзя же такъ писать. Вeдь это чортъ знаетъ что такое, что фамилiи -- а цифръ разобрать нельзя. {166}

Я покорно согласился, что почеркъ у меня, дeйствительно, -- бываетъ и хуже, но не часто.

-- Ну, идемъ ко мнe, тамъ разберемся.

Чекалинъ повернулся и нырнулъ во тьму. Я съ трудомъ поспeвалъ за нимъ. Проваливались въ какiе-то сугробы, натыкались на какiе-то пни. Наконецъ, добрели... Мы поднялись по темной скрипучей лeстницe. Чекалинъ зажегъ свeтъ.

-- Ну вотъ, смотрите, -- сказалъ онъ своимъ скрипучимъ раздраженнымъ голосомъ. -- Ну, на что это похоже? Что это у васъ: 4? 1? 7? 9? Ничего не разобрать. Вотъ вамъ карандашъ. Садитесь и поправьте такъ, чтобы было понятно.

Я взялъ карандашъ и усeлся. Руки дрожали -- отъ холода, отъ голода и отъ многихъ другихъ вещей. Карандашъ прыгалъ въ пальцахъ, цифры расплывались въ глазахъ.

-- Ну, и распустили же вы себя, -- сказалъ Чекалинъ укоризненно, но въ голосe его не было прежней скрипучести. Я что-то отвeтилъ...

-- Давайте, я буду поправлять. Вы только говорите мнe, что ваши закорючки означаютъ.

Закорюкъ было не такъ ужъ много, какъ этого можно было бы ожидать. Когда всe онe были расшифрованы, Чекалинъ спросилъ меня:

-- Это всe больные завтрашняго эшелона?

Я махнулъ рукой.

-- Какое всe. Я вообще не знаю, есть ли въ этомъ эшелонe здоровые.

-- Такъ почему же вы не дали списка на всeхъ больныхъ?

-- Знаете, товарищъ Чекалинъ, даже самая красивая дeвушка не можетъ дать ничего путнаго, если у нея нeтъ времени для сна.

Чекалинъ посмотрeлъ на мою руку.

-- Н-да, -- протянулъ онъ. -- А больше въ УРЧ вамъ не на кого положиться?

Я посмотрeлъ на Чекалина съ изумленiемъ.

-- Ну, да, -- поправился онъ, -- извините за нелeпость. А сколько, по вашему, еще остается здоровыхъ?

-- По моему -- вовсе не остается. Точнeе -- по мнeнiю брата.

-- Существенный парень вашъ братъ, -- сказалъ ни съ того, ни съ сего Чекалинъ. -- Его даже работники третьей части -- и тe побаиваются... Да... Такъ, говорите, всe резервы Якименки уже исчерпаны?

-- Пожалуй, даже больше, чeмъ исчерпаны. На дняхъ мой сынъ открылъ такую штуку: въ послeднiе списки УРЧ включилъ людей, которыхъ вы уже по два раза снимали съ эшелоновъ.

Брови Чекалина поднялись.

-- Ого! Даже -- такъ? Вы въ этомъ увeрены?

-- У васъ, вeроятно, есть старые списки. Давайте провeримъ. Нeкоторыя фамилiи я помню. {167}

Провeрили. Нeсколько повторяющихся фамилiй нашелъ и самъ Чекалинъ.

-- Такъ, -- сказалъ Чекалинъ раздумчиво. -- Такъ, значитъ, -"Елизаветъ Воробей"?

-- Въ этомъ родe. Или сказка про бeлаго бычка.

-- Такъ, значитъ, Якименко идетъ уже на настоящiй подлогъ. Значитъ, -дeйствительно, давать ему больше некого. Чортъ знаетъ что такое! Прiемку придется закончить. За такiя потери -- я отвeчать не могу.

-- А что -- очень велики потери въ дорогe?

Я ожидалъ, что Чекалинъ мнe отвeтитъ, какъ въ прошлый разъ: "Это не ваше дeло", но, къ моему удивленiю, онъ нервно повелъ плечами и сказалъ:

-- Совершенно безобразныя потери... Да, кстати, -- вдругъ прервалъ онъ самого себя, -- какъ вы насчетъ моего предложенiя? На БАМ?

-- Если вы разрeшите, я откажусь.

-- Почему?

-- Есть двe основныхъ причины: первая -- здeсь Ленинградъ подъ бокомъ, и ко мнe люди будутъ прieзжать на свиданiя, вторая -- увязавшись съ вами, я автоматически попадаю подъ вашу протекцiю (Чекалинъ подтверждающе кивнулъ головой). Вы -- человeкъ партiйный, слeдовательно, подверженный всякимъ мобилизацiямъ и переброскамъ. Протекцiя исчезаетъ, и я остаюсь на растерзанiе тeхъ людей, у кого эта протекцiи и привиллегированность были бeльмомъ въ глазу.

-- Первое соображенiе вeрно. Вотъ второе -- не стоитъ ничего. Тамъ, въ БАМовскомъ ГПУ, я вeдь разскажу всю эту исторiю со списками, съ Якименкой, съ вашей ролью во всемъ этомъ.

-- Спасибо. Это значитъ, что БАМовское ГПУ меня размeняетъ при первомъ же удобномъ или неудобномъ случаe.

-- То-есть, -- почему это?

Я посмотрeлъ на Чекалина не безъ удивленiя и соболeзнованiя: такая простая вещь...

-- Потому, что изо всего этого будетъ видно довольно явственно: парень зубастый и парень не свой. Вчера онъ подвелъ ББК, а сегодня онъ подведетъ БАМ...

Чекалинъ повернулся ко мнe всeмъ своимъ корпусомъ.

-- Вы никогда въ ГПУ не работали?

-- Нeтъ. ГПУ надо мной работало.

Чекалинъ закурилъ папиросу и сталъ смотрeть, какъ струйка дыма разбивалась струями холоднаго воздуха отъ окна. Я рeшилъ внести нeкоторую ясность.

-- Это не только система ГПУ. Объ этомъ и Маккiавели говорилъ.

-- Кто такой Маккiавели?

-- Итальянецъ эпохи Возрожденiя. Издалъ, такъ сказать, учебникъ большевизма. Тамъ обо всемъ этомъ довольно подробно сказано. Пятьсотъ лeтъ тому назадъ...

Чекалинъ поднялъ брови... {168}