Экзотики - Евгений Салиас

Уже давно думала и повторяла она это. Но какъ отомстить? Объ этомъ она не думала. Обстоятельства выяснятъ. Послѣ, ссоры съ Загурскимъ, когда она назвала его «Альфонсомъ» и почти выгнала вонъ, графъ не являлся къ ней долго, но, встрѣчая ее въ обществѣ, любезно разговаривалъ съ ней, какъ съ хорошей знакомой. Графиня со зла кокетничала съ японскимъ виконтомъ и, таская его повсюду за собой, афишировала его.

Загурскій безвыходно сидѣлъ у баронессы, тонко и хитро любезничалъ съ Герцлихомъ и добился отъ добряка лучшаго мнѣнія о себѣ. Что касается до графини, то, видя около нея японца, онъ такъ насмѣшливо и презрительно улыбался, скаля свои жемчужные зубы, что всякій другой, помимо виконта Фунтагамы, завелъ бы ссору. Благоразумный японецъ зналъ, во-первыхъ, что графъ чуть не бреттёръ, а, во-вторыхъ, что афишируемая къ нему благосклонность красавицы — собственно комедія.

Послѣ свадьбы барона Герцдиха и отъѣзда молодыхъ въ свадебное путешествіе, Загурскій вдругъ явился къ графинѣ со словами:

— Voyons, ma bonne, assez bouder.

Примиреніе состоялось тотчасъ же.

Чрезъ три дня графъ уже просилъ Кору помочь ему. Обстоятельства были такъ круты, были такіе срочные платежи, что все грозило скандаломъ. Былъ даже крайне щекотливый долгъ въ джокей-клубѣ. Проиграно и не уплачено пари въ пустую сумму — десять тысячъ франковъ. Но у графини окончательно денегъ не было… Они принялись вмѣстѣ совѣщаться — какъ быть.

Однажды, черезъ недѣлю, графъ явился сіяющій, говоря, что досталъ денегъ, но не сказалъ, откуда, и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ объявилъ графинѣ, что ѣдетъ на два мѣсяца въ Россію по своимъ дѣламъ. Она, конечно, тотчасъ же поручила ему заняться ея дѣлами, вызвать ея управляющаго въ Петербургъ, выяснить съ нимъ положеніе дѣлъ и принять какія нужно будетъ мѣры.

Чрезъ три недѣли, изъ письма Загурскаго, она узнала, что все обстоитъ благополучно, но надо кое-что сдѣлать, и для этого необходима довѣренность… И полная… Справивъ документъ въ консульствѣ, графиня выслала его.

Чрезъ мѣсяцъ графъ былъ въ Парижѣ, привезъ ей двадцать тысячъ франковъ и объяснилъ, что всѣ ея дѣла устроилъ, но пришлось продать ея большое имѣніе въ Рязани. Графиня ахнула и испугалась, но Загурскій объяснилъ, что другого исхода, чтобы распутаться, не было. И она по неволѣ примирилась съ фактомъ.

Однако, прошла недѣля съ пріѣзда графа изъ Россіи, какъ по поводу пустой ссоры изъ ревности Зкгурскій пересталъ у нея бывать, а затѣмъ объяснилъ рѣзко, что она ему надоѣла до послѣдней степени.

— Vous m'êtes devenue insipide. Une vraie pluie d'automne.

И между Корой и графомъ произошла уже не бурная сцена, не рѣзкая ссора со словами, которыя не забываются, и которыя тоже не вырубишь топоромъ, а произошло настоящее сраженіе. Но послѣ этого графиня какъ бы обезумѣла. Любовникъ бросилъ ее, предварительно насмѣявшись надъ нею, грубо, тривіально и ядовито. Разумѣется, не обманутая любовь, а одно негодованіе волновало ее, уязвленное самолюбіе, униженіе. Послѣдняя сцена была настолько невѣроятна, что Кора въ продолженіе нѣсколькихъ дней не могла въ себя придти. Она, казалось, не вѣрила теперь тому, что тогда видѣла и слышала отъ него, а затѣмъ вспоминала.

До сихъ поръ ясно видѣла она и даже однажды ей пригрезилось во снѣ, какъ онъ смѣется, добродушно, но оскорбительно глядя ей въ глаза, и какъ при этомъ блестятъ его жемчужные зубы подъ завитыми усами! Она постоянно и ясно слышала нѣкоторыя сказанныя имъ слова и фразы, какъ если бы они дѣйствительно продолжали звучать около нея.

— Mille е tre!? Совершенно вѣрно! Вы, графиня, въ числѣ даже не десятковъ, а сотенъ… И свѣтскихъ женщинъ, и продажныхъ, и маркизъ, и горничныхъ. Почему же вы думаете, что, разставшись и разойдясь сотни разъ, я долженъ теперь обречь мое существованіе на то, чтобы до восьмидесяти лѣтъ обожать васъ? За что? Что вы? Фениксъ? Такими, какъ вы — полны бульвары и кафе. Когда-то я говорилъ вамъ, что я васъ люблю. Я не лгалъ. Теперь принято называть «это» — любовью… Наконецъ, я помню, когда и кккъ мы сошлись… Мнѣ тогда была нужна свѣтская женщина и русская… Pour faire enrager извѣстную вамъ Діану д'Альбре… Я искалъ… Вы мнѣ попали подъ руку… Et ma foi!.. Мнѣ было все равно… Faute de mieux, я сталъ за вами ухаживать, мы сошлись. И вскорѣ же я разозлилъ Діану, стало быть, достигъ цѣли, благодаря вамъ. Любить же? Я не знаю, могу ли, нѣтъ ли. Можетъ быть я и встрѣчу женщину, которую полюблю, на которой женюсь… Но… Но это будетъ не то, что вы, графиня. На такихъ женщинахъ, какъ вы, не женятся… on же sert de vous autres! Эти слова, послѣднія, сказанныя съ громкимъ смѣхомъ, звучали ненрерывно въ ея ушахъ, преслѣдовали ее.

И когда же все это случилось? Тогда именно, въ тѣ самые дни, когда она, окончательно запутавшись изъ-за него въ своихъ дѣлахъ, казалось, была наканунѣ полнаго разоренія.

Вскорѣ же послѣ этого дико-грубаго разрыва явился эпилогъ…

Изъ полученнаго письма отъ своего повѣреннаго по дѣламъ графиня узнала, что Загурскій широко, вѣрнѣе сказать, странно воспользовался данной ему довѣренностью. Онъ поступилъ… легкомысленно. Этотъ терминъ для опредѣленія извѣстныхъ поступковъ — теперь излюбленъ. Ея большое рязанское имѣніе было продано, долгъ не уплаченъ, а она получила отъ графа двадцать тысячъ франковъ.

Желая упрямо, но наивно, объясненія этого факта, она справилась на квартирѣ Загурскаго, гдѣ онъ, и узнала, что онъ выѣхалъ въ Пиренеи. Графиня удивилась, стала наводить справки черезъ знакомыхъ и черезъ людей, и вскорѣ же узнала, что графъ въ Баньерѣ, гдѣ находятся временно баронесса Герцлихъ и Эми Скритицына.

Кора поняла тотчасъ, что Загурскій не зря попалъ туда, не даромъ! Но зачѣмъ? Съ какой цѣлью? На молоденькой Эми онъ можетъ только жениться. Но для него у нея слишкомъ мало. Онъ женится только на нѣсколькихъ милліонахъ. Баронесса — его пріятельница. И какъ помогала она когда-то имъ двоимъ въ ихъ начинающемся романѣ, точно такъ же, конечно, теперь можетъ она помогать ему тамъ на водахъ.

Новый приливъ жажды мести заглушилъ въ графинѣ всѣ другія чувства. Она видѣла изъ того же письма повѣреннаго, что надо скорѣй принять кое-какія мѣры, чтобы не потерять всего состоянія, но ей было не до того. Узнавъ окончательно и вѣрно, что Загурскій въ Баньерѣ и проводитъ цѣлые дни у баронессы Герцлихъ, она тотчасъ же собралась и выѣхала.

По пріѣздѣ сюда, она остановилась въ одной изъ маленькихъ гостинницъ, на краю мѣстечка, затѣмъ поздно вечеромъ отправилась въ большой отель, гдѣ стоялъ графъ, и взяла нумеръ въ томъ же этажѣ и корридорѣ, гдѣ былъ онъ. На другой день, ранёхонько утромъ, такъ какъ Загурскій вставалъ въ полдень всегда, она переѣхала въ эту гостинницу, при чемъ ея два сундука явились съ оторванными наканунѣ мѣдными дощечками, гдѣ было выгравировано ея имя. И здѣсь, ради осторожности, она была прописана подъ именемъ г-жи Михайловой.

Графиня рѣшилась пробыть въ Баньерѣ сколько бы то ни было, чтобы выслѣдить на гуляньѣ и на водахъ, что именно дѣлаетъ Загурскій, конечно всячески стараясь избѣгать встрѣтиться съ нимъ или съ баронессой.

Черезъ два-три дня ею, однако, овладѣло недоумѣніе и сомнѣніе. Она ни разу не видѣла графа на гуляньѣ, ни около курзала, ни въ казино, ни тамъ, гдѣ толпилась днемъ и вечеромъ масса пріѣзжихъ.

Ея камеристка, подружившись съ корридорнымъ лакеемъ, принесла ей все тѣ же вѣсти, все то же, что она и сама видѣла. Загурскій по цѣлымъ днямъ сидѣлъ на виллѣ баронессы, но помимо ея дочери и Скритицыной, не выходившей почти изъ своей комнаты, на виллѣ не было никого. Стало быть, никакого новаго романа нѣтъ, и баронесса ни въ чемъ своему пріятелю не помогаетъ

Не будь Эми полубольная, разбитая горемъ, — графиня готова была бы подумать, что Загурскій началъ за ней ухаживать, и, пожалуй, способенъ на еще большую низость при помощи своей пріятельницы.

«Что же ему! — думала она, злобно усмѣхаясь:- за нее заступиться некому, одинъ дядя — старый дуракъ, болтающійся по парижскимъ бульварамъ. Не онъ будетъ драться съ бреттёромъ, который искусныхъ стрѣлковъ, въ томъ числѣ и Френча, отправляетъ на тотъ свѣтъ»…

И вдругъ Кора все болѣе и болѣе начала убѣждаться въ томъ, что болѣзнь Эми вымышлена, что свѣдѣнія невѣрны, что не въ гостиной баронессы проводитъ время Загурскій, а въ комнатахъ Скритицыной. Всей нелѣпости своихъ подозрѣній ревнивица не понимала. Однажды вечеромъ англичанка заявила графинѣ таинственно, что принесла такую вѣсть, которая поранитъ ее. Новый другъ ея, Jules, корридорный, передалъ ей, что вчера около десяти часовъ вечера въ первомъ нумерѣ, самомъ дорогомъ и великолѣпно убранномъ, гдѣ остановился русскій графъ, была дама вся въ черномъ, но съ такимъ густымъ вуалемъ или, вѣрнѣе, съ двумя вуалями на лицѣ, что узнать, сколько ей лѣтъ и какова она собой — невозможно. Можетъ быть дивная красавица, а можетъ быть вѣдьма. Вдобавокъ, на ней длинная тальма, скрывающая талію и ростъ. Jules настаивалъ особенно на томъ, что эта двойная вуаль имѣетъ громадное значеніе: дама, очевидно, боится до смерти, чтобы ее кто не узналъ. Являясь, она быстро проходитъ садъ, подъѣздъ, лѣстницу и корридоръ.