Экзотики - Евгений Салиас

Товарищи проводили уходящаго съ тріумфомъ. За параднымъ обѣдомъ, гдѣ было и все высшее начальство, князю поднесли великолѣпный подарокъ, и при этомъ было сказано много рѣчей. Двое изъ ораторовъ говорили особенно горячо и даже чокались съ Егорушкой со слезами на глазахъ. Никому не было извѣстно, что одинъ изъ нихъ долженъ былъ Соколинскому сорокъ-пять тысячъ, а другой и семьдесятъ слишкомъ. Но не это было замѣчательно. Особенно замѣчательно было то, что, прощаясь и лобызаясь съ этими двумя товарищами, Егорушка самъ забылъ, что они должны ему.

Вскорѣ послѣ этого Соколинскій очутился у себя на родинѣ. Здѣсь когда-то поселились послѣ свадьбы его отецъ и мать, прожили около двухъ лѣтъ, и здѣсь родился онъ. Обходя великолѣпный, большой домъ, полный чудныхъ вещей, вывезенныхъ изъ чужихъ краевъ еще дѣдомъ и прадѣдомъ, обходя замѣчательный паркъ, обходя всѣ строенія — цѣлый городокъ, — князь искренно пожалѣлъ, что ни разу не заглянулъ сюда.

Усадьба и большое село представлялись какимъ-то зеленѣющимъ островомъ среди моря. Кругомъ разстилалась гладкая, однообразная, сѣрая степь, а имѣніе стояло по срединѣ, какъ оазисъ среди Сахары.

Соколинскій тотчасъ же принялся хозяйничать, иначе говоря, Бандарчукъ, переѣхавшій къ нему на жительство, занялся всѣмъ, и даже тотчасъ началъ строить сахарный заводъ. Однако прежде всего, несмотря на увѣщанія и просьбы князя, онъ спровадилъ вора управляющаго, который плакалъ и валялся въ ногахъ, а затѣмъ, прогнанный, сталъ грозиться судомъ.

Поживъ въ имѣніи три мѣсяца, князь поѣхалъ въ сосѣдній губернскій городъ, гдѣ пробылъ около двухъ недѣль и перезнакомился со всѣмъ мѣстнымъ дворянствомъ. Затѣмъ ему захотѣлось слетать въ Петербургъ повидать полкъ, чтобы вернуться домой недѣли черезъ двѣ.

Пробывъ немного съ товарищами, ему захотѣлось тоже слетать не надолго въ Швейцарію, въ окрестности Вевё, гдѣ все еще стоялъ довольно большой домъ среди большого сада и гдѣ прошли его лучшіе юношескіе годы. Отсюда князь рѣшилъ съѣздить не надолго въ Парижъ, а затѣмъ уже непремѣнно ѣхать домой, нигдѣ не останавливаясь, и заняться хозяйствомъ «раціонально».

Это было въ сентябрѣ, а въ октябрѣ Соколинскій, вмѣсто украинскаго неба, былъ подъ небомъ еще болѣе темнымъ и чуднымъ… Вмѣсто сѣраго мертваго океана, разверзающагося во всѣ края кругомъ его вотчины, предъ его глазами разверзался другой океанъ, настоящій, живой, подчасъ темно-голубой, мирно манящій на свою тишь и гладь, а подчасъ злобно-остервенѣлый, рвущій съ бѣлой пѣной берега и утесы.

Это былъ Біаррицъ… Мекка всякаго туриста, завоеванная или подѣленная по-сезонно. Весной Біаррицъ скученъ, нелѣпъ, грубъ, онъ — Америка и резиденція янки; лѣтомъ онъ веселѣе — онъ — Кастилія и Андалузія; осенью онъ простодушно шумливъ, онъ — Петербургъ, Москва, Тамбовъ, даже Пенза и Уфа… Зимой онъ гордъ, важенъ, полонъ чувствомъ собственнаго достоинства, говоритъ на птичьемъ языкѣ и только объ одномъ — объ «интересахъ Англіи».

Разумѣется, поэтому Соколинскій и попалъ въ Біаррицъ въ октябрѣ, и на другой же день по пріѣздѣ встрѣтилъ пять человѣкъ друзей изъ Петербурга, двухъ товарищей по полку въ отставкѣ, прежняго полкового командира, прежняго своего… Однимъ словомъ, князь, пріѣхавъ въ Біаррицъ, попалъ вдругъ сразу и одновременно на Невскій, на Тверскую и на Дворянскую… И здѣсь-то впервые встрѣтился онъ съ Дубовскимъ и его племянницей и близко сошелся съ нимъ, быстро и легко понравился, какъ онъ думалъ, хорошенькой и крошечной Эми Скритицыной. И здѣсь впервые Соколинскій самъ себя поймалъ на чемъ-то удивительномъ. Онъ ахнулъ, развелъ нравственно руками и даже какъ-то испугался…

Онъ поймалъ себя на томъ, что онъ рѣшительно влюбленъ. Эта Скритицына интересуетъ его больше, чѣмъ когда-либо какая-либо женщина. Все въ ней ему мило, все дорого. Началось съ того, что ей Швейцарія и Вевё оказались тѣмъ же, что и ему. Она обожаетъ Леманъ, La Dent du Midi и окрестныя горы, за то, что при нихъ или «на ихъ глазахъ» скончалась ея мать. Онъ же обожаетъ то же самое, такъ какъ лучшіе дни его жизни прошли тоже на глазахъ Лемана, Монблана и Южнаго-Зуба.

И во многомъ, если не во всемъ, сошлись Соколинскій и Эми. Казалось, они и думаютъ, и чувствуютъ на одинъ и тотъ же ладъ. Вдобавокъ, если онъ влюбился въ нее, то и она рѣшительно отвѣчаетъ взаимностью. Лицо ея становится радостнымъ всякій разъ, что она видитъ князя. И вотъ тутъ, перекрестясь, «Егорушка» собрался вдругъ прыгнуть въ холодную воду — собрался дѣлать предложеніе.

«Конечно, страшно жениться, — думалъ онъ, — да что же теперь иное дѣлать? Нечего! Изъ полка вышелъ, имѣніемъ управлять не могу. Сахаръ дѣлать?.. Чортъ его возьми! Путешествовать постоянно — лѣнь, однимъ словомъ, нечего дѣлать. Ничего въ жизни не остается, кромѣ одной женитьбы. А если жениться, то ужъ, конечно, на такой милой крошкѣ, какъ эта Скритицына».

Разумѣется, къ самому Дубовскому, съ которымъ у князя были уже теплыя и дружескія отношенія, и обратился онъ прежде Эми, какъ къ дядѣ и опекуну. Дубовскій, не говоря ни слова, обнялъ его и началъ вкусно цѣловать. Большаго счастья для племянницы онъ и во снѣ не чаялъ увидѣть.

Къ величайшему изумленію дяди и князя, Эми отказала наотрѣзъ, да еще прозвала претендента на ея руку и сердце — «Пелагеюшкой».

Соколинскій тотчасъ же скрылся и уѣхалъ въ Парижъ. И вотъ тогда-то, быстро утѣшившись, онъ создалъ въ одну зиму изъ Маріи Крюшонне — Діану д'Альбре и ухнулъ… много тысячъ рублей. Затѣмъ, загнанный Діаной, какъ почтовая лошадь, онъ спасся бѣгствомъ къ себѣ, въ Украйну…

Здѣсь, послѣ тоскливой, тошной жизни, онъ снова мысленно влюбился въ Скритцыну, и письменно сдѣлалъ ей второе предложеніе… И послѣ новаго отказа онъ снова полетѣлъ въ Парижъ къ знаменитой уже Діанѣ… На этотъ разъ актриса, пѣвица и demi-mondaine еще быстрѣе надоѣла ему… И снова вернулся князь въ свою Украйну, и долго сидѣлъ здѣсь тихо и скромно до полученія депеши Дубовскаго…

V

Полтора часа, которые прошли въ ожиданіи, показались Эми цѣлой вѣчностью. Она измучилась, стараясь догадаться, какое дѣло, «самое важное въ ея жизни», заставило князя пріѣхать. Она все яснѣе понимала, что это, конечно, не сватовство.

Между тѣмъ Соколинскій прополоскался полчаса въ ваннѣ, потомъ не спѣша брился и причесывался, потомъ занялся своимъ туалетомъ, надѣлъ другое complet, бѣлое фланелевое, и вышелъ на улицу, бодрый, свѣжій, веселый. Казалось, что это человѣкъ не только довольный, но даже счастливый отъ чего-то недавно приключившагося. Да оно отчасти такъ и было, но Егорушка не сообразилъ, что слѣдовало скрыть свое довольство изъ приличія.

Прошло уже часа два съ его пріѣзда, когда онъ вошелъ въ садъ, окружающій виллу, въ которой Эми, изнывая отъ нетерлѣнія и безпокойства, ждала его. Она быстрыми шагами пошла жъ нему на встрѣчу по саду, едва только завидѣвъ его. Но насколько лицо Соколинскаго было ясно и радостно, настолько Эми была сумрачна и какъ бы испугана.

— Ну-съ, rebonjour, Любовь Борисовна! — громко и добродушно вымолвилъ князь и снова, взявъ ея руку, три раза приложился къ ней.

И снова, какъ всегда, Эми невольно увидѣла три толстыя складки его затылка.

— Какъ у васъ тутъ мило, что за прелесть! — заговорилъ князь. — Вообще, когда сразу попадешь изъ нашихъ черноземныхъ степей въ Пиренеи, то невольно позавидуешь. Ну, а родиться и жить здѣсь я бы не желалъ. Эти горы должны надоѣдать.

Они пошли по дорожкѣ, и князь, хотя Эми и не спрашивала ничего, разсказалъ ей, какую интересную встрѣчу сдѣлалъ въ дорогѣ, ѣдучи отъ Кёльна до Парижа съ однимъ русскимъ, очень оригинальнымъ. Даже съ оригинальной фамиліей. Полу-англичанинъ, полу-русскій… Онъ говорилъ, что знакомъ съ Эми и друженъ съ Дубовскимъ. Эми не слушала и ускоривала шагъ, чтобы войти въ комнаты и узнать, въ чемъ дѣло. Едва только вошли они въ гостиную, какъ она сѣла и вымолвила нервно:

— Ну, князь, говорите! Я немножко смущена… Въ чемъ дѣло? Какое дѣло? Вѣдь во всякомъ случаѣ въ этомъ дѣлѣ хорошаго мало? Важное, но нехорошее?

Лицо князя стало немножко серьезнѣе.

— Да, Любовь Борисовна, вы должны приготовиться. Вѣсть очень нехорошая…

— Но что же это можетъ быть? У меня на свѣтѣ никого нѣтъ близкихъ, кромѣ дяди, а вѣдь онъ же здоровъ?

— Совершенно здоровъ! Почему онъ не поѣхалъ, а меня послалъ… вы сейчасъ узнаете. Но онъ совершенно здоровъ, хотя конечно пораженъ, опечаленъ очень, такъ сказать, придавленъ…

— Такъ говорите, князь. Скорѣй!

— Вотъ-съ, изволите видѣть…

Князь сѣлъ и вдругъ какъ-то смутился, будто струсилъ. Эми замѣтила это и чуть не успокоилась сразу.

«Неужели все-таки сватовство… — подумалось ей:- тоже лицо, тѣ же мигающіе глаза… И опять онъ будто заикается, пріискивая слова, съ чего начать»…

— Дѣло, Любовь Борисовна, очень важное! За всю вашу жизнь, конечно, другого подобнаго…