Дезертир - Андрей Валентинов

Мраморная плита, врезанная в серый известняк. Здесь уже работали не зубилом, а тонким резцом. Лик святого был спокоен и строг. Благословляющий жест руки, контур нимба над непокрытой головой…

– Здесь надпись… – Вильбоа осторожно провел пальцами по мрамору. – Латынь… Какая-то странная латынь. «В лето Господне 1425-е освящен сей храм…»

– «…именем святого Патрика, крестителя Бретани, Ирландии и народа дэргского, – нетерпеливо перебила Юлия, заглядывая через его плечо. – Да будет сие бывшее капище служить Христу, святому Патрику и…» Не понимаю…

– «…высокому Небу», – негромко закончил Вильбоа, поворачиваясь ко мне. – Помните, Франсуа?

Я кивнул. Высокое Небо, которое чтили дэрги. Дэрги, обычно именуемые лограми…

– Это я поняла! – Юлия сняла очки и принялась их тщательно протирать. – Остается узнать, граждане, причину, по которой вы потащили меня через все катакомбы в эту дыру!

– Мы? Вас? Потащили? – как можно вежливее отозвался я.

– Да! – Очки уже были на месте, стекла сверкали вызовом. – Вы изволили намекнуть, что здесь требуется врач…

Мы с Вильбоа переглянулись.

– Это безобразие! Мы…

– …Еще не все осмотрели, – я кивнул в сторону алтаря. – Шарль, посветите.

Сначала мы увидели крест. Огромный, черный, глубоко врезанный в мягкий известняк, он поднимался к тонущим во мгле сводам. Под ним темнел четырехугольник двери. Ни икон, ни распятия…

– Узнаете? – кивнул Вильбоа.

– Постойте! – Крест действительно показался знакомым. – На том документе, что вы мне показывали…

– Крест Святого Грааля. Святая Католическая церковь не очень его привечала.

– Я ошиблась, – решительно заявила гражданка Тома. – Сюда надо было действительно отправить Альфонса, предварительно повязав ему теплый шарф. Мое присутствие…

Я шагнул в черный проем. Вильбоа, держащий фонарь, чуть отстал, но даже в темноте я сразу же понял, что мы опоздали. Привычный запах сырого камня исчез, сменившись другим, тоже знакомым – сладковатым, приторным до горечи. Луч света упал на серый неровный пол…

– Господи! – Вильбоа замер в проходе и внезапно перекрестился.

Трупы лежали всюду – мужские, женские, в одежде и без. Некоторые уже превратились во прах, другие еще сопротивлялись натиску разрушения. Тщетно! Оскаленные в страшной гримасе лица, черные глазницы, уже не способные увидеть свет…

Сзади тихо вскрикнула Юлия. Внезапно я пожалел, что позволил девушке пойти с нами. Ей незачем видеть такое…

– Головы! Вы видите, Франсуа?..

Даже в свете фонаря было заметно, как побелело лицо Вильбоа. Он словно вновь пережил то, что случилось с ним на кладбище Дез-Ар.

– Да, странно… – гражданка Тома уже пришла в себя. – Головы почему-то отделены от тел.

Она наклонилась над ближайшим трупом. Тление уже вступило в свои права, но можно было догадаться – старик, богато одетый, с массивным золотым перстнем на узловатом пальце…

– Уже не меньше месяца… Голова отделена от тела каким-то острым предметом…

– Этот предмет обычно называют «национальной бритвой», – негромко подсказал я. – Его действие вы можете увидеть на площади Революции.

– Вы думаете?.. – Юлия растерянно оглянулась. – Но зачем? Тайное кладбище?

– Нет. Они…

Я поглядел на Шарля и не стал договаривать. Вильбоа вымученно улыбнулся, с силой проведя рукой по лицу.

– Все в порядке. Уже прошло… Нет, Юлия, эти несчастные пришли сюда сами. Как моя Мишель. Пришли, чтобы умереть…

– Чепуха! Быть такого… – Девушка не договорила и вновь наклонилась над одним из тел. Я отвернулся – смотреть не было сил. Они уже нашли покой под сенью креста Святого Грааля. Мне не дано даже это…

– Вот! Смотрите!

Вильбоа с трудом протиснулся по-над стенкой, стараясь не наступать на тела. Он первым заметил надпись, сделанную совсем низко, над самым полом. Я поспешил следом.

– Как будто писали лежа, – Шарль наклонился и покачал головой. – Это не краска! Неужели?..

– Кровь, – закончил я. – К сожалению, очень похоже.

– «Господи! Святой Патрик и Высокое Небо! – голос парня дрогнул. – Помилуй своих проклятых детей!»

Я закрыл глаза. Высокое Небо – серое, словно высеченное из влажного известняка. Такое близкое – и такое недоступное. Господи, помилуй своих проклятых детей!..

Действие 5

Некий шевалье и его друзья переживают удары злой Судьбы, или Революционная Инквизиция

– Гнусные негодяи – Питт, премьер британский, и Казалес, посланец злокозненного Кобленца, в полном от-чаянии. Все их мерзкие интриги против Французской Республики, Единой и Неделимой, терпят фиаско. Об этом Питт превосходным драматическим баритоном сообщает понурому Казалесу, отвечающему слуге деспотизма великолепным тенором. Наконец, спевшись, оба решают направиться к главному тирану – королю Георгу, который, как известно, «хотит напасть» на указанную Республику, да все как-то не решается…

Героико-комическая опера «Народы и короли, или Трибунал Разума» граждан Тосса и Сизо-Дюплесси шла при переполненном зале. На этот раз никто не шикал при исполнении «Марсельезы». Более того, по требованию публики творение Руже де Лиля исполнили дважды, причем партер пытался подпевать хору, отчего стены Оперы, непривычные к подобному кошачьему концерту, начали мелко подрагивать. Сами актеры, впрочем, пели превосходно, да и играли неплохо. Гнусный негодяй Питт – с огромным брюхом, в широкополой черной шляпе со страусиным пером и с непременной недопитой бутылкой портвейна в руке – мне чрезвычайно понравился.

…Дуэт между тем превращается в трио. Король Георг – тоже баритон – обещает возглавить интервенцию двунадесяти держав против Французской Республики. Увы, к ужасу драматического баритона и тенора, монархом-злодеем внезапно овладевает припадок безумия, и он пускается в пляс, горланя комические куплеты.

А в это время отважный британский санкюлот Джон ползет по сцене, дабы выследить и разоблачить заговор коварного врага…

В Оперу я идти не собирался. Впечатлений и так хватало, к тому же хотелось просто посидеть за чашкой кофе и как следует все обдумать. Но как только ранние сумерки накрыли город, я почувствовал страх. Такого со мною не было уже давно. Я боялся закрыть глаза – мертвые лица с пустыми глазницами скалили желтые зубы, скрюченные пальцы ловили воздух…

Я выкурил три папелитки подряд и, не выдержав, стал быстро собираться. Редингот, бесполезный монокль, трость. Мягкое золото лож, бархат огромного занавеса, крылатые Гении, летящие по расписному потолку, – все это могло отвлечь, хотя бы ненадолго, всего на пару часов. И не так важно, что происходит на сцене. Пусть даже это горячечный бред граждан Тосса и Сизо-Дюплесси.

…Действие между тем перемещается в Палату общин. На сцене страдает лирический тенор – депутат Грей. Он тоже злодей, но тайный: на словах прославляет Республику, Единую и Неделимую, но на деле более всего на свете боится высадки доблестных парижских санкюлотов на берегах Темзы. Не меньшими злодеями оказываются баритон и бас – депутаты Фокс и Шеридан, предлагающие коварный план: приветствовать французов-освободителей, но втайне подготовить их полное избиение, а заодно отравить праздничный пирог, который будет выставлен у Лондонского моста. Злодеи, увлекшись составлением оного плана, не замечают отважного британского санкюлота Джона, который ползет по сцене, дабы разоблачить и этот коварный замысел…

Вернувшись из нашего странного путешествия, мы ненадолго заехали к гражданину Вильбоа, но разговора не получилось. Шарль был бледен и холодно-спокоен – как тогда, у «Прокопа». Похоже, он держался из последних сил. Мне и самому было не по себе, да и гражданка Тома изрядно скисла, перестав даже огрызаться. Итак, разговор решили отложить, тем более что ничего путного в голову не приходило, а спорить с гражданином Вильбоа по поводу дэргов и секты граалитов не тянуло.

…А в это время истинные дети трудовой Британии – лондонские санкюлоты – собираются на «митинг», то есть попросту потолковать. Хор, разбившись на несколько частей, подробно исчисляет злодейства британских лордов вкупе с тираном-безумцем Георгом. И вот в самый распев, когда хор уже гремит в полную мощь, появляется отважный британский санкюлот Джон. У бесстрашного героя оказывается превосходный бас, и этот бас уверенно разоблачает вражеские козни, призывая санкюлотов Лондона к восстанию. Хор охотно отзывается, и под сводами оперы звучит: «К оружию, кокни! Джентльменов – на фонарь!»

Бархатный занавес опустился под восторженный рев зрителей, обозначая конец первого акта, и я окончательно успокоился относительно судьбы братского британского народа. Республика вкупе с гильотиной ему обеспечена.

Из ложи, где я по-прежнему пребывал в гордом одиночестве, уходить не хотелось. Я уже сообразил, в чем дело. Сегодняшнее представление было бесплатным и предназначалось для активистов санкюлотских секций. Встречаться с подобной публикой не тянуло. Мой редингот, рассчитанный на «старую» Оперу, мог вызвать немало вопросов. Оставалось сидеть в ложе, разглядывая лупоглазые бюсты в красных колпаках, и гадать, какие еще козни изобретет негодяй Питт вкупе с иными врагами трудовой Британии.