ОТ/ЧЁТ - Василий Сретенский

Сам-то я еще посидел часика полтора, повертел обе редакции «Послания» так и сяк, но ничего путного у меня не вышло. Может быть, дело не в первых буквах. И вообще не в буквах. Но зачем-то Хвостинин шифровал это чертово (ой, нет, хоть апокрифическое, но все-таки апостольское) послание? Забавы ради? А зачем тогда за ним гоняются по крайней мере три человека: стоматолог-библиофил, испанец — то ли редактор, то ли священник, то ли шпион, и старый гебешник?

Кстати, зря я в это дело вовлек Пола и Ладу. Надо бы их как-нибудь аккуратно отодвинуть. По крайней мере до тех пор, пока эти трое (или тот из них, кто любит баловаться выворачиванием квартир наизнанку и устройством несчастных случаев в метро) не поймут, что поэма — полная пустышка, а то, что она в себе хранит, можно прочитать в тридцати четырех списках, мирно покоящихся в крупнейших книжных собраниях и архивах.

НОЧЬ СО ВТОРНИКА НА СРЕДУ

— Ну что, не спится, бес не дремлет?

— Какой бес?

— Тебе виднее…

— А да, конечно. Зовут его Асмодей. Он же Хромой Бес. Помнится, о себе он говорил примерно так: «Я устраиваю забавные браки, соединяю старикашек с несовершеннолетними, господ со служанками, бесприданниц с нежными любовниками, у которых тоже нет гроша за душой. Это я ввел в мир роскошь, распутство, азартные игры и химию. Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших французских мод… Я бес сладострастия или, выражаясь почтительно, я бог Купидон».

— Я ведь не просил мне лекцию читать в… который теперь час?

— Второй.

— Во втором часу ночи. И когда я упоминал беса, то не для того, чтобы ты разъяснял мне, кто отвечает за все эти столь важные дела.

— Но тогда зачем?

— Начнем с того, что это пусть неточная, но все же цитата.

— Это я понял сразу.

— Прибегая к ней, я хотел внести нотку иронии в констатацию того факта, что ты, а следовательно, и я, оба мы ворочаемся на этом старом продавленном и (я давно это собирался сказать) довольно неудобном диване с одиннадцати часов вечера.

— Это тебе удалось. Но позволь мне задать один вопрос.

— Пожалуйста, если он не уведет нас от темы.

— Диван неудобный для чего?

— Чтобы спать. Но вернемся к теме нашего разговора.

— А у него есть тема?

— Да. Мы не спим.

— Что ж. Это случается довольно часто.

— Я бы сказал, что в половине второго ночи это случается довольно редко.

— И что это значит? Лишь то, что мы с тобой не сходимся во мнениях. Что тоже случается довольно часто.

— Редко.

— Пусть так, но, кажется, наш разговор подошел к концу.

— Ничего подобного, он даже еще не начался.

— Но разве эти полчаса мы не разговаривали?

— По форме это так.

— Тогда закончим нашу беседу. Она была не очень содержательной.

— Ну уж нет. Ты все время уходил, причем сознательно, в сторону от темы разговора, а теперь говоришь, что он не имел содержания. Это низко.

— Ну хорошо, ты скажи, о чем мы должны говорить.

— О том, что скоро три часа, как ты не делаешь того, что должно.

— И что же это?

— Ты должен встать и пойти в соседнюю комнату.

— Я даже не буду спрашивать зачем.

— Затем, что девушка заждалась.

— Это ерунда, она спит.

— Одно другому не мешает. Заждалась и заснула. Но ты не спишь. И должен туда пойти.

— Кому я должен?

— Себе, ей, мне, всем!

— Никому я ничего не должен. По крайней мере этой ночью. И давай прекратим этот скучный диалог. Я спать хочу.

— Ну, своим ребятам врать не будем. Ты ее хочешь.

— Отвратительное и бессмысленное высказывание. Разве она вещь? Или плод? И потом, хочешь ее что?

— Мне сказать? Я скажу. Но сначала отмечу одну логическую неувязку. Бессмысленное высказывание не может быть отвратительным, поскольку отвращение можно испытывать лишь к тому, что тебя затрагивает, а значит, имеет смысл. Бессмыслица потому и бессмыслица, что понять ее тебе не дано. А что непонятно, отвратительным быть не может. Странным — может, страшным — еще бы, но отвратительным? Отвращает, скажу еще раз, только хорошо знакомое.

— Никаких неувязок. Моя логика стройна и жестока, как древнегреческая богиня. Вот, пожалуйста. Это высказывание бессмысленно по форме и отвратительно по содержанию. Предупреждая вопрос о том, что в нем отвратительного, отвечаю: пошлость недосказанности, так уважаемая тупыми потомками невежественных пуритан, лет триста повторяющими вместо «Я тебя люблю» свое слюнявое «I want you babe».

— Чегой-то ты взъелся на антиподов?

— Не знаю. Я раздражен.

— Хочешь поговорить об этом?

— Ты что, нарочно?

— Хорошо, тогда вернемся к девушке. Насчет любви пока повременим. Но не будешь же ты утверждать, что не способен поцеловать ее без любви?

— Нет, этого мне утверждать бы не хотелось.

— Еще бы. Я утверждаю, что ты испытываешь желание довольно сильное и определенно выраженное, скажем так, обнять девушку, поцеловать ее и затем продолжить совместные действия, которые, как бы я сейчас ни обозначил, могут быть немедленно причислены к пошлости. Пошлости грубой, неприкрытой, тонкой, изощренной, православной, пуританской, исламской, корневой, авангардной… есть еще варианты? Да, спасибо, совковой, новорусской, просто русской, земной.

— Естественно. Обозначить — значит упростить.

— А назвать — значит обругать. Не будем уходить от темы. Желание ты испытываешь. Мы испытываем, если быть совсем точным.

— Да. Но не всякое желание нужно воплощать. Многое из того, что мы желаем, не стоит того.

— Ну, туг уж…

— Согласен, не тот случай. Но желаемое может приносить вред.

— Не думаешь же ты, в самом деле, что она…

— Нет.

— А потом, есть же резинки.

— Где?

— В столе, нет, после уборки на той неделе — в шкафу, на второй полке слева, у стенки. Потом на кухне, в тумбе, в глубине за пачками с молотым кофе.

— Я говорил о вреде обобщенно. Ну, там, курение, сладкое, соленое…

— Еще в коридоре, в тумбочке, в верхнем ящике завалялась пачка. И, кажется, в старом пиджаке, но не уверен…

— Я не о том!!! Я и в мыслях не имел что-то такое…

— А вот это, прости, нонсенс. Это ты в разговоре с кем- нибудь можешь ссылаться на неимение, сиречь бедность, мысли. Или на то, что сказанное не означало подуманное. А у нас весь диалог мысленный, так что все, что обозначается, то и имеется. И соответственно наоборот: что имеется в мыслях, то и обозначается.

— Это твое замечание, Памфил, я принимаю без возражений.

— А почему я Памфил?

— Нипочему. Литературная форма потребовала в этой фразе имя. Памфил. Лисий. Херей.

— Только не Херей.

— Хорошо, Пасион. Клиний. Хенид.

— Мы отвлеклись. Ты хочешь, а в данном случае это значит и можешь. Но в силу бледных по форме и, позволь сказать, довольно дурацких по содержанию рассуждений откладываешь исполнение желания.

— Чьего желания?

— Твоего. Моего. Нашего.

— А как же девушка? Ее желание тебе известно?

— Ах вот оно что! Страх быть отвергнутым. У тебя была куча возможностей узнать, чего ей хочется. Ты же млел от случайного прикосновения и пустил дело на самотек.

— Этого еще не хватало.

— Это фигура речи. Пока. Теперь давай рассуждать.

— Давай!

— Но недолго. Девушка сама подошла к тебе на лекции.

— Это так.

— Она приехала к тебе домой, надела твои вещи и весь вечер провела рядом с человеком, который ей чуть знаком.

— И это высказывание справедливо.

— Она осталась ночевать в твоем доме.

— Что ж, и это действительно так.

— Так какого ж рожна тебе надо? Встань и иди!

— Я готов. Но рассуждать можно и иначе.

— Недолго.

— Да. Я старше ее более чем в два раза.

— Это верно.

— Статус преподавателя предполагает дистанцию, которая нарушена не была.

— Здесь есть с чем поспорить и кому попенять (прямо в лоб, чтоб думал вовремя), но по большому счету это правда.

— Она же не пришла сюда босиком на цыпочках, в одной футболке, не забралась под одеяло с холодными лодыжками и горячими губами…

— Мне понятна твоя логика.

— Тогда должно быть понятно и следующее рассуждение. А если все то, что она сегодня делала, вызывалось одним- единственным ее качеством: искренним непониманием того, что старому козлу непременно захочется на нее наскочить?

— Протест. В речи свидетеля содержатся домыслы. Свидетель ни разу не видел в зеркале козла.

— Принимается. Присяжные не будут учитывать последнюю фразу свидетеля, вынося свой вердикт. Возьмем за данность, что девушка спит.

— А что ей остается делать? Но зато каким может быть пробуждение!

— Вот это меня и тревожит. У девушки есть возлюбленный.

— Протест. Свидетель прибегает к оценкам вместо того, чтобы говорить о том, что он видел.