ОТ/ЧЁТ - Василий Сретенский

Мы попробовали брать первую букву каждой строки из Лаодикийского послания в редакции Курицына и заменять соответствующей буквой из литореи. Получилось:

Ѕ Е Т Ъ П Т Р Ф Ф.

Если же подставлять в литорею первые буквы послания в редакции Хвостинина, то получается:

Ѕ П Л В П Т Р Ф Л.

Ни то ни другое не походит на ответ, который мы ищем. Но возможен и обратный вариант подстановки: буквы выбирать в нижнем регистре и заменять их на буквы верхнего регистра. Тогда первые буквы послания в редакции Курицына составляют ряд:

Б Ч М Х М К О О,

а в редакции Хвостинина:

Б I Ж Х I М К О Ж.

Приехали. Правда, этот последний набор уже можно выговорить. Теперь нужно выучить его наизусть и повторять после каждого приема пищи. Не будет ни кариеса, ни перхоти, ни чего там еще, от чего нас призывают немедленно избавиться. Да, грибка стопы не будет никогда. Только уж больно эта надпись напоминает вывеску магазина, где в одном отделе продается бижутерия, в другом — стиральные порошки, а в третьем — дубленки.

Видимо, все дело не в анаграмматическом значении «Послания», а в нумерологии, которой так увлекались в кружке Курицына. Мы попробовали подсчитать число букв в каждой строке. Получилось 21; 22; 25; 18; 23; 16; 18; 21; 15. И сразу стало понятно, что это ни к чему не приведет, поскольку любое число третьего десятка должно было начинаться с буквы «К» с апострофом, что в литорее соответствовало букве «Кси». В числах второго десятка вторая буква всегда «i», что в литорее соответствует «Ѕ», нынешней «3». Значит, в сообщении из восемнадцати букв должно присутствовать пять «Кси» и три «3», что делает его звучание в лучшем случае какофоническим, в худшем — непроизносимым.

Лада спросила о значении помещенных в квадраты слов. В книге объяснялось лишь, что все гласные в литорее (включая «Ъ» и «Ь») сопровождаются пояснениями «душа», «приклад». Согласные обозначены как «плоть» и «столп». «Сила» применяется к тем и другим. Моих скудных познаний хватило на то, чтобы как-то пояснить еще два слова. «Вария» — надстрочный знак, применяемый для обозначения ударения в конце слова. «Отрикаль» — возможно, производное от «отрекать» — отказывать. А возможна и иная трактовка. Слово «отрыгать» наряду с главным значением имело когда-то и другие: восклицать, клясть, клясться, хулить, поносить. Так что «отрикаль», в зависимости от трактовки, либо клятва, либо «хула и поношение», либо клятва, либо отказ.

Расшифровка квадратов тогда может быть такой: «Приклад, отрыкаль, О столп С душа и плоть». Это значит: «Гласная, восклицаемая как „О“, меняется на согласную „С“, гласная на согласную».

Или: «Столпы, отрыкаль, вария; С един столп Ф столп и плоть». Значит: «Согласная, возглашаемая с ударением в слове на последний слог „С“, меняется также на согласную „Ф“, согласная на согласную».

Или: «Столп нечисленый Ш и мрачный; душа и сила, Ы множественный столп, душа и сила». То есть: «Согласная, не входящая в общее число „Ш“ меняется на гласную „Ы“; согласная на гласную».

А почему она мрачная?

Это надо бы у Курицына спросить.

Она предлагала пытать «Послание» дальше, например, прочитать первые буквы не сверху вниз, а снизу вверх или подсчитать число букв в каждом слове и подставить соответствующую букву из литореи, но я решительно направился разбирать кресло в комнате с колокольчиками, выдал ей чистое постельное белье и пожелал спокойной ночи.

Сам-то я еще посидел часика полтора, повертел обе редакции «Послания» так и сяк, но ничего путного у меня не вышло. Может быть, дело не в первых буквах. И вообще не в буквах. Но зачем-то Хвостинин шифровал это чертово (ой, нет, хоть апокрифическое, но все-таки апостольское) послание? Забавы ради? А зачем тогда за ним гоняются по крайней мере три человека: стоматолог-библиофил, испанец — то ли редактор, то ли священник, то ли шпион, и старый гебешник?

Кстати, зря я в это дело вовлек Пола и Ладу. Надо бы их как-нибудь аккуратно отодвинуть. По крайней мере до тех пор, пока эти трое (или тот из них, кто любит баловаться выворачиванием квартир наизнанку и устройством несчастных случаев в метро) не поймут, что поэма — полная пустышка, а то, что она в себе хранит, можно прочитать в тридцати четырех списках, мирно покоящихся в крупнейших книжных собраниях и архивах.

НОЧЬ СО ВТОРНИКА НА СРЕДУ

— Ну что, не спится, бес не дремлет?

— Какой бес?

— Тебе виднее…

— А да, конечно. Зовут его Асмодей. Он же Хромой Бес. Помнится, о себе он говорил примерно так: «Я устраиваю забавные браки, соединяю старикашек с несовершеннолетними, господ со служанками, бесприданниц с нежными любовниками, у которых тоже нет гроша за душой. Это я ввел в мир роскошь, распутство, азартные игры и химию. Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших французских мод… Я бес сладострастия или, выражаясь почтительно, я бог Купидон».

— Я ведь не просил мне лекцию читать в… который теперь час?

— Второй.

— Во втором часу ночи. И когда я упоминал беса, то не для того, чтобы ты разъяснял мне, кто отвечает за все эти столь важные дела.

— Но тогда зачем?

— Начнем с того, что это пусть неточная, но все же цитата.

— Это я понял сразу.

— Прибегая к ней, я хотел внести нотку иронии в констатацию того факта, что ты, а следовательно, и я, оба мы ворочаемся на этом старом продавленном и (я давно это собирался сказать) довольно неудобном диване с одиннадцати часов вечера.

— Это тебе удалось. Но позволь мне задать один вопрос.

— Пожалуйста, если он не уведет нас от темы.

— Диван неудобный для чего?

— Чтобы спать. Но вернемся к теме нашего разговора.

— А у него есть тема?

— Да. Мы не спим.

— Что ж. Это случается довольно часто.

— Я бы сказал, что в половине второго ночи это случается довольно редко.

— И что это значит? Лишь то, что мы с тобой не сходимся во мнениях. Что тоже случается довольно часто.

— Редко.

— Пусть так, но, кажется, наш разговор подошел к концу.

— Ничего подобного, он даже еще не начался.

— Но разве эти полчаса мы не разговаривали?

— По форме это так.

— Тогда закончим нашу беседу. Она была не очень содержательной.

— Ну уж нет. Ты все время уходил, причем сознательно, в сторону от темы разговора, а теперь говоришь, что он не имел содержания. Это низко.

— Ну хорошо, ты скажи, о чем мы должны говорить.

— О том, что скоро три часа, как ты не делаешь того, что должно.

— И что же это?

— Ты должен встать и пойти в соседнюю комнату.

— Я даже не буду спрашивать зачем.

— Затем, что девушка заждалась.

— Это ерунда, она спит.

— Одно другому не мешает. Заждалась и заснула. Но ты не спишь. И должен туда пойти.

— Кому я должен?

— Себе, ей, мне, всем!

— Никому я ничего не должен. По крайней мере этой ночью. И давай прекратим этот скучный диалог. Я спать хочу.

— Ну, своим ребятам врать не будем. Ты ее хочешь.

— Отвратительное и бессмысленное высказывание. Разве она вещь? Или плод? И потом, хочешь ее что?

— Мне сказать? Я скажу. Но сначала отмечу одну логическую неувязку. Бессмысленное высказывание не может быть отвратительным, поскольку отвращение можно испытывать лишь к тому, что тебя затрагивает, а значит, имеет смысл. Бессмыслица потому и бессмыслица, что понять ее тебе не дано. А что непонятно, отвратительным быть не может. Странным — может, страшным — еще бы, но отвратительным? Отвращает, скажу еще раз, только хорошо знакомое.

— Никаких неувязок. Моя логика стройна и жестока, как древнегреческая богиня. Вот, пожалуйста. Это высказывание бессмысленно по форме и отвратительно по содержанию. Предупреждая вопрос о том, что в нем отвратительного, отвечаю: пошлость недосказанности, так уважаемая тупыми потомками невежественных пуритан, лет триста повторяющими вместо «Я тебя люблю» свое слюнявое «I want you babe».

— Чегой-то ты взъелся на антиподов?

— Не знаю. Я раздражен.

— Хочешь поговорить об этом?

— Ты что, нарочно?

— Хорошо, тогда вернемся к девушке. Насчет любви пока повременим. Но не будешь же ты утверждать, что не способен поцеловать ее без любви?

— Нет, этого мне утверждать бы не хотелось.

— Еще бы. Я утверждаю, что ты испытываешь желание довольно сильное и определенно выраженное, скажем так, обнять девушку, поцеловать ее и затем продолжить совместные действия, которые, как бы я сейчас ни обозначил, могут быть немедленно причислены к пошлости. Пошлости грубой, неприкрытой, тонкой, изощренной, православной, пуританской, исламской, корневой, авангардной… есть еще варианты? Да, спасибо, совковой, новорусской, просто русской, земной.

— Естественно. Обозначить — значит упростить.