Асьенда - Изабель Каньяс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полезная. По тону Паломы было ясно, что это комплимент, но до чего же я презирала, когда тетя Фернанда звала меня полезной. Словно только это мое качество делало меня хоть немного ценной в ее глазах.
Запинаясь, я рассказала Паломе о прошлом своей семьи: о том, как от мамы отвернулись самые близкие за то, что она вышла замуж за моего отца, о том, как мы прибегли к помощи папиной семьи в Куэрнаваке и жили в древнем каменном домике в асьенде, где производился сахар. О том, как папа получил небольшое наследство от этих родственников и, благодаря его успехам в военных делах и продвижению в правительстве, мы поднялись на такой же высокий уровень, что и семья мамы.
Затем я объяснила, что пали мы так же поспешно: после того как отца убили, нас приютила семья маминого брата. Я рассказала, как тетя Фернанда обращалась со мной. Как я ухватилась за предложение Родольфо – будто была утопающим, цепляющимся за корягу, – ведь у меня не оставалось другого выбора.
Палома тихо вздохнула, когда я подошла к концу своего рассказа. Теперь она нарезала томаты для соуса.
На лице у нее было странное выражение. Жалость, поняла я вдруг. Палома испытывала ко мне жалость. Задетая гордость тут же возвела высокие стены.
– Вот поэтому я бываю полезной, – заключила я. – Потому что семья не хочет иметь со мной ничего общего.
– Я-то думала, вы будете как предыдущая, – отважилась произнести Палома тихим голосом.
Предыдущая. Мария Каталина.
Я ждала, что Палома продолжит, но этого не произошло. Она один за другим переложила томаты в горшок, щедро посолила их и принялась молча перемешивать.
– Какой она была? – Я решила подтолкнуть Палому к разговору. Стоило ей услышать вопрос, как ее лицо тут же сделалось непроницаемым. Она еще немного помешала еду и наконец сказала:
– Как хозяин.
– Это какой же?
Прикусив нижнюю губу, она вынула ложку из горшка.
– Немногие люди получили бы от меня такую оценку, но мне кажется, вы трезво смотрите на мир. – Я бросила взгляд на курильницы у двери. После жизни в этих стенах я уж точно не смогла бы описать свой взгляд на мир как «трезвый». – Думаю, вы понимаете о жизни больше, чем землевладельцы, – продолжила Палома. – Когда дело доходит до хозяев, у нас нет выбора. Мы терпим их. Мы переживаем их. И кому-то достается больше других. Наш же хозяин усложняет жизнь молодым девушкам, которые работают на него. Понимаете?
Лицо наверняка выдало мое замешательство, так как Палома с недовольством перешла на более грубый язык.
– Девушки боялись работать в доме и прислуживать хозяину, потому что некоторые из его служанок оказывались на сносях. Против своей воли. Когда сеньора обнаружила это, она пришла в ярость. Заявила, что не хочет видеть, как за хозяином по всему поселению тянется вереница нагулянных детей. – Палома с грохотом накрыла горшок крышкой. – Ее желание было исполнено. Она получила, что хотела.
Биение сердца эхом отдавалось в ушах. Я вернулась в свой первый день в Сан-Исидро, когда Родольфо повел меня показывать этот холодный и темный дом. И запретил подниматься к балкам, окаймляющим всю столовую у потолка.
Однажды оттуда упала служанка, сказал он мне тогда.
Пораженная, я утратила дар речи. Палома обвиняла моего мужа не только в насилии над служанками, но еще и в том, что он со своей первой женой убивал их.
Девушка сложила руки на груди, и в ее глазах, принявших каменное выражение, читался вызов. Она ждала, что я потеряю самообладание и прикажу ей не лгать.
Но я не могла так поступить.
Потому что верила Паломе.
Я опустилась на маленький стул у кухонного стола и уронила голову на руки.
Мама терпеть не могла Родольфо из-за его политических убеждений. Но что, если за этим скрывалось нечто иное? Инстинкт, шестое чувство? Родольфо был не тем, за кого себя выдавал.
А его первая жена?
Красные глаза, когти цвета плоти…
– Я как-то услышала, что хозяин говорит о Республике, – сказала Палома. – Об отмене деления на касты. О равенстве, – она фыркнула. – Не думаю, что он понимает значение этого слова. Такие люди к своим псам относятся лучше, чем к нам.
С того самого момента, как я проснулась от того, что Палома колотит в дверь спальни Андреса, утро наносило мне удар за ударом. Смерть Аны Луизы. Возвращение Родольфо. Голос в голове. Потерянная память Андреса.
Теперь еще и это.
– Зачем ты все это мне рассказываешь? – слабо спросила я.
Отвечая мне, Палома даже не подняла глаз.
– Вы сказали, что больше не нужны своей семье. Значит, теперь вы одна из нас. – Ее голос стал отдаленным и холодным, будто принадлежал женщине гораздо старше. – Значит, вы застряли в Сан-Исидро, как все мы. И умрете здесь – так же, как мы.
19
Тени, окружающие дом, становились все длиннее. После обеда, как и предсказывал Андрес, пошел дождь, и теперь вся площадка в центре поселения утопала в грязи.
Я поправила шерстяную шаль на плечах – так, чтобы ее длинный конец прикрывал корзинку, которую я несла в руках. Корзинка все еще была нагружена копалом, хотя мы с Андресом проделали уже половину работы.
Он обогнал меня и, пройдя к следующему домику, постучал в дверь. Нам открыли, и теплый свет, исходящий изнутри, облизнул его мокрые от дождя плечи и отразился в каплях, падающих с полей шляпы. Андрес сердечно поприветствовал молодую женщину, улыбнулся ребенку, которого она держала на руках, и познакомил меня с Белен Родригес. Не вдаваясь в подробности, он объяснил, что жителям не стоит покидать дома после захода солнца. Затем Андрес повернулся ко мне, чтобы достать из корзинки копал, и Белен внимательно проследила за его движениями. Я заметила, как оценивающе она смотрит на меня, пока Андрес передавал ей копал.
Я-то думала, вы будете как предыдущая. Слова Паломы. Что, если и эта женщина сейчас недоумевала, почему жена землевладельца стоит в грязи, под проливным дождем рядом со священником-ведуном? Ответ был прост: Андрес еще не оправился, и я не желала выпускать его из виду с тех самых пор, как в полдень вывела из зеленой гостиной. Периодически его покачивало: казалось, попытки что-то вспомнить приносили ему сильную боль. Его разочарование в самом себе было осязаемо; оно кипело под спокойной внешней оболочкой, проникая все глубже внутрь. Андресу удалось подремать на террасе, пока я присматривала за ним, и теперь мы готовились к наступлению ночи.
Всякая битва меняет отношение человека к
