Чернильная кровь - Корнелия Функе

А потом они вдруг исчезли так же внезапно, как появились. Лишь дробь копыт доносилась с поднимавшейся к замку улицы. Казалось, по площади пронесся ураган, жестокий ураган, разбивший горшки и черепа. Мегги выползла из-за бочек. В воздухе висел страх. Крестьяне собирали свои разбросанные и раздавленные овощи, матери утирали детям слезы с лица и кровь с коленок, женщины оторопело смотрели на осколки посуды, которую собирались продать, — а потом снова стало тихо. Тишина. Голоса, ругавшие латников, звучали тихо. Плач и стоны тоже были почти беззвучными. К Мегги подошла Минерва с Деспиной и Иво.

— Что ж, у нас, похоже, новый хозяин, — с горечью сказала она, помогая Мегги подняться. — Пожалуйста, отведи детей домой. Я останусь тут, посмотрю, чем можно помочь. Костей, конечно, переломали много, но один-другой костоправ на рынке, слава богу, всегда найдется.

Мегги молча кивнула. Она сама не знала, что сейчас чувствует. Страх? Злость? Отчаяние? Похоже, в языке нет слова, которое описывало бы ее состояние. Она взяла Деспину и Иво за руки и побрела с ними к дому. Колени у нее болели, она прихрамывала, но шла так быстро, что дети с трудом поспевали за ней.

— Сейчас же! — Это были первые слова, которые она произнесла, доковыляв до каморки Фенолио. — Давай читать сейчас же. Сию минуту!

Голос у нее дрожал, и израненные колени тоже дрожали так, что она прислонилась к стене. Все в ней дрожало.

— Что случилось?

Фенолио сидел за конторкой перед густо исписанным листом пергамента. Рядом с ним стоял Розенкварц, держа в руке влажное от чернил перо, и ошалело глядел на Мегги.

— Мы должны читать немедленно! — крикнула она. — Скорее! Они ехали прямо по людям!

— А, латники уже здесь! Ну что ж, я ведь говорил тебе, что нам надо поторапливаться. А кто их привел? Огненный Лис?

— Нет, Свистун.

Мегги присела на кровать. Страх вдруг снова смыл все другие чувства, как будто она все еще стоит на коленях среди разбитых лотков, как будто гнев ее сдулся, как воздушный шарик.

— Их там так много! — прошептала она. — Слишком поздно! Что Козимо сможет с ними сделать?

— Ну, это уж моя забота! — Фенолио взял из рук стеклянного человечка перо и снова принялся писать. — У Жирного Герцога тоже немало солдат, и, если появится Козимо, они пойдут за ним. Конечно, лучше бы ты вычитала его, пока его отец был жив. Жирный Герцог поторопился умереть, но тут уже ничего не изменишь. Изменить можно другое.

Он наморщил лоб, перечитывая написанное, одно слово зачеркнул, другое добавил и кивнул стеклянному человечку:

— Песку, Розенкварц, и поживее!

Мегги приподняла платье и поглядела на свои разбитые коленки. Одна уже начала опухать.

— А ты уверен, что с Козимо действительно станет лучше? — тихо спросила она. — По рассказам Уродины на это не похоже.

— Ну конечно, с ним станет лучше! Что за вопрос! Козимо на стороне добра. Он всегда принадлежал к хорошим, что бы там ни рассказывала Виоланта. Кроме того, ты ведь вычитаешь его в новом варианте. В улучшенном, так сказать.

— Но… разве обязательно нужен новый герцог?

Мегги утерла рукавом заплаканные глаза.

В ушах у нее все еще звучал лязг доспехов, фырканье и ржание лошадей и крики людей, не закованных в латы.

— Что может быть лучше герцога, который будет исполнять нашу волю? — Фенолио взял новый лист пергамента. — Еще несколько строк, совсем чуть-чуть. О черт! Я ненавижу писать на пергаменте. Надеюсь, ты припас еще бумаги, Розенкварц?

— Конечно, — обиженно ответил стеклянный человечек. — Но новых поставок давно не было, бумагопрядильня-то у нас по ту сторону Чащи.

— Да, к сожалению. — Фенолио поморщился. — Вот уж действительно незадача.

— Фенолио, да послушай же ты меня! Почему бы нам не вычитать вместо Козимо этого разбойника? — Мегги снова прикрыла колени платьем. — Ну, разбойника из твоих песен! Перепела.

Фенолио рассмеялся:

— Перепела? Вот это мысль! Хотел бы я посмотреть на твое лицо в этот момент! Но шутки в сторону! Нет, нет и нет! Разбойник не может управлять государством, Мегги. Робин Гуд тоже не стал королем. И даже Черного Принца я не могу посадить на трон Жирного Герцога. Они годятся лишь на то, чтобы возмущать спокойствие. В этом мире правят князья и герцоги, а не разбойники, комедианты или крестьяне. Так уж он у меня устроен. Поверь мне — без герцога нам не обойтись.

Розенкварц заточил новое перо, обмакнул в чернила, и Фенолио снова с головой ушел в работу.

— Да! — слышала Мегги его шепот. — Да, так оно звучит просто отлично. Вот Змееглав удивится. Он вообразил себе, что может хозяйничать в моем мире, как ему вздумается, но он ошибается. Он сыграет ту роль, которую я ему отвел, и не более того.

Мегги поднялась с кровати и, хромая, подошла к окну. Снова пошел дождь, небо плакало так же беззвучно, как люди на рынке. А наверху над замком уже развевался флаг Змееглава.

30

КОЗИМО

— Я — чародей, — ответил Аборсен, — но не совсем обычный. Другие чародеи пробуждают мертвых, а я дарую им вечный покой.

Когда Фенолио наконец отложил перо, уже стемнело. На улице было тихо. Тишина стояла весь день, похоже, люди попрятались у себя в домах, как мыши, завидевшие лисицу.

— Готово? — спросила Мегги, когда Фенолио откинулся на спинку стула, протирая усталые глаза.

Голос у нее был усталый и испуганный, не верилось, что он способен пробудить к жизни молодого герцога. Но ведь однажды она уже вычитала чудовище из слов Фенолио. Правда, это было давно, и последние слова за нее тогда прочитал Мо.

Мо. После событий на рынке Мегги с новой силой почувствовала, как ей его не хватает.

— Да, готово! — Фенолио был так же доволен собой, как в деревне Каприкорна, когда они с Мегги впервые объединились, чтобы изменить им же написанную историю.

Тогда все закончилось благополучно, но на этот раз… На этот раз они сами находятся внутри истории, которую собираются изменить. Усилит это силу слов Фенолио или ослабит? Мегги рассказала ему о правиле Орфея — о том, что лучше использовать только те слова, которые уже есть в книге, но Фенолио насмешливо помотал головой:

— Чушь! Вспомни оловянного солдатика, для которого мы написали счастливый конец. Я и думать не думал тогда проверять, встречаются ли все мои слова в его истории. Нет. Может быть, это верно для таких, как Орфей, — наглецов, переделывающих чужие истории, но уж конечно не для автора, который решил изменить что-то в собственной книге!

— Будем надеяться.

В рукописи Фенолио было много исправлений, но почерк у него действительно стал разборчивей. Мегги пробежала глазами по строкам. Да, на этот раз он потрудился сам, не заимствуя слов у другого поэта…

— Хорошо получилось, правда?

Он макнул кусок хлеба в похлебку, которую Минерва принесла им уже несколько часов назад, и выжидательно посмотрел на Мегги. Похлебка, конечно, давно остыла — они оба не могли тогда и думать о еде. Только Розенкварц съел немного. От этого все его тело стало другого цвета, и Фенолио вырвал у него из рук крошечную ложку, поинтересовавшись, неужели он не придумал другого способа самоубийства.

— Прекрати, Розенкварц! — строго повторил он теперь, когда стеклянный человечек потянулся прозрачным пальчиком к его тарелке. — Я же сказал, хватит! Ты сам знаешь, что тебе делается плохо от человеческой еды. Мне что, опять придется нести тебя к цирюльнику, который в прошлый раз обломил тебе нос?

— Такая тоска всю жизнь питаться одним песком, — проворчал человечек, обиженно отдергивая палец. — А ты мне еще приносишь самый невкусный!

— Неблагодарная ты тварь! — откликнулся Фенолио. — Я специально хожу за ним вниз к реке. Последний раз русалки чуть не затащили меня в воду. Я из-за тебя едва не утонул!

На стеклянного человечка это, похоже, не произвело никакого впечатления. Он недовольно уселся возле кувшина с перьями, закрыл глаза и притворился спящим.

— Двое у меня от этого уже померли! — прошептал Фенолио на ухо Мегги. — Они не могут оторваться от нашей еды, бестолковые создания.

Но Мегги его не слушала. Она присела с пергаментом на кровать и внимательно прочла исписанные листки от первого до последнего слова. Капли дождя залетали в комнату, словно хотели напомнить ей о той ночи, когда она впервые услышала о книге Фенолио, а Сажерук стоял на улице под проливным дождем… На празднике в замке Сажерук выглядел счастливым. И Фенолио был счастлив здесь, и Минерва, и ее дети… Так должно быть и дальше. «Я буду читать ради них всех! — думала Мегги. — Ради комедиантов, чтобы Змееглав не вешал их за насмешливые песни, и ради крестьян на рынке, чьи овощи подавили конскими копытами».

А Виоланта? Обрадуется она возвращению мужа? Заметит ли она, что Козимо подменили? Жирному Герцогу ее голос уже не поможет. Он так и не узнает, что его сын вернулся.