Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье - Федор Панфёров

Оттесненная от левого берега бетоном, арматурой, залитой при помощи мощных земснарядов песком, который отвердел, стал как камень-голец, она хлынула к правому, обрывистому берегу, яростно выворачивая тут глыбы, работая сама против себя же: земснаряды всасывают разжиженную массу и выбрасывают ее на приготовленное арматурное сооружение, заковывая реку.

Через Волгу переброшена воздушная дорога, и по ней то и дело бегут вагонетки. К правому берегу подведена новая железнодорожная ветка, по которой тянутся поезда с материалом, в первую очередь с гравием и камнем. Здесь экскаваторы зубастыми ковшами поддевают камень, гравий, сыплют его в вагонетки, и те бегут, куда направляет их человек.

Мощные экскаваторы, деррики работают и на самой плотине, там же всюду видны фиолетовые вспышки электросварки… И плотина растет, растет, поднимаясь со дна реки ощеренными прутьями арматуры, подъемными кранами, экскаваторами, дерриками. Волга оттеснена от старых берегов… Где-то, почти на середине, оставлена горловина, и через нее вода с сокрушительной силой несется на просторы. Придет время — и эта горловина будет заклепана, — тогда разольется Приволжское море и река станет послушной, как прикормленный, обученный голубь.

Вдали, на левом берегу, у стыка Волги и реки Тубы, виден новый город. Сейчас, при ранней утренней заре, кажется, что дома построены из белого мрамора: так четко выделяются они белизной.

Аким Морев, конечно, знал, что материалы, техника на строительство такого мощного гидроузла, как Приволжский, идут со всех концов страны, что его строят все народы необъятного Советского Союза: в Ленинграде готовятся, а частью уже поступили оттуда гигантские турбины, с Урала прибыли шагающие экскаваторы, земснаряды, подъемные краны, способные передвигать тяжести в двести пятьдесят тонн, из Горького и Минска примчались грузовики, сотни заводов готовят комплекты для самой электростанции, из Запорожья эшелонами движется прокат. Знал он и то, что здесь одной земли будет переработано столько, что если ее уложить на платформы, а платформы вытянуть цепочкой, то они четыре раза опояшут земной шар; что на создание плотины и шлюзов одного цемента требуется двадцать шесть миллионов тонн, что такой гидроузел, на таком мощном потоке, как здесь, создается впервые в истории гидростроительства; что новое Приволжское море разольется километров на пятьсот в длину и местами километров на шестьдесят в ширину, что в связи с этим переселяются сотни сел, деревенек, вырубаются леса, будут затоплены огромные площади пойменных лугов… И колхозники на все это дали согласие, потому что в Указе о строительстве Приволжского гидроузла было сказано: «Оросить и обводнить четыре миллиона гектаров земли».

Вода! Нужна в степях вода…

Все это знал секретарь обкома, и строительство гидроузла воспринимал гораздо яснее, нежели сельское хозяйство: сам по образованию был инженер и сейчас представлял себе все трудности, всю масштабность строительства. И, однако, был несколько удивлен тем, что на плотине не видно людей: всюду машины — деррики, экскаваторы, паровозики, бегущие вагонетки. Но ведь всем известно, что плотину воздвигают около пятидесяти тысяч человек… И секретарь обкома никак не может до конца понять начальника строительства Ларина — опытного, разумного инженера и в то же время с какой-то щербинкой: порою упрям не на пользу дела. Ларин недавно говорил на заседании бюро обкома:

— Мне уже под пятьдесят. Приволжский гидроузел, пожалуй, — моя лебединая песня. И я хочу оставить после себя славную память. Вы толкаете меня на строительство бараков, а я хочу создать настоящий город, который жил бы века.

— Ну да, — возразил Александр Пухов. — Ты хочешь память по себе, брат, оставить: на века строишь… А часть рабочих живет в землянках. Смотри, как бы не влепили тебе память по партийной линии.

В тон Пухову выступил и Николай Кораблев.

И спор на бюро разгорелся страстный: все стремились доказать Ларину, что он делает не то, что надо, что думает не о людях, а о собственной славе.

Ларин упрямо не сдавался.

— Что хотите, то и делайте со мной, но я от своего не отступлюсь.

Сухожилин предложил вынести Ларину строгий выговор с предупреждением, с занесением в личное дело. Это поддержали все, да и сам Аким Морев решил:

— Иначе его не одолеть…

После заседания бюро Ларин зашел к Акиму Мореву на квартиру и тут, распивая чай, покачиваясь в глубоком кресле, заговорил:

— Значит… за то, что строители тратят ежегодно на времянки, то есть на дрянные бараки, миллиарды рублей… Миллиарды!.. Значит… им выговора не выносят? А мне, протестующему против подобного безобразного растранжиривания народных денег, выговор, да еще строгий, да еще с занесением в личное дело?

— Неужели миллиарды?! — воскликнул Аким Морев, вовсе не раскаиваясь в том, что Ларину вынесли выговор.

— Да. Строительство Приволжского гидроузла станет государству в тринадцать миллиардов рублей… Значит, каждый год «радетели» выкидывали на ветер подобный гидроузел. А вы меня подгоняете выговорами, диктуете: «Прими участие в безобразной растрате народных средств».

Они оба задумались.

Молчание нарушил Ларин:

— Я строю на левом берегу Волги город на века — со школами, Дворцом культуры, с банями, столовыми, кинотеатрами. Сумасшедший! Болван! Так, что ли?

— Зачем же это вы, Николай Николаевич… очень уж круто? — возразил Аким Морев, думая: «Сколько средств кидаем на времянки… в самом-то деле!»

— Я строю такой город из расчета, что неподалеку от нашего гидроузла возникнут новые заводы, новые предприятия, и из пятидесяти тысяч рабочих на обслуживание гидроузла останется максимально пятьсот человек, а остальные уйдут на новые заводы, новые предприятия… и мы им потом передадим большую часть города. Понимаете, Аким Петрович?

Аким Морев вполне согласился с Лариным, но сказал:

— Жилища нужны сейчас, а не только потом. Нельзя ли ускорить?

— Для «ускорить» нет возможностей, — решительно заявил Ларин. — Пусть потерпят годок-другой, поживут в стесненных условиях, а там мы предоставим им прекрасные жилища. И поверьте мне, Аким Петрович… Вы можете даже настоять перед министром и снять меня с работы, но поверьте: пройдет короткое время, и вы мне… памятник поставите. — С этими словами Ларин простился с секретарем обкома.

«Шут его знает… Конечно, он прав: порою тратим огромные средства на весьма шаткое… И в то же время жалобы на невыносимые жилищные условия текут и текут», — так подумал Аким Морев по уходе Ларина и, вызвав машину, отправился на строительство гидроузла, чтобы воочию убедиться, как живут рабочие.

На правом берегу Волги, на месте снесенной деревушки, тянулись красивые, со славянскими крылечками домики-коттеджи. При обильном электрическом освещении они казались особенно красивыми, будто терема.

Войдя в один из них, Аким Морев попятился: на полу и на тройных нарах люди лежали впритирку, а воздух был спертый, словно банный угар.

Аким Морев подумал: «Умный человек Ларин, а не понимает: после такого сна у рабочих наполовину снизится энергия. Увлекся идеей построить город на века, и идея завладела им. Ослеп, что ли?» — И он вспомнил, как несколько дней тому назад к нему в кабинет вошла группа комсомольцев — строителей гидроузла — с жалобой на Ларина.

Аким Морев внимательно выслушивал жалобу и в то же время присматривался к одному пареньку. На пареньке синий, перепоясанный в талии комбинезон. Роста юноша, пожалуй, среднего, весь как будто выточенный. Волосы небрежно взлохмачены, брови на переносице почти срослись. Из-под них смотрят карие, острые глаза.

«Красивый, — отметил Аким Морев. — Где я его видел?» И вспомнил: еще в прошлую осень они вместе с академиком Иваном Евдокимовичем Бахаревым остановились на канале Волго-Дон и несколько минут, восхищаясь, смотрели на работу мощного экскаватора. В это время из котлована выбрался юноша в синем комбинезоне, бригадир коллектива, работавшего на экскаваторе, Вася Журавлев, инженер, как он при знакомстве отрекомендовался.

Припомнив все это, секретарь обкома, невольно кого-то перебив, протянул руку Журавлеву и дружески произнес:

— Мы с вами давнишние знакомые… кажется мне.

Вася Журавлев улыбнулся во все лицо.

— А как же, Аким Петрович: на канале встречались.

Аким Морев заговорил серьезно, отвечая на жалобы комсомольцев:

— Все это я понимаю, дорогие друзья, и мог бы вам сказать так: «Что ж, потерпите, на то вы и комсомольцы. Придет время, все уладится, а сейчас главное — построить гидроузел». Это была бы речь чинуши. Нет, времени не следует тратить понапрасну. Но и вы помогите нам и тому же Ларину. — Ребята зашевелились, переглянулись, почему-то кивая в сторону Васи Журавлева, а Аким Морев продолжал: — Некоторые товарищи… да, некоторые товарищи утверждают, что надо строить не бараки, а город… Вы-то, комсомольцы, как? За то, чтобы построить бараки? А потом на слом?