Лучшие страхи года - Эллен Датлоу

— Ты еще не съехала?

— Откуда?

— Из квартиры.

— Нет. Зачем? Ты хочешь, чтобы я уехала?

— Конечно нет. Я хочу, чтобы ты осталась. Если ты сама этого хочешь.

— Я хочу остаться.

— Хорошо, — сказала я. — Очень хорошо. Но есть еще одна вещь. Мы должны купить автоответчик. Мой брат начинает мне звонить, когда листья желтеют. А иногда даже раньше. В следующем году я вообще не хочу с ним разговаривать. Особенно перед Рождеством. Он никогда не меняется. И это сводит с ума. Он так давит…

— Мы обязательно купим автоответчик, — пообещала Тиш.

— Хорошо. Очень хорошо. Ненавижу, когда он звонит.

Я прижимала к себе медвежонка.

— Знаю, — сказала Тиш.

— И это тоже хорошо, — откликнулась я.

Она улыбнулась и снова чмокнула меня в лоб:

— Мне пора, но завтра я опять приду. Ой, а кого еще я встретила! Я ходила в тот паб. И миссис Нэш…

— Жива и здорова, я знаю. Это из-за того, что со мной происходит. Я вечно путаюсь. Просто…

— Я знаю, — сказала она. — Знаю.

Она встала, чтобы уйти.

— Подожди, — окликнула ее я. — У меня есть для тебя подарок.

Я выдвинула ящик тумбочки.

— Правда? — спросила Тиш.

Ящик был пуст.

— Ой, нет. Не сейчас. Но когда я вернусь домой, я кое-что тебе куплю. Много всего. Но не свечи.

— Ничего не надо покупать. Просто присмотри за этим медвежонком.

— Да, — ответила я; она собралась уходить. — И еще, Тиш!

— Что?

— Я знаю, это звучит странно, но, если мой брат позвонит, не могла бы ты рассказать ему о том, что со мной случилось?

— Он звонил, — сказала Тиш. — Я с ним поговорила и сказала, что у тебя все нормально. Он передавал тебе привет. Еще велел передать, что рыбалка великолепна.

Она улыбнулась.

И ушла.

Я посмотрела на медвежонка.

Медвежонок смотрел на меня, но ничего не понимал.

Я постаралась объяснить.

— Послушай, — обратилась я к медвежонку, — мой брат беспокоится обо мне, особенно в Рождество. И поэтому он звонит. Понимаешь?

Молчание. Медвежата бывают такими тупыми. Особенно если их накачивают лекарствами.

Сочувствую ему. Со мной ведь тоже это делали.

И я стала рассказывать дальше. Очень медленно.

— Мой брат был на рыбалке и упал в реку, ему тогда было всего девять лет, и он не смог выбраться. Я сказала, что он упал, но на самом деле его столкнули. И знаешь, кто столкнул?

Медведь не захотел отгадывать, поэтому я прошептала ему на ухо:

— Его столкнула маленькая Элис-Джейн. Но ей было всего пять лет, и она все забыла. Я видела, и я-то не забыла, но никому не сказала. Мне было семь, и я ее спасла, спасла от осознания того, что она натворила. Но из-за этого она для меня умерла, и мама с папой для меня тоже умерли, потому что я не могла им рассказать. И все перепуталось. Но это не важно. Моего брата унесло течением под мост, и все нормально. Но иногда он мне звонит. И это плохо.

Я замолчала и подумала о всех тех призраках, которые не призраки, и о единственном призраке, который действительно призрак.

— Я выдумала для брата семью, но на самом деле никакой семьи нет. Нет ни Сары, ни девочек — никого. Есть только он.

Я посмотрела на медвежонка.

И вот это я никогда никому не скажу.

— Когда мы вернемся домой, не вздумай рассказывать Тиш о моем брате. Ей это не понравится. И она уедет. Плохо жить с человеком, который разговаривает с мертвецом. И ей будет ужасно плохо, если она узнает, что тоже с ним разговаривала.

Медвежонок вроде бы сомневался.

— Поверь мне, — сказала я. — Ей будет ужасно плохо. Давай ее от этого избавим. Чтобы она не уехала.

Потом я замолчала снова и подумала о доме и о том, как здорово туда вернуться. На этот раз я буду вести себя хорошо и не брошу принимать лекарства. Я смыла их в унитаз в июле перед приездом Тиш и с тех пор пила только таблетки для щитовидки. На этот раз я буду хорошей, и Тиш поможет мне их вовремя принимать.

— Все будет замечательно, — сказала я медведю, чтобы услышать, как звучат эти слова.

Но он молча глядел в потолок стеклянными глазами, как будто был от меня очень далеко, и этим он напомнил мне моего брата.

Зажмурившись, я представила, как звонит телефон и Тиш берет трубку и слушает голос брата из далекого пустого дома, где нет семьи, нет друзей, нет рыбалки, нет ничего, только смятение и беспокойные мысли о желтеющих листьях.

Я подумала о пустой квартире, в которую я вернусь, если мой брат расскажет Тиш, что живет под водой.

И тогда останусь только я, и телефон, и вечное ожидание звонка, и…

Нет.

Сейчас мне нужно поправляться и думать о хорошем.

— Все будет замечательно, — прошептала я медвежонку.

И тут зазвонил телефон. И я вздрогнула.

Но потом до меня дошло, что это телефон на посту у медсестры. И никакое это не знамение.

В больницах телефон звонит постоянно.

Я снова открыла глаза.

И перевернулась на спину.

Теперь мы с медвежонком смотрели в потолок вместе.

— Что ты видишь? — спросила я у него.

Но медвежонок молчал, и мы лежали вдвоем в тишине и ждали завтрашнего дня, когда Тиш придет снова, — и все будет замечательно, ведь иначе и быть не может.

Телефон на посту звонил уже несколько раз. И хотя я каждый раз дергалась, все было нормально. Медведи молчат, телефон звонит, а девушки дергаются.

Так уж устроен мир.

И это замечательно.

И давление растет, растет, пока ты не сломаешься.

Мы пролежали вместе целый день, смотрели в белый потолок, и в комнате становилось все темнее, потому что приближалась ночь.

Когда она наступила, мы глядели в темноту, лежали неподвижно и думали.

А когда телефон зазвонил снова и медсестра прошла по коридору к моей палате, чтобы передать мне сообщение, оказалось, что оно не от брата.

Сообщение было от кого-то другого. Какая-то чушь про рыбалку, и листья, и воду под мостом.

Оно не от брата. Конечно же нет.

Но медсестра сказала, что от него, и оставила записку с сообщением на тумбочке.

Мы с медвежонком смотрели на нее весь остаток ночи и думали о том, что мир сошел с ума.

На следующий день ко мне пришла моя соседка.

Я узнала потрясающую вещь: это заразно.

Потому что она, похоже, теперь тоже видит призраков. Моих родителей, мою сестру — она их видела.

И она долго разговаривала с ними с глазу на глаз.

Я сказала врачу, что он должен об этом написать. Что ясновидение — это заразное заболевание. И он прославится.

Мы станем знаменитыми. Мы все.

Моя соседка очень старалась. Но она улыбалась слишком уж широко.

Я предложила ей водки, и ей явно хотелось выпить, но, похоже, у меня отобрали бутылку, потому что в ящике было пусто.

Или я сама ее выпила.

— Кажется, я прикончила всю бутылку, — сказала я.

Она улыбнулась. Слишком уж широко.

А потом сказала мне:

— Твой брат звонил. Он передал тебе привет.

Кем бы она ни была, она ушла, и остались я, и медвежонок, и медсестра, какая-то взбудораженная, — и к черту всех их, кроме медвежонка.

Он молчит, и все бы так молчали.

Чтоб никаких дурацких сообщений. Никаких приветов, которые на самом деле означают: «Тебе обязательно нужно приехать на Рождество».

Но там так холодно, где он живет, и это так далеко.

И поэтому я пытаюсь бороться. Пытаюсь не ехать туда.

Мы будем бороться вместе, правда, медвежонок?

Но пушистая сволочь молчит.

И река разливается, и Рождество приближается.

И мне кажется, нужно поехать.

Джозел Вандерхуфт

СУИНИ СРЕДИ БРИТВ

(по мотивам Т. С. Элиота)[29]

Суини-нож подметает пол:локон седой, пенные брызги щетины,истлевших зубов одинокие корниторчат. Он мурлычет баллады:«Зеленые рукава», «Ярмарка в Скарборо».Вороная грива волос скручена, взмылена,пустыней потрескались губы, глазабессонница обвела чернотой, но взор его ясен.На карнизах поют соловьи,из лавки внизу поднимается луковый дух,едкий и злой,стук ножа, лишившего жизни морковь,вихрь гороховой шелухи, благородный звон эля.Волна орегано.На четвереньках, с усердием птицы, клюющей зерно,он подберет каждый волос, обрезок кутикулы,пятнышко плоти.В стеклянную чашу вернется пиявка.Он так увлечен скрупулезной работой, достойной хирурга,что почти забывает о главном источнике хаоса.Человек, серолицый, обескровленный,мукой придавленный к креслу.Пальцы когтями вцепились в обивку,даже теперь, после смерти. Повсюду — кровь, его кровь.Суини-бритва вздыхает, и вздох —как легкий дымок из пекарни.Ветошь он погружает в чашу с водой, орошаямелкими брызгами хрящ. Так миссис Ловеттготовит начинку, плоть запекая в пирог.Волосы, зубы, другие обрезки. Мелочь любаядостойна почтенья. Лезвие бритвы срезаетплоть, обнажая желто-бурые кости, кривые от старостии небрежения телом,открывая мускулы торса, тугие и черные,нервов белесую слизь,вытекающие из желудка широкие реки кишок;два призрачных легких лежат, как любовникина ложе познанья (или смертном одре).Что есть человек, гадает цирюльник булатный, —каждый раз, когда режет, — но желтоватая кожа, как ложь,лишь прикрывает золотом фальши всю грубую мерзостьпростой анатомии,а правда хрустит на зубахмасляной корочкой пирогов миссис Ловетт.Зато очень простомясо нарезать, сбросить вниз, взять метлуи вымести сор.Работа закончена, остро заточенный Суини,как сорока, подбирает остатки — на суп.Кончен день, и жестокость осталась жестокостью.Кончен день, и курится дымок очага.Люди — монстры до самых костей.Снова поет соловейв зелени лавра.

Р. Б. Рассел