Филумана - Валентин Шатилов

Навстречу каретам – медленно, хромая, но самостоятельно – вышел Никодим. Он передал, что меня хочет видеть волхв, но я сказала позже, завтра Усталость, скопившаяся за сегодняшний, бесконечно длинный день, навалилась свинцовой тяжестью. И, затворившись в карете князя, я тут же заснула на его подушках – гораздо более мягких, чем мои.

Первой моей мыслью было: «Как хорошо я выспалась!»

Второй, панической: «Князь умер!»

Третьей, знаменующей мое окончательное пробуждение: «Михаил жив!»

Последняя из трех мыслей была так хороша, что я радостно распахнула изукрашенную затейливой резьбой дверцу княжеской кареты навстречу новому утру.

Туманному и богатому на потери

Во-первых, исчезли две другие кареты вместе с подводой и со всеми припасами. Во-вторых, пропала ватага. И можно было не сомневаться, что «во-первых» и «во-вторых» между собой крепко связаны. В-третьих, нигде не было волхва Орея. Правда, наличествовала смурная внучка, которая нянчила свой больной палец и, недобро поглядывая, отчаянно завидовала моей способности не обжигаться о столь притягательное хрустальное мерцание.

Никодим, напротив, был по-утреннему весел. Вышел из избушки почти не хромая. Остатки боли еще гнездились в его сознании, но это были именно остатки.

Теперь он считал необходимым заботиться обо мне: – Позавтракаете, княгиня? Я тут нашел кое-какую снедь!

Что было очень кстати. Но, прежде чем отправиться вслед за Никодимом в недра избушки, я внимательно ознакомилась с имеющимися в наличии идолами.

Ничего особенного – деревяшки как деревяшки. Уже рассохшиеся, с глубокими трещинами, которые пересекали грубо и весьма условно вырезанные лица.

– Кто это? – спросила я у девчонки. И прежде чем она робралась отвечать, уже извлекла информацию из ее мыслей.

– Ладно, не говори, сама знаю, – небрежно заткнула я внучку волхва, когда она наконец собралась ответить. – Три-мурти на посту: Сварог, Перун и Белее.

Девочка сразу запуталась в своих мыслях: если я знала – зачем спрашивала? Если спросила – почему не стала слушать ответ? И как это – на посту?

– То есть выстроились охранять вашу избушку, – пояснила я девочке, вогнав ее в еще более глубокий водоворот вопросов.

А сама задумалась над тем, на что должна была обратить внимание уже давно. Миры – мой родной и этот – разные. А говорят все на нашем, русском языке, верят, хоть и по-разному, но все во что-то знакомое: то в привычного христианского Бога Вседержителя, то в менее привычного древне-славянского Перуна. Да и имя «Сварог» мне что-то напоминало. Что-то старое и прочно забытое.

– Княгиня, стол накрыт! —позвал меня из темных недр избушки Никодим. Я, пригнувшись, чтоб не удариться о низкую притолоку, встала в дверях, разглядывая помещение.

– Чем богаты, – гордо указал он мне на крынки и черепки с провизией, которыми был заставлен почти весь небольшой стол.

Стол был, наверно, так же стар, как и идолы во дворе.

Ножки-бревна, на которых он покоился, были надежно врыты прямо в земляной пол. Две широкие лавки: одна около окна, возле стола, вторая рядом с неким подобием русской печи – только поменьше и поплоше, с совсем крохотной лежанкой наверху.

– Тут и свежее козье молоко, и простокваша, и хлеб, и мед, и масло, – перечислял весьма довольный собой Никодим. Похоже, он опустошил все найденные им закрома Орея.

– Мяса только нет никакого, – завершил с сожалением.

– Мясо у них бывает по праздникам, – пояснила я, взяв ответ из нечесаной девчоночьей головы, которая заглядывала в дверь вслед за мной.

– Бедно живут, – отметил Никодим. – Ну, давайте снедать.

Мы успели как раз вовремя. Только я отложила, тщательно облизав, большую деревянную ложку, как на пороге вырос волхв.

– Он разрешает и тебе, и тебе покинуть пределы заповедного леса! – провозгласил Орей, метнув негодующий взгляд на остатки угощения.

Ни здрасте вам, ни до свиданья!…

– Кто он-то? – полюбопытствовала я.

– Повелитель леса! – был напыщенный ответ.

– Как, он жив? – поразилась я. – А кого же я вчера укокошила? Ах да, то вроде было существо женского пола… Уважаемый волхв, а не водилось ли в вашем заповедном лесу до вчерашнего дня еще и повелительницы?

– Была! – влезла девчонка из своего угла. – Мы ей поклонялись и гимны пели – Колаксе Краснорыбице! А Ееву до вчера не пели. А он сын ее родной. А вчера он сказал – ему петь!

– Цыц! – возопил волхв. – Пошто тайны лесных повелителей раскрываешь всем? Покарает тебя Еев могучий!

– Как вчера Семаргл покарал? – Девочка была явно заинтересована способом карания. – Хуже! – отрезал Орей – Порчу на тебя нашлет. Такую порчу, что всю красоту потеряешь на веки вечные!

Как девочка собиралась потерять то, чего у нее и не было, – не знаю. Но она примолкла.

– Значит, моими усилиями вчера в вашем заповедном лесу была произведена смена повелителей внутри одной династии… – констатировала я, получив подтверждение словам внучки в мыслях деда. – Ну и как вам с новым лесным властителем? Помягче он будет мамочки-то?

– Срамные твои слова! Недостойна ты милости повелителя! – веско произнес Орей. – А он добр – слыхала его разрешение? Отпускает вас обоих, хоть это и не в правилах заповедного леса. Но отпускает! Бегите не медля, и чтоб сегодня же духу вашего в лесу не было. А дорогу из леса – самую короткую – мне ведено вам показать.

– Приказано бежать, побросав все? – наморщила я лоб. – Не значит ли это, уважаемый волхв, что этот ваш Еев-пове-дитель боится меня как огня Семарглова?

– Наврала ты все вчера! – обидчиво закричал Орей. – Еев мне глаза открыл на твои прельстительные речи! Не родня ты Семаргду-Богу! И не служишь ему! И со всеми нашими богами ты не в дружбе!

– ОнаТримурти узнала, – сообщила деду внучка, – всех узнала: и Сварога, и Перуна, и Белеса. Вдруг она и по узелкам читать может?

– Может, она все может – и читать, и узнавать, – зло сказал дед, – Еев так и назвал ее – Узнающая!

И тут же прикрыл рот морщинистой ладонью, опасаясь. что сболтнул лишнее.

– Ага, – охотно согласилась я, – Знаю даже, где он это вам сказал. И как. Вы пришли к нему сегодня на вашу речку Колу, под крутой бережок, где вода целые пещеры промыла. Постучали посохом по дубовому дуплу, поклонились, как и положено, четыре раза на четыре стороны света…

– Нет! – вскричал Орей, и голос его на этот раз был скорее умоляющим. – Не говори – Что, не правда разве? – удивилась я.

– Правда, все правда! – замахал руками Орей. – Но говорить это нельзя. Это не говорится, это сердцем познается