Филумана - Валентин Шатилов

– Эй, девушка! У вас радость! – закричал он, ведя знахаря Орея обратно. – Я уговорил волхва. А посему, – добавил значительно, – вы должны меня отблагодарить. Вот, значит, кто этот Орей! Один из волхвов. Тех, которые предсказывают. Например, Михаилу, что Витвина его примет. А теперь он предсказал, что Михаил умрет. Но пока не умер. Но умрет. Станет одним из тех, что лежат вокруг, никому не нужные…

– Сначала вам необходимо поступить с погибшими так, как подобает! – сказала я, поднимаясь и поворачиваясь лицом к ватажникам.

– Ого! – присвистнул Кисек. – Слыхал я о сурожском чуде, но не знал, что доведется самому увидеть. Орей, ты знаешь, кто к нам пожаловал?

– А по мне так все они…

Кисек зажал ему рот рукой и, приятно улыбаясь, сообщил: – Не обращайте на него внимания, госпожа княгиня! Он тут в лесу совсем мхом арос И о мертвецах не беспокойтесь. Те, кто с ними был, о них не побеспокоились, а нам-то с вами чего? В лесу без нас много желающих о них побеспокоиться – все кушать хотят!

К своему удивлению, я услышала, что Никодим думает так же.

– Но разве не принято умерших сжигать на погребальных кострах? – спросила я Никодима напрямую.

– Княгиня, – сквозь зубы, морщась от боли, выдавил он. – Вы хорошо начали – с меня, живого. А покойники…

Он с отвращением вспомнил сцену окончания боя, когда все – и нападавшие анты, и лесные звери – вдруг бросились от дороги кто куда, ломая ветви, не разбирая дороги, позабыв про все, в том числе про своих мертвецов. И таких – на костер?

– Покойники, княгиня, все равно уже на небе. Или в аду. С ними Бог разберется.

В здравомыслии ему было не отказать. И в здоровом эгоизме.

– Хорошо, – приняла я решение. – Никодим, сможешь идти?

«Нет!» – взмолился за Никодима весь его исстрадавшийся организм.

– Сможет! – презрительно сказал волхв.

– Тогда, Кисек, помоги ему дойти. – Куда это? – удивился Кисек н тут же представил сруб Орея. , – Туда, куда подумал. – Не понял, – врастяжку произнес Кисек. – Куда это я подумал? Вы, госпожа, тут не распоряжайтесь, тут вам…

– В версте отсюда, – объяснила я. – Низкая рубленая изба с широкой, в четыре спуска, крышей. Справа от крыльца – родник, слева – три деревянных идола.

Кисек и вся ватага замерли, настороженно глядя на меня. Даже волхв Орей оробело зыркнул взглядом из-под седых бровей.

– Ты же говорил, что это потайное место! – напустился на него Кисек.

– А будешь мне дерзить, – устало договорила я, – убью не прикасаясь. Здесь многие, если б встали, то рассказали, как я это делаю.

Я опасалась, что Никодим неосторожным словом или жестом разрушит впечатление от моей бравады, но оказалось. что и он смотрит на меня с некоторым испугом. И начинает подозревать, что в пылу сражения пропустил много интересного.

– А вы, – осторожно поинтересовался Кисек, – разве не пойдете с нами?

– Я приду потом. Когда доделаю все мужские дела. А вы, бабы, идите.

Кисек дернулся на явное оскорбление, но, памятуя предупреждение и находясь рядом с доказательством в виде горы трупов, решил не присоединяться к их числу.

– Мы и не собирались идти, – высокомерно вздернул он подбородок. – Нам еще со всем этим добром, что осталось валяться здесь, разбираться нужно. Добро не должно пропасты – Бокша, – мотнул он головой одному из ватаги – высокому, костлявому парню с редкой молодой бородкой, – поможешь княжескому слуге!

«Я не слуга!» – мысленно возмутился Никодим, но возражать вслух у него не было ни желания, ни сил. Он с трудом. кривясь при каждом движении, поднялся, оперся на плечо Бокши, и они поковыляли вслед за волхвом.

Задавая себе вопрос: «А что, собственно, я собираюсь делать?» – я побрела за ними в глубокой задумчивости.

– К тому, что со стрелой, не подходи. – вдруг сказала мне девочка, обернувшись. – Он жжется! И гордо показала свой указательный палец в зеленом лоскутке – будто я сама не видела, как этот палец обгорел.

«Он жжется!» – хорошенькое надгробное слово над князем Михаилом!

Я подошла к моему лучшему собеседнику, верному другу, который мог бы стать…

Слезы застилали мне глаза.

…который был еще жив, но уже обречен.

Все получилось как-то само собой.

Становясь на колени и наклоняясь над лежащим князем, я покачнулась. Чтобы не упасть, инстинктивно выставила руки вперед и зацепилась рукой – самыми кончиками пальцев – за его хрустальный кокон.

Зажмурилась, готовясь заорать от боли благим матом… Но ничего не произошло. Я будто мазнула пальцами по холодному стеклу. Гладкому, прозрачному. Вовсе не опасному.

После секундного колебания я решилась приложить к кокону ладонь – и опять ничего. Скользкая, прохладная поверхность.

Постучала по ней ногтем. Никакого отзвука. Будто не пустота внутри, а монолитный гранит. Может, так оно и есть?

Я склонилась совсем низко, вглядываясь в спокойное, почти веселое лицо Михаила, в Витвину на его шее, пригвожденную стрелой.

Орей, гордо вышагивавший по дороге, вдруг остановился, озадаченно обернулся. «Жилец… – уловила я его растерянную мысль.-А ведь был не жилец!»

Он всматривался в меня с новым интересом: «Как она это устроила?»

Я замерла, боясь поверить.

Я устроила… что?

Мое лицо по-прежнему было буквально в нескольких сантиметрах от лица Михаила, нас разделяла только гладкая прозрачная поверхность. Филумана находилась почти над поврежденной Витвиной.

Может быть, это? Одна княжеская гривна пришла на помощь другой?

Стрела, торчащая наискосок, чуть заметно вздрогнула. Потом еще раз и еще. И начала растворяться, истаивать, будто сахарная фигурка, попавшая в горячий чай.

– Он будет житы – торжественно провозгласил волхв за моей спиной то, что я и так теперь знала из его мыслей Мои слезы стали капать сверху на хрусталь кокона Не долетая, они исчезали, испарялись Но почему я плачу, когда надо смеяться? И я засмеялась.

Я стояла на коленях, гладила отстраненно-прохладную границу между мною и Михаилом, заливаясь чуть слышным счастливым смехом.

– Княгиня развеселилась? – ехидно спросил Кисек, наклоняясь. – Теперь никого убивать не будете?

И, подражая мне, попытался провести ладонью по поверхности кокона.

Он даже закричать не успел. Громогласный хлопок заставил всех вздрогнуть. А Кисек уже валился навзничь с черной головешкой вместо руки. И был уже мертв – яркий косматый шарик его разнообразных по хитрости и подлости мыслей погас мгновенно, будто его задули.

Некоторое время царило молчание. Ватага смотрела на своего скоропостижно скончавшегося атамана, отец – на мертвого блудного сына, дочь – на почти незнакомого отца. А Нико-дим – с суеверным страхом – на меня. Хотя я – то уж к смерти Кисека не имела никакого отношения! Умер ли тот от болевого шока, или от разрыва сердца, или от апоплексического удара – это мог установить только патологоанатом. Но в этом мире патологоанатомы вряд ли водились.