Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
РИХАРД ЗОРГЕ, АГЕНТ ГЕРМАНСКОЙ РАЗВЕДКИ…
В камере всегда царила полутьма. Даже дневные лучи еле-еле пробивались через узкое зарешеченное оконце, словно цеплялись за волю и никак не хотели с ней расставаться.
Под потолком, правда, днем и ночью горела чахлая лампочка, только от ее тоскливого мерцания Катерина чувствовала свою обреченность еще острее…
Жизнь как будто поделилась на две половинки… Яркая, до рези в глазах, белизна чистого, выпавшего снега… Солнечные блики на волнах Средиземного моря… Золоченые окна домов… Все это навсегда осталось в той, прежней жизни.
А в новой… В новой была лишь полутьма и чахлая лампочка под потолком тюремной камеры…
Катерина никогда не любила осень. Много лет подряд, просыпаясь затемно, она понимала, что сегодня вечер наступит еще раньше прежнего, и от этого становилось ей грустно и одиноко. Осенью темнота наваливалась на нее вместе с какой-то тягучей непонятной тоской, душила ее, сжимала тисками…
И забрали ее именно осенью – как будто нарочно. В самом начале сентября, когда неотвратимость темноты чувствуется особенно явно.
Целыми днями Катерина лежала на грубо сколоченной деревянной шконке и вспоминала. Она погружалась в прошлое, словно в теплую эмалированную ванну, и в ее памяти оживали родные лица, голоса, жесты. Прежняя, недоступная теперь жизнь, где нет параши и хриплых голосов надзирателей.
Еще ей снились яркие, цветные сны. Просыпаясь, она как можно дольше не открывала глаз, чтобы сохранить сладостные ощущения от сна. Часто во сне приходил Он.
Букетик сирени… Смешной акцент… Снежинки, сединой покрывавшие его черные волосы…
Слезы сами подкатывали к глазам. Почему-то перед глазами вставала серовская картина «Похищение Европы»: спасенная красавица мчится по морю, верхом на быке. Представлялось: вот сейчас распахнется тяжелая дверь и в темницу войдет Он; подымет ее на руки, увезет далеко-далеко, к самому солнцу… Но нет, чудеса бывают только в сказках…
Может быть, и Он тоже был сказкой, растаявшей, как изморозь на весенних стеклах?… Она не видела мужа уже семь лет. Где он сейчас? В какой стране? Под каким именем?
… Откуда Катерине было знать, что в это время ее муж так же, как и она, смотрит в узкое зарешеченное оконце арестантской камеры. За тысячи километров от Советского Союза. В страшной токийской тюрьме Сугамо.
Этого человека звали Рихард Зорге…
Из постановления о продления срока следствия (8 сентября 1942 г.):
«Установлено, что Максимова Е. А. с 1937 года поддерживала связи с германским подданным Зарге Рихарт, временно проживавшего на территории СССР, заподозренного в шпионской деятельности…
Начальник Следственного отделения Транспортного отдела НКВД Железной дороги им. Л. М. Кагановича
лейтенант Госбезопасности Кузнецов».Шифровка из Москвы пришла в Свердловск еще в 41-м. Приказ по наркомату: подвергнуть усиленному наблюдению всех граждан немецкой национальности.
Можно сказать, свердловчане еще легко отделались. В других областях немцев вообще чохом загрузили в эшелоны, отправили в Восточный Казахстан. Все Поволжье почистили, Закавказье, Украину, а вот Урал – не тронули.
Да и кого, с другой стороны, трогать? Немцев в Свердловской области всего-ничего: 1695 человек. Абсолютное большинство живет в деревнях. Какие из них шпионы?
Но недаром сказано: контроль и учет – основы социализма. За неделю переписали всех свердловских немцев, составили списки. Под подозрение попали немногие: по учетам, как антисоветские элементы, проходило только 194 фигуранта. За них и взялись.
Сначала – за мужчин. Потом – за женщин…
– Тэк-с, – начальник следственного отделения Транпортного отдела НКВД лейтенант Кузнецов пододвинул к себе очередную куцую папку. Стопка таких же папок грудой возвышалась на столе.
От беспрерывного чтения глаза у Кузнецова начинали уже слезиться, но выхода не было: на отдел спустили план.
– Гаупт Елена Леонидовна, – вслух прочитал Кузнецов, – 12 года рождения, уроженка Свердловска, беспартийная, немка.
Он помолчал немного, откинулся на спинку тяжелого кресла. Сидящий напротив оперработник предупредительно подался вперед:
– И на кого эта Гаупт шпионила?
– Как на кого? – оперработник даже удивился. – Понятное дело, на немцев.
Кузнецов многозначительно усмехнулся. Вся эта игра порядком забавляла его. Если Бог создал человека по образу своему и подобию, то лейтенант переделывал людей по собственному разумению. Хотелось ему, и человек становился английским шпионом. Хотелось – немецким. Хоть – аравийским.
К большинству своих коллег Кузнецов относился с презрением. Они были всего лишь ремесленниками. Никакой фантазии, выдумки. Бездумный конвейер: арест, приговор, расстрел. А Кузнецов любил работать творчески, масштабно, за что и ценило его руководством.
Уголовные дела были для него не просто делами. Нет, это была палитра, на которой он увлеченно смешивал и разбавлял краски. Гипс, которому предстояло принять форму, придуманную скульптором с чекистскими петлицами…
– На немцев? – переспросил Кузнецов и еще раз усмехнулся: – Ты что же, полагаешь, кроме немцев, у нас нет больше никаких врагов? Выходит, империалистические разведки сидят сложа руки?
Оперработник покраснел, насупился. Робко спросил:
– На англичан?
– А уж это, дорогой товарищ, вам решать, – Кузнецов картинно захлопнул папку. – Санкцию на арест я даю. Покрутите эту Гаупт, посмотрите – авось, сама признается.
И он раскрыл очередное дело очередного потенциального шпиона…
В первых числах мая 1942 года 30-летняя Елена Га – упт, таксировщица финотдела Управления железной дороги имени первого машиниста страны товарища Кагановича, была арестована.
– Не понимаете? – следователь с усмешкой смотрел на Гаупт, – За дурачков нас, извиняюсь, держите? Не выйдет!
С остервенением он вскочил со стула, и Гаупт, от неожиданности, даже вздрогнула. «Вот оно, – пронеслось в голове, – начинается».
За те несколько дней, что Гаупт находилась в свердловской тюрьме НКВД, ее никто еще не бил, но именно это и пугало Елену больше всего. Каждую минуту она ждала, что вот сейчас – именно сейчас – ее примутся пытать. От любого резкого окрика она сжималась, втягивала голову в плечи.
Собственно, сам факт ареста Елену Гаупт не удивлял – она давно этого ждала, еще с осени, когда стали забирать других свердловских немцев. Рубить под корень вражье семя: так объяснили ей соседи по коммуналке.
И хотя Гаупт никогда не ощущала себя немкой – чем она отличается от других? Весь род, до седьмого колена, лежит здесь, в России; по-немецки, кроме «гутен морген» и «ауф фидерзеен», ничего не понимает – германская педантичность давала о себе знать. Идет война. Таков порядок…
… Следователь склонился над ней:
– Так что же? Будете признаваться, или вам помочь?
– В чем? – голос Гаупт предательски дрожал. – Вы скажите… Может, я знаю, но не догадываюсь…
– Знаете. Конечно, знаете… У какой разведки вы состояли на связи? Какую информацию передавали?
– Это ошибка… Недоразумение… – Гаупт сама понимала, насколько неубедительно звучат ее слова.
– Ах так! – на этот раз следователь разозлился, кажется, не на шутку. – Вот вы какая! Ошибка?!
Он перешел на крик:
– Органы! Никогда! Не! Ошибаются! Запомните! Никогда! Не! Ошибаются!
Слова эти отдавались в ее голове ударами молотка, и от каждого нового удара Гаупт становилось все страшнее и страшнее…
– Вот видите, можете, когда захотите, – начальник следственного отделения Кузнецов пребывал в благодушном настроении, – целая линия уже вырисовывается.
Он с удовольствием, словно утреннюю газету, принялся читать протокол допроса Елены Гаупт:
«Моя двоюродная сестра Максимова Екатерина Александровна выезжала за границу в 1926 году вместе со своим первым мужем Юрьиным, который лечился на острове Капри в Италии от туберкулеза, там и умер, а Максимова в 1927 или в начале 1928 года вернулась в СССР и с тех пор проживает в Москве».
Вот он, размах, который так любил Кузнецов. Не какая-то жалкая шпионка-одиночка, а хорошо законспирированная, разветвленная шпионская сеть.
Эту Максимову с туберкулезным мужем, конечно же, завербовали, пока они раскатывали по заграницам. Максимова, в свою очередь, завербовала кузину – Гаупт; та работала на железной дороге, а железные дороги – объекты стратегические.
Так, а кто же будет резидентом? Эх, некстати помер в Италии муж Максимовой…
Кузнецов вновь углубился в протокол. Все тревоги были напрасны. Да, один муж Максимовой умер, зато появился другой. Немец по имени Миша, работник Коминтерна. Со слов Гаупт, живет сейчас за границей.
Кузнецов сладостно потянулся, заранее предвкушая успех. Все, абсолютно все ложилось, как любил выражаться один из его начальников, в «елочку». Немец. Иностранец. Коминтерновец. А что такое Коминтерн? Шпион на шпионе сидит и шпионом погоняет. Скольких почистили уже за эти годы, но, видно, еще не всех…
