Золушки - Кристина Ульсон

— Могу я взглянуть?

Магнус молча протянул Фредрике папку.

Ничего интересного в письме не оказалось — обычная заявка на вакансию в летней школе.

— Она не говорила вам о каких-то других причинах, по которым хотела остаться здесь? — поинтересовалась Фредрика.

— Насколько я помню, нет, — вздохнул Магнус, но, увидев разочарование Фредрики, тут же добавил:

— Могу с уверенностью сказать, что помню эту девочку. Но поймите, Сара была лишь одной из многих, кто оставался у нас поработать на лето. Она жила в интернате и большую часть времени проводила с другими ребятами. Не думаю, что мы с ней часто разговаривали, и уж точно не на личные темы. Мы обсуждали только работу и писательское ремесло, — закончил Магнус и протянул руку за папкой.

Некоторое время он молча перелистывал страницы, а потом вдруг взглянул на Фредрику и прошептал:

— Ага, вот! — Он поднял глаза на Фредрику. — Была у нас с ней одна накладка!

Фредрика вопросительно подняла брови, и Магнус объяснил:

— Эта девочка, Сара, вдруг заявила, что ей очень нужно взять выходной, а у нас как раз на этот день был запланирован семинар, на котором без нее было не обойтись. Однако она настояла на своем и все пыталась убедить нас, что предупреждала об этом заранее. С памятью у меня тогда и правда были нелады, так что, если она и предупреждала, я, конечно, мог забыть. Я ужасно на нее разозлился, но ей было все равно… Дело было… — Магнус снова заглянул в бумаги. — Дело было двадцать девятого июля.

Фредрика записала дату в блокнот.

— И чем закончился ваш конфликт?

— Ну чем-чем! Мы ее, конечно, отпустили. Она явно не имела возможности поменять свои планы. Но всем нам это показалось крайне странным. А без нее на семинаре потом была сплошная неразбериха… — покачал головой Магнус.

— Она не рассказала вам, куда ей так срочно понадобилось?

— Нет, сказала, что у нее очень важная встреча с каким-то другом, который приехал в город всего на один день. По-моему, она никому об этом не рассказывала. Она, знаете, всегда держалась особняком. Я помню, что отметил в записях, что с ней не так-то просто общаться. Как будто ее мысли всегда где-то далеко…

— Может, вспомните еще что-то?

Магнус рассмеялся:

— Вспомню. В тот вечер мы случайно столкнулись с ней, когда она уже вернулась со своей встречи. Белая как мел, я встревожился, спросил, что с ней. Она ответила, что все в порядке, просто ей надо немного отдохнуть. Я решил, что это как-то связано с той встречей, наверное, все пошло не так, как она хотела… Но она ведь была совершеннолетняя, — пожал плечами Магнус. — Как я мог заставить ее позвонить в полицию или вызвать врача?

— Конечно, вы совершенно правы, — натянуто улыбнулась Фредрика и положила на зеленую папку свою визитку. — На случай, если вы вдруг вспомните что-то еще, — объяснила она и встала.

— Ну или если мне вдруг будет не с кем поговорить, — подмигнул ей Магнус.

Фредрика снова изобразила официальную улыбку:

— Можете не провожать.

Алекс Рехт был крайне расстроен. Расстроен и зол. Разумеется, за долгие годы работы в полиции ему случалось совершать ошибки — от этого никто не застрахован. Но тут другое дело: дети пропадают! Алексу хотелось кого-нибудь ударить, не важно кого. Как он мог упустить из виду, что может пропасть еще один ребенок?! Как они все это могли упустить! Даже после, когда стало ясно, что убийца — не Габриэль Себастиансон, комиссар почему-то был уверен, что преступление связано именно с Сарой Себастиансон и ее прошлым. И ни на секунду не допускал вероятности, что следственная группа идет по следу сущего исчадия ада. А теперь уже слишком поздно… слишком поздно!

В груди жгло. Ярость стояла в горле болезненным комом.

Он взял в руки стоящий на столе календарь: сегодня суббота, прошло пять дней с тех пор, как Лилиан Себастиансон похитили из поезда «Экспресс-2000», следовавшего из Гётеборга. Всего пять дней! Все случилось так быстро, полиция просто не успевала за развитием событий: только им показалось, что они вышли на верный след, как произошло следующее похищение! Они, что называется, на шаг позади… Да нет, его следственная группа оказалась не на шаг, а на несколько километров позади убийцы!

В коридоре раздались шаги. Алекс прислушался: обычно по выходным в Управлении никого не было, а сейчас царило непривычное оживление. Аналитик из уголовной полиции всю ночь просидел за компьютером, обрабатывая поступающие звонки от очевидцев. Да что толку заносить все эти сообщения в базу данных, думал Алекс. Пока что это не дало ровным счетом ничего. Впрочем, они не особенно-то и пользуются этой базой. Петер, к примеру, вообще ни разу не говорил с этим аналитиком, пока ему не сообщили об убитой в Йончёпинге женщине, а ведь могли бы куда быстрее увидеть, что это убийство связано с их делом. С другой стороны, Фредрика добыла нужную информацию довольно быстро. А я всегда говорил: компьютеры хороши только для того, чтобы избавиться от лишней писанины, живых людей ничем не заменишь, подумал Алекс. Главное, чтобы команда работала как единый организм — тогда и информация распространяется быстро, и никаких компьютеров не надо!

Алекс со вздохом посмотрел на голубое небо, по которому медленно плыли облака.

Наверное, с возрастом он становится занудой…. Теряет запал. Неужели он превращается в одного из тех старорежимных комиссаров, с которыми никто из молодых сотрудников не хочет иметь дела? Сколько можно считаться живой легендой, ничем не подкрепляя былой славы? На сколько лет хватит наработанной репутации?

Комиссар вернулся к своим записям. Только что звонила Фредрика и подтвердила, что Сара Себастиансон солгала, сказав, что работу в Умео ей предложили уже на курсах. Алекс нахмурился. Неприятно, что Сара солгала о своем пребывании в Умео. Просто противно. Прыгнуть бы сейчас в машину и поехать к ней домой. Мало ли что у нее сейчас такое горе! Нельзя тормозить работу полиции, как бы тяжело тебе ни было!

Но если рассуждать здраво, Сара солгала лишь частично. Наверное, ей кажется, что это мелочь, о которой полиции знать не обязательно, но именно эта мелочь и может оказаться недостающим элементом головоломки! Ведь следственная группа разрабатывала версию, что в Умео произошло некое событие, впоследствии сыгравшее роковую роль в судьбе Сары Себастиансон, но получается, это ошибка. По-видимому, что-то произошло еще до отъезда на литературные курсы, поэтому Сара и хотела любой ценой вырваться из Гётеборга.

Неужели теперь она понесла наказание за грехи молодости? Неужели из-за этого убили ее ребенка? Возможно, это тот самый человек, с которым она встречалась двадцать девятого июля?

Алекс бросил взгляд на жуткие фотографии погибшей Лилиан. Зачем ей на лбу написали «Нежеланная»? С чего убийца взял, что девочка была нежеланным ребенком? Зачем ее подкинули к больнице? Что убийца хотел этим сказать? Почему именно там, а не в другом месте в Умео? Или еще в каком-нибудь городе?

Алекс поежился. Неужели и следующий труп обнаружат перед той же больницей в Умео?

Комиссар отогнал мрачные мысли о судьбе пропавшего младенца. Надо надеяться, Фредрике удастся узнать что-нибудь важное в ходе допроса бабушки убитой в Йончёпинге женщины. А еще он рассчитывал, что вскоре полиция найдет загадочную Монику Сандер — без этого перспективы у них, мягко говоря, не радужные.

Алекс решительно встал из-за стола. Надо выпить кофе. И успокоиться. Полагать уже сейчас, что пропавший младенец мертв, означает сдаться без борьбы.

Этой ночью Петер Рюд спал на удивление крепко. Он пришел домой около десяти, когда мальчики уже уснули, постоял у кроватки одного из сыновей, разглядывая спящего малыша — голубая пижама с обезьянками и палец во рту. Личико чуть дернулось — наверное, что-то приснилось. Петер чуть улыбнулся и ласково погладил сына по голове.

Потом Ильва задала пару вопросов о пропавшем ребенке, Петер коротко ответил. Выпил бокал вина, посмотрел телевизор и пошел спать. Но едва погасил ночник, как раздался голос Ильвы:

— Петер, нам с тобой нужно серьезно поговорить.

Он молчал.

— Так жить нельзя, — продолжала она, — мы должны рассказать друг другу о своих чувствах.

И тогда Петер впервые честно признался ей:

— Я так больше не могу. У меня просто сил нет. Мне не нужна такая жизнь, — добавил он. — Ни за что на свете!

Он лежал, повернувшись к ней, и, несмотря на то что в комнате было темно, разглядел, как изменилось ее лицо. Ильва прерывисто задышала, ожидая продолжения разговора, но Петеру больше нечего было сказать ей. Испытав странное облегчение, он мгновенно уснул. Ни мук совести, ни паники — просто облегчение.

В машине по дороге на работу он попытался снова осмыслить дело о похищении детей.