Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

— Римляне! — крикнул он. — Подойдите сюда, послушайте, что я хочу сказать об этом неконституционном монархе, которого мы добровольно назначили править нами! Он говорит, что необходимо выбрать консулов. Но кандидатов не будет — просто два человека по его выбору. Два никудышных, некомпетентных идиота, и один из них — Марк Туллий Декула, он даже не из знатного рода! Первый из его семьи сенатор-заднескамеечник, который пробрался в преторы при предательском режиме Цинны и Карбона! И все же он будет старшим консулом, в то время как такие люди, как я, остаются без награды!

Сулла поднялся и медленно прошел по мозаичному полу курии к портику, где постоял, жмурясь от яркого света и делая вид, что равнодушен к происходящему. На самом деле он зорко смотрел, как Офелла кричит с ростры. Не привлекая к себе внимания, примерно пятнадцать человек стали собираться у подножия сенатской лестницы.

Медленно, крадучись, сенаторы вышли из курии посмотреть и послушать, пораженные спокойствием Суллы. Они приободрились, глядя на него: Сулла вовсе не выглядел монстром, как они стали думать. Этот худой, жалкий человек просто не мог быть чудовищем!

— Вот, римляне, — продолжал Офелла громогласно, входя в раж. — Я не тот, кто может спокойно стерпеть подобные оскорбления! Я больше достоин быть консулом, чем такое ничтожество, как Декула! И я считаю, что выборщики Рима, если им позволят выбирать, выберут меня, а не подлых ставленников Суллы! В былые времена, когда люди были не согласны с предложенными кандидатами, они выступали перед народом и выдвигали свои кандидатуры!

Взгляды Суллы и вожака небольшой группы, стоявшей как раз под ним, встретились. Сулла кивнул, вздохнул и прислонил свое уставшее тело к колонне.

Ничем не примечательные люди тихо прошли сквозь небольшую толпу, приблизились к ростре, взошли на нее и взяли Офеллу. Мягкость их движений была кажущейся. Офелла яростно отбивался, но безуспешно. Они безжалостно сгибали его, пока он не упал на колени. Потом один из них взял Офеллу за волосы и откинул его голову назад, оголив шею. Взвился клинок. Когда голова отделилась от тела, человек, державший голову за волосы, покачнулся, потом высоко поднял голову, чтобы все могли видеть. В считанные мгновения Форум опустел, остались лишь ошеломленные отцы Сената.

— Положите голову на ростру, — сказал Сулла, выпрямился и вошел в помещение.

Двигаясь, как неживые, сенаторы последовали за ним.

— Итак, на чем я остановился? — спросил Сулла секретаря, который подался вперед и тихо что-то проговорил. — О да, понял! Спасибо! Я остановился на консулах. Далее я собирался говорить о преторах. Список! — Сулла протянул руку. — Спасибо. Итак, продолжаю… Мамерк Эмилий Лепид Ливиан. Марк Эмилий Лепид. Гай Клавдий Нерон. Гней Корнелий Долабелла-младший. Луций Фуфидий. Квинт Лутаций Катул. Марк Минуций Терм. Секст Ноний Суфен. Гай Папирий Карбон. Я назначаю младшего Долабеллу городским претором, а Мамерка — преторам по делам иностранцев.

Поистине удивительный список! Ясно, что ни Лепида, ни Катула, которые при обычных выборах могли бы рассчитывать на первые места в списках голосования, не предпочли двум лицам, которые активно сражались за Суллу. И вот они — преторы, когда сторонниками Суллы сенаторского статуса и необходимого возраста пренебрегли! Фуфидий был вообще никто. А Ноний Суфен — младший сын сестры Суллы. Нерон — некий второстепенный Клавдий, не имеющий никакого значения. Терм — хороший солдат, но оратор никудышный, над ним всегда смеялись на Форуме. И словно чтобы досадить всем знатным римским родам, последним в списке преторов назван член семьи Карбона, который был сторонником Суллы, но ничем себя не проявил.

— Ты в списке, — шепнул Гортензий Катулу. — Они все еще покажут себя. Сулла не дурак, чтобы дать не ту работу не тому человеку. Меня интересует Декула. Настоящий бюрократ! Вот почему Сулла выбрал его: он должен был его выбрать, если учесть, что Долабелла получил консульство шантажом! Политика нашего диктатора будет скрупулезно выполняться, и Декула будет радоваться каждой казни.

Собрание продолжалось. Одно за другим звучали имена магистратов, и никто больше не возражал. Закончив, Сулла отдал список хранителю и опустил руки на колени.

— Я сказал все, что хотел сказать в данное время, кроме того, что я отметил нехватку в Риме жрецов и авгуров и скоро издам закон, чтобы поправить эту ситуацию. А сейчас послушайте вот что! — вдруг заорал он, заставив всех вскочить с мест. — Жрецов больше выбирать не будут! Это верх нечестивости — бросать бюллетени, чтобы определить, кто будет служить богам! Это торжественное и государственное событие превращено политический цирк, и в результате жреческие должности занимают люди, у которых нет ни традиций, ни уважения к обязанностям жреца. Если богам Рима не служить надлежащим образом, Рим не сможет процветать.

Сулла поднялся на ноги. Послышался чей-то голос. Удивленный, Сулла опять опустился в свое курульное кресло.

— Ты хочешь что-то сказать, дорогой Поросенок? — осведомился он, обратившись к Метеллу Пию старым прозвищем, которое тот унаследовал от своего отца.

Метелл Пий покраснел, но с решительным видом встал. Со времени его прибытия в Рим на пятый день ноября его заикание, почти исчезнувшее за последнее время, заметно усилилось. Он знал почему. Все дело в Сулле, которого он любил, но боялся. Однако Метелл Пий все же оставался сыном своего отца, а Метелл Нумидийский Свинка дважды терпел ужасные побои на Форуме во имя своих принципов и один раз даже уехал в ссылку, но принципом все равно не поступился. Поэтому сыну надлежало идти по стопам отца и поддержать честь семьи. И свое собственное dignitas.

— Лу-лу-ций Корнелий, т-т-ты ответишь н-н-на один вопрос?

— Ты заикаешься! — воскликнул Сулла почти нараспев.

— Д-д-да. Из-з-вини. Я постараюсь, — сказал Метелл Пий сквозь стиснутые зубы. — Известно ли тебе, Лу-лу-ций Корнелий, что людей убивают, а их имущество конфискуют п-п-по всей Италии и в Риме?

Сенат слушал, затаив дыхание, что ответит Сулла: знал ли он? По его ли приказу это делалось?

— Да, я знаю об этом, — сказал Сулла.

Коллективный вздох, общая дрожь, и всех словно вдавило в стулья. Сенат услышал самое худшее. Метелл Пий упрямо продолжал:

— Я п-п-понимаю, что необходимо наказывать виновных, но ни один человек не был судим. Не мог бы ты объяснить м-м-мне ситуацию? Например, с-с-сказать мне, когда ты намерен подвести черту? И вообще, сохранится ли у нас правосудие? И кто сказал, что эти люди совершили предательство, если их дело не рассматривалось в суде?

— Это по моему приказу они умерли, дорогой Поросенок, — строго ответствовал диктатор. — Я не намерен зря тратить деньги и время Сената на суды для людей, которые явно виноваты.

Поросенок не сдавался:

— Тогда м-м-можешь ли ты мне сказать, от кого ты намерен еще избавиться?

— Боюсь, что не могу, — ответил диктатор.

— Тогда, если ты н-н-не знаешь, от кого будешь избавляться, то хотя бы кого ты намерен наказать?

— Да, дорогой Поросенок, это я могу сделать для тебя.

— В таком случае, Лу-лу-ций Корнелий, пожалуйста, поделись этим с нами, — закончил Метелл Пий с явным облегчением.

— Не сегодня, — сказал Сулла. — Мы снова соберемся завтра.

На следующий день рано утром, с рассветом, все вернулись в курию Гостилия, но мало кто казался выспавшимся.

Сулла уже ждал их в помещении Сената, восседая в своем курульном кресле. Один писарь сидел со стилом и восковыми табличками, другой держал в руках рулон папируса. Как только жертвоприношение и авгурии показали, что знамения благоприятствуют проведению собрания, Сулла протянул руку к рулону. Он посмотрел на бедного Метелла Пия, измученного беспокойством.

— Вот, — сказал Сулла, — список людей, которые или уже умерли как предатели, или скоро умрут как предатели. Их имущество теперь принадлежит государству и будет продано на аукционе. Любой мужчина или женщина, которые увидят человека, чье имя оглашено в этом списке, будут застрахованы от возмездия, если он или она станут палачами.

Сулла передал список старшему ликтору.

— Прикрепи это на стену ростры, — велел он. — Пусть все граждане Рима узнают то, о чем один только мой дорогой Поросенок имел смелость спросить.

— Значит, если я увижу кого-то в твоем списке, я могу его убить? — нетерпеливо поинтересовался Катилина, которого Сулла попросил посещать собрания Сената, хотя он еще не стал сенатором.

— Да, это так, ты можешь убить любого из этого списка, мой маленький лизоблюд! И кстати, заработаешь на этом два таланта серебром, — объявил Сулла. — Конечно, я узаконю наказания. Я не сделаю ничего, что не будет иметь силу закона! Вознаграждение будет также узаконено, и все выплаты зарегистрируются, так что последующие поколения не забудут о тех, кто извлек для себя выгоду в эти дни.