Искатель. 1976. Выпуск №4 - Хассо Грабнер

Головкин разбежался от стены и ударил, как тараном. В прихожей что-то хрюкнуло по-поросячьи, хлестнуло по стене. Он вбежал в комнату, включил свет и увидел на белой постели черную изломанную фигуру незнакомого человека.

В дверях испуганно вскрикнула Вера:

— Кто это?

Она пошла вокруг стола, ни к чему не притрагиваясь, с ужасом рассматривая грязные тарелки и пустые водочные бутылки.

— По-моему, это матрос с «Тритона». Там трое не явились к отходу, — сказал Головкин, близко рассматривая спящего. Он принялся выворачивать у него карманы. На белое покрывало посыпались драхмы, лиры, наши червонцы. — Пьяный в стельку.

— У него должен быть пропуск.

— Нет пропуска.

Демин почувствовал знакомое напряжение, какое всегда приходило к нему в тревожные минуты.

— Поищите хорошенько.

Дверь хлопнула, и на пороге появился шофер «газика».

— Вот, цветы, — сказал он, протягивая гвоздики, повисшие на сломанных длинных стебельках. — Нашел на лестнице.

Вера взяла их, расправила на ладони и заплакала.

— Он… приходил…

— Надо осмотреть лестницу, подъезд и вокруг…

Демин шагнул на темную лестничную площадку, оставив дверь открытой. Вера стояла у стены, сердце ее ныло ожиданием чего-то неведомого и страшного. И вздрогнула, услышав взволнованные голоса на лестнице и громкий голос этого вроде бы такого невозмутимого полковника.

— Машину скорее! Быстро в госпиталь!..

Сбежав по лестнице, она увидела на полу возле ларя белое в свете фонарика лицо прапорщика Соловьева, пестрое от темных пятен застывшей крови. И засуетилась, расстегивая шинель, отталкивая руки Демина, пытавшегося помочь ей. Припала к холодной груди, но ничего не услышала, кроме своего дыхания. И заплакала навзрыд, по-бабьи.

— Пусти-ка. — Демин наклонился, послушал. — Живой. Давайте вынесем на воздух.

И удивился, как легко эта маленькая и вроде бы совсем слабая девушка подняла тяжелое тело.

Вера первая влезла в машину, приняла Соловьева и замерла, положив его голову себе на колени.

— Оставайтесь дома.

— Нет, нет! — Она замотала головой так решительно, что Демин не стал повторять предложение. Отошел, почувствовал вдруг, как что-то болезненно-печальное обожгло сердце.

Он подождал, пока машина выехала из-под арки, и повернулся к Головкину.

— Надо найти пропуск.

— Нету, товарищ полковник. Все обыскал.

— Если нету, вы понимаете?

Головкин не успел ничего ответить. Под аркой послышался шум машины, и во двор лихо въехала милицейская «Волга». Из нее вышли милиционер и двое в штатском.

— Вот это встреча! — воскликнул один из них, и Демин узнал голос своего давнего знакомого, подполковника Сорокина. — Мы за Братиком, а тут почти что брат родной…

— Слушай, — перебил его Демин, — давай твою машину, срочно нужно. Головкин тебе все расскажет…

Пока мчались по набережной, полковник все ловил взглядом промежутки между домами, пытался разобраться в мелькании портовых огней. На открытых местах машина шла юзом: водяная пыль, перехлестывая через парапет, леденела на асфальте.

С трудом открыв дверь КПП, он неловко перехватил ручку и не удержал, выпустил. Дверь больно ударила в спину.

— Где «Тритон»? — спросил Демин у выбежавшего навстречу дежурного.

— Ушел. Все в порядке.

— В порядке? Трое не явились к отходу.

— Так точно. Все оформлено, как полагается.

— …И у одного из них выкрали документы.

— Все три паспорта у нас, товарищ полковник.

— А если был четвертый?..

Он решительно шагнул в дежурную комнату, остановился у макета порта.

— Где теперь «Тритон»?

— Прошел вот эти посты, — показал дежурный.

До конца косы оставалось меньше мили. А там — буй, поворот и море на все четыре стороны, нейтральные воды.

— Звоните в Инфлот. Срочное радио на судно. Приказ — лечь в дрейф.

Он снял другую трубку, связался с командиром морской пограничной части.

— Выход? — переспросили его. — В норд-ост?

— Да, в норд-ост!..

Потянулись томительные минуты ожидания. Демину показалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем на столе затрещал телефон. Звонили из Инфлота.

— Радио на «Тритон» дали? Остановили судно? — торопливо спросил он.

— Не успели, — ответил спокойный голос.

— Что значит не успели?

Сердце упало. Догонять и останавливать иностранное судно в нейтральных водах — совсем не одно и то же, что возле берега, где распоряжения властей — закон.

— То и значит. Сам остановился. На мели сидит.

— На мели?

В трубке коротко засмеялись.

— На косу их выбросило. Помощи просят. Греки же…

Он облегченно опустился на стул, снял фуражку, положил ее прямо на модельки судов, прижатых к полоскам причалов, и, подняв голову, увидел настороженно застывшего в дверях замполита.

— Хорошо, что вы тут. Грека к косе прибило. Сейчас туда пойдут спасатели. Займись, комиссар.

И устало поднялся, тяжело переступая, прошел мимо часового у дверей КПП, остановился на высоком крыльце. На горной хребтине висела прозрачная в рассвете облачная борода, таяла. Мороз сковывал взрытую землю под тополями. Ветер выл в проводах, сухо стучал оледенелыми ветками. Но был он уже не такой осатанело-порывистый, как вчера вечером. Это могло означать только одно: норд-ост умирал, как по расписанию, «отработав» свое минимальное время — трое суток. А без норд-оста любой мороз не трагедия. Набережные, причалы, корабли в порту не превратятся в айсберги.

За его спиной громко хлопнула дверь.

— Товарищ полковник!.. Из лесного порта звонили… Не явившиеся к отходу находятся в проходной.

— Двое?

— Нет, трое. Пьяные.

— Ага, стало быть, был-таки четвертый, — удовлетворенно сказал Демин. И вдруг подумал с тревогой: «А если был и пятый?» И успокоился: «Все равно судно не уйдет».

Он еще оглянулся, внимательно поглядел в темную даль. На голых пирсах что-то гремело и топало, словно там без перерыва работали все краны, лебедки, компрессоры. Качались и вздрагивали далекие и близкие огни над портом, над утонувшим в темноте морем. И трудно было разобрать, которые из них — на том судне, что бьется теперь об отмель, все глубже всасываясь в цепкий песок. В этом мерцающем созвездии огней Демин разглядел несколько подвижных, скользящих, как спутники в небе. Это шли спасатели.

Виталий БАБЕНКО

ПРОКЛЯТЫЙ И БЛАГОСЛОВЕННЫЙ

Я очень часто прослушиваю эти фонны. И каждый раз долго выбираю, какую взять для начала, стараюсь представить, чей услышу голос. Все они одинаковые — розовые кубики не больше игральной кости, ничем не помечены, чтобы отличаться один от другого, если не считать крохотного индекса на первой плоскости. Я намеренно располагаю их так, чтобы индекс оказался внизу. Беру, наконец, первую попавшуюся фонну, осторожно закладываю в проигрыватель и жду.