На всю жизнь (повести) - В. Подзимек

— Тоже актриса? — спросил Шебек.

— Художница. Картины пишет…

— Держись за нее, Индра. Картины писать можно везде. И потом, чем глуше дыра, тем она живописнее.

Будильник вырвал его из сна в привычный ранний час. Первое, что осознал Шебек, было чувство разочарования, что ночью батальон не подняли, а если это когда-нибудь и произойдет, то его уже здесь не будет. И если батальон сумеет выполнить свои обязательства, сам он узнает об этом значительно позже.

А что, если батальон подняли, а его никто не разбудил, потому что он уже исключен из списков подъема по боевой тревоге? Стремление как можно быстрее получить ответ на свой вопрос привело к тому, что он значительно сократил время на завтрак, сборы и дорогу до казармы, установившееся за период службы в батальоне.

Прибежав запыхавшись, он увидел, что жизнь в городке течет как в обычный понедельник. Встречавшиеся ему солдаты, как всегда, куда-то спешили. У входа в здание штаба он услышал, как Краса подает команды для построения роты на завтрак.

Потребовалось несколько минут, чтобы избавиться от мысли, что где-нибудь он увидит транспарант, сообщающий, что поручик Петр Шебек уезжает на учебу, личный состав батальона благодарит его за проделанную работу и желает больших успехов. Благодарность за проделанную работу и пожелание успехов, ему были высказаны командиром полка и заместителем командира полка по политической части еще на прошлой неделе. Ему также была вручена награда, но ничего торжественного в этом не было. Как будто он уезжал на день-другой.

Он вошел в свой кабинет. Его сменщик уже сидел там и внимательно изучал протоколы собраний Союза молодежи.

— До обеда еще раз посмотрим все. Было бы хорошо, если бы ты задавал побольше вопросов. После обеда снова пройдем по ротам, — решил Шебек.

Его сменщик согласно кивнул, и тут же посыпались вопросы.

Когда Шебек впервые догадался посмотреть на часы, было уже самое время сделать перерыв, чтобы не остаться без обеда. В столовой кто-то заметил, что некоторым везет, что словачки — прекрасные девчата.

Возвращаясь с обеда, встретили рядового Бартоничека. Точнее, он встретил их. По тому, как Бартоничек приветствовал их, было ясно, что ему что-то нужно.

— Как дела? — спросил Шебек только для того, чтобы что-нибудь сказать. Он сам не любил, когда кто-либо из его начальников задавал ему подобный вопрос, но ничего более подходящего не пришло ему в голову.

— Нормально, товарищ поручик, — так же формально ответил Бартоничек. Потом уже совсем неформально добавил: — Разрешите поговорить с вами?

По тому как он произнес «с вами», стало ясно, о чем пойдет речь.

— Пойду вперед, — поняв это, сказал сменщик Шебека и отошел.

— Я хотел бы вас поблагодарить, — сказал Бартоничек, когда они остались одни. — Я давно собирался и чуть не прозевал.

— За что, скажи, пожалуйста?

— Хотя бы за то, что я сумел вылезти из этого происшествия со своими друзьями, — проговорил он, немного удивленный, как это может быть кому-нибудь непонятно.

— За то, что ты вылез из него с условным наказанием, ты должен поблагодарить только себя. Хорошо, что у тебя хватило смелости порвать с ними. — Шебек пытался побыстрее закончить разговор, от которого он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Если бы не вы, я никогда бы не поверил, что смогу так поступить. Если бы вы не дали мне внеочередного увольнения, я бы был одним из них. К счастью, я нашел в себе силы, чтобы решиться не ходить с ними. Думаю, что на суде это сыграло важную роль. Спасибо за это армии и вам!

— Ты преувеличиваешь мои возможности.

— Ничуть не преувеличиваю, — возразил Бартоничек. — А вы человек что надо.

— Не будь дерзким! — Шебек прервал его дифирамбы.

— Ребята у нас говорят то же самое, — не сдавался Бартоничек.

— Кто, например? — заинтересовался Шебек.

— Все, — сразу же ответил Бартоничек.

— Если бы это было так, то мне следовало бы уйти из партполитаппарата. Людям, старающимся поддерживать хорошие отношения со всеми, в политической работе нечего делать. Но, к счастью, в этом ты не прав. Когда мы провалились с обязательствами, нашлось немало солдат, радовавшихся этому.

— Их было-то всего два-три человека, — уточнил Бартоничек. — И мы сами с ними разобрались. Что касается Гоштялека, вы все знаете. А если о других инцидентах вам неизвестно, так это хорошо. Об этом не стоит и говорить.

— О каких инцидентах ты говоришь? — спросил Шебек.

— Я же говорю, что об этом не стоит и вспоминать, — Бартоничек немного успокоился и говорил не так взволнованно, как в начале беседы. — Обошлось без доктора.

Шебек понял, что расспрашивать о подробностях бесполезно.

Бартоничек хотел еще что-то сказать, но его перебил десатник Микеш. Поздоровавшись, он спросил разрешения поговорить с поручиком Шебеком. Затем пригласил его на собрание актива членов Союза молодежи.

— Ни о каком собрании актива я не знаю, это во-первых, а во-вторых, завтра я уезжаю, если тебе это еще неизвестно, — заявил Шебек.

— Мы на этот раз решили… без разрешения. — Микеш немного перепугался. — Собрание актива состоится сегодня после обеда и не будет длинным.

Собрание действительно не было длинным. Они подготовили коробочку с набором ручек и сказали по этому поводу несколько красивых слов. Когда рядовой Потучек передавал ему эту коробочку, то Шебеку пришлось напрячь все свои силы, чтобы никто не заметил, как он расчувствовался.

Но Микеш заметил это и истолковал по-своему.

— Я знаю, что у Потучека хромает дисциплина, но он настоял на том, чтобы передать вам этот сувенир. Мы не смогли ему отказать.

— При его весе, пардон, массе я бы тоже не смог, — пошутил Шебек и понял, что снова комок к горлу подступил. И, чтобы скрыть волнение, сказал, хотя всерьез так и не думал: — Но вы, конечно, этот сувенир купили не на деньги Союза молодежи? А то мне пришлось бы из этого сделать вывод… — И сразу же за этот упрек извинился перед ними. Мысленно, но извинился.

Франтишек Мандат

Барьеры

Повесть

В комнату проник бой башенных часов. Гинек Ридл насчитал сначала четыре глухих удара, а затем двенадцать раскатистых, громких, которые подстегивали, призывали к действию. Но это была еще не полночь. Часы борецкого костела спешили, и им было совершенно безразлично, что Гинек любит точность, точность прямо-таки до секунды.

Из радиоприемника доносились заключительные аккорды концерта Моцарта для фортепиано и оркестра. Слушая резкие ритмические вариации, Гинек ощущал легкое беспокойство, хотя и знал, что ждать точного сигнала, возвещающего начало нового дня, не имеет никакого смысла. Просто он чисто символически определил для себя эту полночь как Рубикон, решительный поворот в его жизни. Но на самом деле все рухнуло уже год назад. Марика не шла ни на примирение, ни на компромисс. Холодное, короткое поздравление на обратной стороне открытки подтверждало это.

Шесть, пять, четыре…

Звуковые точки, посылаемые репродуктором, напомнили Гинеку о том, что именно сейчас завершается третье десятилетие его жизни. Однако ничего необычного в связи с этим он не переживал. Прислонившись к раме холодного окна, он смотрел в неприветливую ночь. Порывистый ветер швырял оземь капли дождя и мокрые снежинки.

«Ожидается переменная…» — бесстрастным голосом передавала прогноз погоды диктор.

— Не будет переменной, — тихо поправил ее Гинек и выключил радио. Такой прогноз его не устраивал.

Он вытащил из шкафа объемистую спортивную сумку и поспешно стал наполнять ее бельем и личными вещами. Гинек с удовольствием положил бы в нее все свое имущество, потому что не предполагал уже сюда возвращаться.

Когда с вещами было покончено, он сел к столу и взял исписанный листок бумаги. Не колеблясь, подписал к сведениям, без которых, как утверждал Саша, не обойтись в наш век бумажной волокиты, имя и фамилию — Шарка Мартинова.

Добавив сведения личного характера — о государственной принадлежности и месте постоянного жительства, Гинек лизнул противную липкую полоску, потом разгладил конверт авиапочты ладонями. Подержал его с минуту в руке, будто взвешивал свой летний отпуск.

Первый отпуск с Шаркой.

Он положил письмо в конверт и на другом клочке бумаги быстро написал печатными буквами адрес Шарки. Только после этого погасил свет и вышел в коридор.

— В случае чего ищите меня здесь, — сказал Гинек, подавая листок дежурному по общежитию.

Тридцатилетнему мужчине должно быть ясно, чего он хочет от жизни. Эта мысль пришла ему в голову, когда он покинул здание общежития. Одновременно он осознал, что в таком случае ему надо в ближайшие дни поехать к Марике. Поставить формальную точку.