Повседневная жизнь во Франции в эпоху Ришелье и Людовика XIII - Екатерина Глаголева

В 1638 году аббат де Сен-Сиран был заключен в Венсенский замок, как и некоторые другие янсенисты. Два года спустя, на представлении «Мирамы» во дворце кардинала, один гость-иностранец сказал, заметив среди публики много епископов: «Веселая страна: епископы сидят в театре, а святые – в тюрьме».

Аббатами и епископами становились не по призванию, а по необходимости, и пример Ришелье – яркое тому подтверждение. Существовали придворные священники, годами не бывавшие в своих приходах. «Как хорошо быть архиепископом Реймса, если бы только не надо было служить мессу», – вздыхал архиепископ Реймсский, монсеньор де Валансэ. (На том самом представлении «Мирамы» он, в костюме церемониймейстера, распоряжался раздачей прохладительных напитков.) Церковные должности приносили неплохой доход, а найти применение своим талантам священник мог в любой области, от дипломатии до войны. Хотя церковные каноны запрещали священнослужителям принимать участие в боевых действиях, чтобы не проливать кровь, всегда можно было найти лазейку и обойти это правило. Архиепископ Бордоский и епископ Нантский были талантливыми флотоводцами, кардинал де Лавалетт командовал войсками на суше, а «великий кардинал» де Ришелье совмещал должность адмирала с обязанностями военного министра. Кардинал-министр мог всегда обратиться за советом к монаху-дипломату отцу Жозефу, проводившему, например, переговоры о заключении Регенсбургского мира в 1630 году, по которому герцогом Мантуи и Монферрато был признан Карл де Невер, находившийся под покровительством Людовика XIII. Рассказывают, как однажды Ришелье и «серый кардинал», склонившись над картой, планировали очередную военную операцию. Отец Жозеф увлеченно чертил линии через реки и горы, не задумываясь о том, есть ли там мосты и переправы, но Ришелье его остановил: «Не так скоро, отец Жозеф. Где пройдут эти войска?» Когда Франсуа дю Трамбле умирал, Ришелье скрасил ему последние минуты жизни, преждевременно объявив о взятии Брейзаха – «ключа к Эльзасу». «Я не знаю ни одного министра в Европе, который годился бы в брадобреи этому капуцину», – говорил кардинал-герцог о скромном монахе, отказавшемся от епископской митры, чтобы сохранить себе свободу действий.

Но не следует думать, что сутана священника была броней, а наперсный крест – охранной грамотой. В тридцатые годы XVII века Франция была взбудоражена «делом Грандье», или «Историей одержимых из Лудена». Споры о том, что же все-таки произошло в Лудене и за что был казнен Урбан Грандье, не утихают до сих пор; историк Ролан Вильнев написал целую книгу на эту тему, в которой по-прежнему больше вопросов, чем ответов («Загадочное дело Грандье»).

Итак, Урбан Грандье (1590—1634), сын королевского нотариуса, получивший блестящее образование у иезуитов в Бордо, принял сан и стал кюре церкви Святого Петра в Лудене и каноником церкви Святого Креста. Уже совмещение двух этих должностей вызывало к нему зависть. Грандье был красивым мужчиной и талантливым оратором, он делал успехи и как проповедник, и как дамский любимец, очаровывая в том числе паломниц из высшего общества. Он делал то, что ему нравилось, и говорил то, что думал; терпимо относился к протестантам, насмехался над монашескими орденами, написал трактат о безбрачии священников (которого, разумеется, не приветствовал) и памфлет против Ришелье «Башмачница из Лудена».

В 1626 году он хотел стать духовным руководителем монастыря урсулинок, но ему предпочли другого – некоего Миньона, обвинив Грандье в неподобающих намерениях. (Его поведение давало основания для подобных обвинений. В 1630 году Грандье даже отлучили от церкви за превышение полномочий и присвоение прав епископа, но он добился отпущения грехов и совершил триумфальный въезд в Луден. Разумеется, все это у многих вызывало раздражение.)

Но Грандье не желал меняться. Он не придумал ничего лучшего, как обрюхатить молодую девушку, родственницу того самого Миньона. Оскорбленный Миньон, захватив с собой королевского адвоката и двух свидетелей, обвинил Грандье в том, что он запятнал репутацию Церкви, причем в ее же лоне. История наделала много шуму, поползли слухи о том, что Грандье сожительствовал со многими монашками.

Монастырь урсулинок был суровым местом; мужчин туда не допускали. С другой стороны, Луден, где находился монастырь, был маленьким городком, и такая яркая личность, как Грандье, была известна всем и каждому. Вскоре он начал сниться юным урсулинкам, и эти сны доводили их до истерики. Грандье никогда не бывал в монастыре, и все же монахини не могли о нем не думать. Сестра Жанна заявила, что Грандье их околдовал, перебросив лавровую ветку через монастырскую ограду.

Семя сомнения упало на благодатную почву: жители Лудена не любили Грандье за чересчур большие притязания; капуцины точили на него зуб за памфлет против Ришелье. По стечению обстоятельств, в 1633 году в город приехал государственный советник Жак де Лобардемон, чтобы проследить по приказу кардинала за разрушением городских укреплений. Грандье резко этому воспротивился; на его несчастье, настоятельница монастыря урсулинок была родственницей Лобардемона. Тот заинтересовался истериками монахинь, которые вопили, богохульствовали и выкрикивали непристойности.

Вернувшись в Париж, Лобардемон доложил обо всем королю и кардиналу, которые велели ему расследовать это дело и наделили самыми широкими полномочиями. Как только советник вернулся в Луден, Грандье был арестован. В его доме произвели обыск, но ничего крамольного не нашли.

Весь январь 1634 года Лобардемон собирал свидетельские показания и обвинения. Грандье допрашивали, но он отвергал обвинения в колдовстве, потом совсем отказался отвечать на вопросы. Из монахинь около года изгоняли бесов; делалось это прилюдно, и истерики одержимых из Лудена производили самое тягостное впечатление на присутствующих. Лобардемону пришлось издать следующее распоряжение:

«Строго воспрещается всякому, к какому бы сословию он ни принадлежал, злословить и вообще упоминать о монахинях и других особах из Лудена, одержимых лукавым духом, их заклинателях, а также их помощниках, как в местах, где их подвергают экзорцизму, так и в других, каким бы образом это ни происходило, под страхом штрафа в десять тысяч ливров и большей суммы, и телесного наказания, если потребуется; дабы никто не мог сослаться на неведение, настоящее распоряжение будет зачитано».

Экзорцизм к тому времени превратился в своего рода «науку». Существовала строгая классификация демонов, соответствующая ангельским чинам: власти, троны, господства, силы, серафимы, херувимы, начала, архангелы. Асмодей относился к тронам: это был демон сладострастия, который сеял раздор и соблазнял красивых девушек; у него было три головы, змеиный хвост, и он дышал огнем; являлся он, сидя на драконе. К тронам относился также Бегемот – гордый, неуклюжий, похотливый, падкий до женщин; его изображали в виде гиппопотама. Левиафан был серафимом; это князь лжи, который меняет свое обличье, представая в образе то чудища морского, то морского змея. Изгнать его очень трудно.

Когда демон овладевает человеком, то входит в его тело через определенное место. Это место он указывает сам во время сеанса экзорцизма – или пытки с помощью стилета. Им тыкали в тело человека, чтобы определить чувствительность; если тот или иной участок бесчувствен к боли, значит, именно там поселился дьявол. С той же целью использовали буравчик, который вводили в тело, вращая ручку.

Перед сеансом с тела одержимого сбривали все волосы, а потом начинали тщательно изучать каждую часть тела, родинки, родимые пятна, глаза, гениталии…

В настоятельницу монастыря урсулинок, мать Жанну Дезанж, вселились целых семь бесов, трех из которых удалось изгнать 20 мая 1634 года: это были Асмодей (трон), Аман (власть) и Грезил (трон). О их изгнании свидетельствовали три отверстия в правом боку. Но четыре других остались: Левиафан, помещавшийся во лбу, Бегемот, засевший в желудке, Валаам, застрявший под вторым правым ребром, и Исаакарон – под последним правым ребром. Чтобы изгнать Валаама, надо было написать его имя на правой руке девушки, причем так, чтобы оно осталось на всю жизнь, а чтобы изгнать Исаакарона – разрезать ей левую руку, содрав ноготь. (Вероятно, на это не отважились, и Исаакарон оставался в теле настоятельницы и после смерти Грандье.)

Другая монахиня, сестра Агнесса, была одержима четырьмя бесами: Асмодеем, сидевшим под сердцем, Берифом (в желудке), Ахаосом (в левом виске) и Ахапом (посреди лба). Чтобы изгнать Асмодея, экзорцист прижал к левой руке девушки клеймо с цветком лилии. Исход Берифа ознаменовался тем, что с господина де Лобардемона сорвало шапочку и приподняло в воздух, где она провисела ровно столько, сколько нужно времени, чтобы прочесть Miserere.

Бесов изгоняли сначала из всех монахинь сразу, но понемногу перешли к индивидуальным сеансам по просьбе Грандье, который прекрасно понимал, что весь этот маскарад приведет к его погибели.