Не под пустым небом - Мария Романушко

Господи, мой отец любит меня, любит! Я всегда это чувствовала, всегда! Значит, это не было самовнушением. Это – ПРАВДА.

С горечью, с болью он рассказывает о том, как пытался перевестись на работу в Днепропетровск – чтобы быть с нами. Со мной и с мамой. Как молодой специалист, он не имел права уволиться по собственному желанию. Он должен был отработать три года. И его не отпустили. Хотя он ездил даже в Киев, в министерство – но всё напрасно! Ему сказали в министерстве:

– Ничего с вашей семьёй за три года не случится! С войны жёны мужей ждали дольше. Отработаете своё – тогда и езжайте!

Но поехал отец совсем в другие края… Ещё до того, как закончился срок его отработки. Неожиданно к этому сроку добавился другой срок…

Отец говорит:

– У меня замечательная мама Она нас, детей, всегда безумно любила. Да и сейчас, когда мы все давно взрослые мужики, не иначе, как «деточка» не называет. «Деточка, деточка!» Это и хорошо, конечно, но и…

– Что «но»?

– Прежде всего, я думал всегда о маме. Думал: только бы маму не огорчить, только бы у неё не было сердечного приступа. У неё смолоду больное сердце. И я всю жизнь живу в страхе за неё. И часто поступал не так, как хотел. А только чтобы свою любимую маму не огорчить. И тогда, когда из лагеря вернулся…

– Из какого лагеря?

Он с удивлением смотрит на меня. Он думал, что я всё знаю.

Так вот о чём не договаривали мама и бабушка! Вот что они скрывали от меня. Вот их страшные «секретики»! Они, наверное, думали, что я буду очень страдать, если узнаю, что отец мой был в заключении. Но они не подумали, что от незнания человек страдает не меньше.

– Мне бы ещё долго сидеть… но Сталин умер. Это принесло освобождение.

– Но за что тебя посадили, папа?

– Авария на заводе произошла, когда я там работал. Это в Макеевке… Я был сменным мастером. Меня обвинили в диверсии…

– Какой бред!

– Тогда везде и повсюду искали диверсантов, террористов…

– Сколько тебе было тогда?

– Двадцать два… Не знаю, как родители это пережили. Для них это был страшный удар.

– А как моя мама это пережила?

– Она обещала меня ждать.

– Так вот откуда мы тебя ждали, когда я была маленькая!… Но почему не дождались, папа?

Его лицо заливает смятение…

– Мы долго ехали обратно, на Украину… наш лагерь, оказывается, находился в Монголии, но мы об этом узнали только когда ехали обратно… Да, своих просторов для лагерей уже не хватало… Так что я побывал однажды за границей!

– Да. Как моя бабушка Дора в Освенциме…

– Да, как твоя бабушка в Освенциме…

– Значит, при приёме на работу я должна писать в анкете, что мои родственники были за границей?

– Видимо, так. Были. Хоть и не по своей воле…

– И что же потом, отец? Ты ехал домой… Точнее – в Днепропетровск, где мы тебя ждали. Я и мама. И что случилось?

– Я вышел на перрон… И уже предвкушал встречу с вами… И только тут взглянул на себя со стороны… Почему-то до этой минуты я на эту тему не думал. А тут увидел и ужаснулся: зековская вшивая фуфайка на голое тело и разбитые башмаки на босу ногу… И я представил, что я - вот такой! – прихожу к своей молодой жене… к своей любимой маленькой дочке… И весь двор смотрит на нас…

– При чём тут двор, папа?!

– Как при чём? Мне не хотелось, чтобы маме пришлось стыдиться меня… А у меня ни копейки не было, чтобы хотя бы зайти вначале в баню, отмыться, и купить себе чистую одежду. Ни копейки! Я долго стоял тогда на перроне в Днепропетровске… до вашего дома на Философской – пятнадцать минут пешком… Как же мне хотелось вас увидеть, если б ты только знала!… Но – не смог. Прости меня, доця! Прости, если можешь… И я поехал домой, в Макеевку, к родителям… К ним явиться в таком виде мне было не стыдно…

Он надолго замолкает.

– Значит, на твою долю выпало ещё и это! – говорю я. – Интересно, а есть ли в нашей стране семья, которую бы это обошло стороной? Вот у Гавра, у одного моего друга, отец сидит уже четырнадцать лет… Когда его забрали, мать осталась с тремя детьми, младшему было девять месяцев…

– За что же его забрали, в наше-то время?

– Это не сейчас, это при Хрущёве. В самом начале хрущёвского правления. Отец Гавра – педагог, такой одержимый, вроде Макаренко. После войны они с мамой Гавра работали в детских домах. Потом, когда Сталин умер, и власть менялась, там несколько группировок боролись за эту проклятую власть, и отцу Гавра предложили написать проект школьной реформы. Он был прогрессивный учитель и с радостью этот проект написал. А к власти пришли другие – не те, которые заказывали ему этот проект… Вот и всё. Сначала тюрьма, а потом – мордовские лагеря… А ведь он всю войну прошёл, воевал за эту страну! И вот чем она ему оплатила!…

– Да, среди тех, кто был со мной в лагере, было много фронтовиков…

– А мы тебя так ждали!… Каждый вечер мы с мамой говорили перед сном: «Спокойной ночи, папочка!» Правда, я не знала, откуда мы тебя ждём, какие-то разговоры взрослых я слышала, но смысла их не понимала.

– Ну не мог, не мог я в таком виде идти к вам! Понимаешь? Стыдно было!

– Ну, а потом? Потом почему не приехал?

– Честно сказать?… Родители не отпустили. Они так настрадались, пока я был в заключении, у мамы с сердцем тогда совсем плохо было, она сказала, что не переживёт, если я опять уеду… И я остался. С мукой в сердце остался.

(Так вот почему мама перестала по вечерам вместе со мной произносить сладкую фразу-молитовку: «Спокойной ночи, папочка!»)

Отец говорит:

– Родители слишком любили меня. И всегда боялись за меня. Может, оттого, что с детства болел аллергией, и никогда не понятно было, как мой организм на что отреагирует. Ещё из-за того, что был закомплексованным, молчаливым, нерешительным. Родители хотели, чтобы я всегда был с ними. Или где-то поблизости. Чтобы вечно опекать меня. Наверное, это не правильно. Нельзя так сильно привязывать детей к себе. Я это чувствовал, но ничего не мог поделать…

А Лиля тогда обиделась страшно, и я её понимаю. Я корил себя, просто поедом ел, но не мог пойти против воли родителей. Я думаю, что родители были тогда не правы. Но что теперь искать виноватых? Что корить теперь родителей?… Я сделал свой выбор. За который всю жизнь плачу…

Он надолго замолкает. Мы смотрим в окно, за которым кружится пушистая метель…

– Я всё время порывался ехать к вам – в Днепропетровск. Но мама начинала плакать, а я не могу видеть её слёз… И потом, родители считали, что это Лиля должна приехать в Макеевку. Она когда-то уехала – она и должна вернуться, если хочет, чтобы у нас была семья… А Лиля тем временем поступила в Днепропетровске в институт, на дневное отделение. И затаила на меня обиду… Теперь думаю, что я поступил неправильно. Надо было не ждать – а надо было ехать, надо было бороться за семью, за наше счастье, как ни банально это звучит. Я и приезжал однажды… Но не застал дома никого, кроме тебя.

(Вот он, мой первый «секретик» – папа у синего вечернего окна!…)

– Я помню твой приезд, папа.

– Неужели помнишь? Тебе же три года тогда было.

– Очень хорошо помню, как будто вчера это было…

– А Лилю я не дождался тогда… Страшно расстроился. Ждать больше не мог, спешил на поезд… шёл на вокзал и плакал, как мальчишка… хорошо, было темно, и никто не видел… Конечно, надо было заранее написать, что приеду, но мне хотелось, чтобы это была для Лили приятная неожиданность… Я всё представлял себе: вот, я захожу во двор – и вижу Лилю, и как она бросается мне навстречу… Я столько слов тогда для неё заготовил!… Бессчётно раз прокручивал в голове: что я ей скажу, что она мне скажет… И то, что мы не встретились, так сильно ушибло меня, что я решил – значит, не судьба… А потом, через два года, когда Лиля приехала в Макеевку, с тобой, на несколько дней… И когда мои родители увидели тебя, такую чудесную девчушку, они буквально влюбились в тебя!

– Помню, помню, как бабушка закутывала меня, пятилетнюю, в одеяло, как младенца, и носила по комнате, баюкая и напевая песенки…

– Ей было жаль, что ты выросла вдали от неё. И когда она услышала, что Лиля приехала разводиться, она прямо за сердце схватилась: «Как?! и я больше не увижу свою любимую внучку?!» И они стали нас с Лилей мирить: ведь у вас ребёнок! – говорили они. И стали уговаривать меня немедленно увольняться и ехать вместе с Лилей в Оренбург, куда она после окончания института получила назначение на работу. Это было удивительно – то, что родители решились на разлуку со мной. И это всё благодаря тебе, доця! Надо было Лиле раньше тебя привезти! Но что теперь говорить?… И мы с Лилей уехали в Оренбург…

– А помнишь куклу, которую вы с мамой мне подарили? Когда мы с бабушкой Дорой приехали в Оренбург… Эта кукла до сих пор жива. Её зовут Луиза, помнишь?