Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

— Все равно придется проверять, — заметил Сережа.

— Костя, если ты еще раз себе позволишь такую выходку, я буду очень недоволен. Выпишешь себе самый модный журнал «Трезвость и культура» и станешь читать на сон грядущий. И, повторяю, если еще раз… будем считать, что Сережа тебя просто поцеловал. Иди.

Костя, посчитав, что легко отделался, вылетел из кабинета.

— Рябов, я не могу на него сердиться, он еще совсем пацан, — объяснил я Сереже. — Если еще раз что-то подобное выкинет — тогда делай с ним все, что хочешь. Таких Костей в конце концов, как идиотов на руководящих должностях. Давай работать.

— Через час, — снова проконтролировал мое время Рябов, — мне нужно послать ребят по гостиницам. Удели внимание семье.

— Что бы я без тебя делал? Через час соединишь меня с Дюком.

Моя дорогая жена Сабина еще видела свои розовые сны. Нервы у нее, как у непробиваемого жилета: можно ногами пробежаться, только на бок перевернется и снова захрапит. А вот мой единственный наследник, наверняка уже проснулся.

Такого уникума, как я, природа еще не создавала — не люблю своего ребенка, эту своеобразную взятку Вышегородскому, его реванш за отсутствие собственных сыновей. Вот кто, а не я, станет его полноправным наследником. Да что говорить, если мне даже не было позволено назвать его так, как считал нужным — в память об отце. Поэтому я изо всех сил помогаю жене и тестю паскудить мальчишку, потакая всем его желаниям. Слово «нельзя» он с пеленок не слышал, получает все по первому требованию. Помню, я в пять лет попросил у мамы самокат, но не получил его. А мой дорогой сыночек в этом нежном возрасте не попросил, потребовал видик и на второй день «Пионер» уже стоял в его комнате. Вышегородский, правда, буркнул, что вроде бы рановато мальчишке такие подарки делать, мог бы смотреть тот, что в нашей спальне, но Сабина резко взяла мою сторону. Жена до сих пор даже смотрит на меня с каким-то нескрываемым обожанием и посчитала эту заботу о сыне явным проявлением отеческой любви. А у меня даже язык с трудом поворачивается называть его именем Гарик, так оно мне не нравится. Что делать, приходится…

Гарик сидел в своей комнате и с удовольствием мучал какого-то черного жука, тыкая в него зубочисткой.

— Здравствуй, сын, — ласково пропел я, с отвращением взирая на действия этого мелкого дракончика, которого нехотя создал сам, — смотри, что тебе папа привез…

Самому интересно, что же я тебе привез? Да, Сережа явно не отличается оригинальностью. Из целлофанового пакета с нарисованным зайцем — чтоб не перепутать, — извлекаю очередную дозу кассет. Но Гарик, поглощенный своим занятием, даже не смотрит в мою сторону.

Я молча вставляю кассету в плейер и включаю телевизор. Комнату тут же оглашают душераздирающие крики, Гарик нехотя отрывается от своего занятия.

— Опять каратэ, я хочу новые мультики… И еще. Мама смотрит фильм про Екатерину. Это царица. А мне не дает.

Инстинкт — сильная штуковина, на что этот аспид еще мелкий, а чувствует, как я к нему отношусь, и изредка пытается отвечать тем же, хотя мое внешнее отношение к нему самое что ни на есть нежное.

— Я привез тебе Микки Мауса, такого ты еще не видел.

— А вот и видел, — нагло утверждает Гарик, кося глаза на скачущего по экрану Тигра каратэ. Будь моя воля, я бы на ночь ему только «Кошмары улицы Вязов» или «Оживших мертвецов» ставил. Гарик на мгновение оторвал свой взор от лупящего ногой по бетонной опоре спортсмена и сделал очередное открытие:

— И вообще. Это не твой дом. Ты тут не прописан.

— Здесь вообще никто не прописан. А чей же это дом, может, твой?

— Ага, мой. Дедушка сказал, когда умрет, это мой дом будет. Я вас тогда быстро налажу.

Спасибо на добром слове, хоть беги в дом престарелых, забивай себе койку, от такого сыночка всего ожидать можно. Я нежно глажу маленькую пакость по голове, зная, что он этого не любит. Гарик тут же заявляет:

— Ты противный, папка.

В ответ на справедливое замечание молча выдаю ему две плитки шоколада, от которого у него, надеюсь, скоро проявится аллергия, и спешу нанести следующий визит.

Сабина уже проснулась, но покидать наше ложе, редко оскверняемое моим присутствием, не собиралась. Обычно ее день начинается с массажистки, та явится примерно через час, поэтому Сабина набиралась сил перед предстоящей встречей. Я тихо приоткрыл дверь и мою дорогую жену словно взрывом сбросило с постели. Она повисла на моей шее, покрыла лицо пулеметной очередью липких поцелуев. В поведении с женой я выбрал грубоватый тон постоянно уставшего мужчины, и она к нему уже привыкла. Поэтому без особых церемоний я вырвался из ее объятий, медленно опустился в кресло и потухшим голосом заявил:

— Ты бы хоть кофе сварила, всю ночь не спал.

— Ой, у тебя довольно усталый вид, — согласилась жена и для видимости поинтересовалась, — было много работы?

— Ты что, не видишь, я как та лошадь на свадьбе — морда в цветах, жопа в мыле, — вызверился я. — Ты кофе сделаешь или нет?

— Бегу, бегу, — успокоила меня Сабина, устремилась к двери, по дороге чмокнув меня в затылок. Пока она заваривает кофе, роюсь в «дипломате», нахожу очередное Сережино приобретение — со вкусом выполненные серьги, камушки 0,33 карата. Превосходный подарок любящего супруга, чего этой крокодиле еще нужно? Драгоценностей у нее не меньше, чем орденов у Брежнева, а каждому новому приобретению она радуется, словно дитя малое. Впрочем, это слабость любой женщины.

— Может, приготовить тебе сэндвич? — заботится Сабина, успевшая, несмотря на предстоящий визит массажистки, наштукатуриться, пока закипал кофе. Хочет мне нравиться еще больше, хотя вроде бы дальше некуда.

— Ты же знаешь, что до двенадцати я ничего не ем.

— Это вредно, пожалей себя. Ну хотя бы ради меня.

Ради тебя, дорогая, я готов на что угодно, даже на смертоубийство, чтоб ты уже пропала. Вот закрыть бы глаза, а затем открыть, и чтоб растворилась ты в воздухе, как мимолетное отвратительное видение.

— Посмотри, что я тебе привез.

Пользуясь тем, что Сабина рванулась к зеркалу, не притрагиваясь к напитку, изготовленному ее заботливыми ручками, выхожу на улицу. Дань семье отдана полностью. Из окна слышу голос Вышегородского:

— Ну поцелуй дедушку, дедушка что-то тебе даст…

— Уйди, — вопит Гарик, — старый, дряни кусок.

Радуясь за собственного сына, впрыгиваю в автомобиль, достаю радиотелефон.

— Сережа, что Дюк?

— Он здесь, в машине.

— Где ты находишься?

— Возле музея. Ты сказал, чтобы мы позвонили через час. Прошло только сорок минут.

— Ждите меня на месте.

Через полчаса Дюк пересаживается в мою машину и без предисловий объясняет:

— Три дня назад к нам пришла одна интересная бабушка, у нее много вещей с Востока. Я, конечно, объяснил, сколько имею права за это заплатить и попутно заметил, что мой друг, коллекционер, мог бы дать значительно больше. Но учти, бабуся — интеллигентка до неприличия, так что веди себя как пай-мальчик.

— Давно хотел спросить тебя, Дюк, — намеренно перевожу разговор на другую тему, чтобы он не запросил лишнего, — твой музей — это народное достояние. Почему же ты берешь деньги с народа за его посещение? Ведь даже в странах, где многие музеи являются частной собственностью, раз в неделю их можно посещать бесплатно.

— Это моя боль, — чуть напыщенно ответил директор и нервно заерзал на сидении.

— Понятно. Адрес. Получишь десять процентов.

— Не наглей, настоящая стоимость ее вещей раз в пятнадцать больше, чем ты ей дашь. Адрес сам знаешь. Это Будинецкая.

— Хорошая наколка, и тебе не стыдно? Я же давно пасу это собрание. Неужели она решилась?

— Потому ты платишь просто за приятную новость. И, насколько я знаю, коллекцией Будинецкой интересуется еще один человек. Кроме того, без моих комплиментов в твой адрес, старушка не решилась бы, потому что слишком пуглива и щепетильна. Следовательно, мне причитается пятнадцать процентов.

— Дюк, мы давно знаем друг друга, практически всю жизнь. Но я не имею права платить тебе больше, чем другим за аналогичную работу. Помолчи, слушай. Зато я могу сделать тебе подарок, скажем, одну работу из будущей покупки…

— Есть там один свиток «Встреча с отшельником», живопись на шелке, приблизительно конец XVII века, меня бы он устроил.

— Будем считать, что он уже твой.

5

Александр Степанович Глебов завершил заниматься адвокатурой по моей просьбе еще в прошлом году. Став юрисконсультом в одной небольшой шаровой конторе, он появлялся раз в неделю по месту своей основной работы, крутился там часок-другой и убирался восвояси. Конечно, Глебов далеко не единственный юрист, получающий от меня пособие, не уступающее министерской зарплате, но его обязанности не ограничиваются теоретическими советами и крайне нерегулярной практической помощью в отличие от прочих. Одной из задач Глебова остается поддержка былых связей на должном уровне и их всемерное расширение. Наверное, вскоре в нашем городе не найдется нужного человека, к которому он не имел бы концов.