Нелегал - Елена Хаецкая

Кругом пили и выкрикивали бессвязные здравицы. Музыка долетала сразу отовсюду. Авденаго чувствовал себя пьяным и счастливым.

Это ощущение невозможно было сравнить ни с каким другим. В прежней жизни такого просто не случалось. Вокруг творилось нечто значительное, важное — гораздо более важное, нежели просто повальная пьянка с дебоширством, более важное, чем победа местной футбольной команды или выборы в местный муниципалитет. Начиналась какая-то новая эпоха в жизни троллиного народа.

К середине ночи долину встряхнуло возбуждение. Авденаго не сразу понял причину этого. По правде сказать, он немногое из происходящего видел с того места, где находился. Однако будучи дахати победителя, Авденаго словно бы находился в эпицентре праздничного взрыва и улавливал малейшие изменения в самом его дыхании.

Что-то случилось. На праздник явилось нечто новое, и радость получила свое завершение. Теперь ликующий народ ни в чем не знал недостатка — всего у троллей было сейчас в избытке, и от довольства трескалась каждая физиономия.

Ибо в долину приехали женщины.

Из туманной крепости Гарагар они с волнением следили за небом, и когда Черная Комоти высунула из вулканического жерла свой расплавленный язык, дабы слизнуть оставленные для нее жертвы, — женщины стали собираться в путь. Теперь они знали, что верховный правитель великого народа избран и, если он успел спастись от пиршества Черной Комоти, то теперь со всеми своими сподвижниками сам пирует в долине.

Троллихи разоделись в разрисованные золотыми и синими узорами льняные платья. От обилия краски платья эти стояли колом. Подол, ворот, рукава и многочисленные разрезы были обшиты лохматыми меховыми полосками. У большинства эти полоски были также вызолочены или выкрашены в какой-нибудь яркий цвет, например, в красный.

Они въехали в долину на телегах. Восемь-десять красавиц сидели, поджав ноги, на горе опилок или соломы, а одна, стоя в развевающихся одеждах, с распущенными волосами, правила лошадьми.

Одна за другой вкатывались телеги в узкое горло долины, и скоро все пространство между кострами затопило женским смехом, блеском нарядов, сиянием глаз и зубов, и стало очень тесно от протянутых рук. Тролли хватали подруг за талию, тащили к себе, спешили угостить и напоить, прижать к сердцу, прикусить зубами милую верткую прядку волос.

Одна из телег остановилась прямо напротив Авденаго, и женщины с хохотом начали спрыгивать на землю. Троллиха, которая правила лошадьми, оставалась стоять на телеге: ноги до колен врыты в опилки, руки крепко держат поводья, длинные золотые браслеты причудливыми спиралями взбираются до самых локтей, а каждая прядь длинных волос уложена в особый чехольчик, сделанный из змеиной шкурки, причем головки змей были сохранены.

При виде этого великолепия Авденаго так и раскрыл рот, а троллиха чуть улыбнулась и, дождавшись, пока все ее подруги сойдут на землю, поехала дальше.

О, разумеется, она знала, что дахати победителя жадно смотрит ей в спину! Это запросто можно было определить по тому, как она кокетливо двигала лопатками и встряхивала волосами-змеями. А больше всего возбуждало троллиху то обстоятельство, что дахати не мог побежать за ней: его место было у ног господина, дабы неустанно наполнять его чашу и раздавать от его имени дары.

А Нитирэн, как он ни был счастлив и пьян, оказывается, все замечал. Он наклонился вдруг к Авденаго и шепнул:

— Хороша.

Авденаго вздрогнул, но Нитирэн уже выпрямился. Правитель величаво повернул голову и заревел вслед уезжающей троллихе:

— А ну, ты!.. А ну стой! А ну, иди сюда, красотка! Куда это ты убегаешь?

Та, помедлив, развернула телегу и неспешно вернулась. На ее лице сияла победная улыбка.

Круглолицая, смуглая и бледная, с очень узкими щелками черных, сверкающих глаз, она явно принадлежала к аристократии троллиного народа. Это видно было и по ее росту, для троллихи значительному, и по украшениям, и по манере держаться. Губы у нее были синеватые, а зубы она, как и многие ее подруги, красила золотой краской.

— Атиадан! — воскликнул Нитирэн. — Злой Колокол, я узнал тебя!

Атиадан ответила глуховатым, низким голосом:

— Теперь, когда ты узнал меня, я вынуждена остаться с тобой.

Нитирэн засмеялся.

— Тебе этого не хочется?

— Я хорошо нарядилась, — фыркнула Атиадан. — Сам решай, хочется мне или нет оставаться с тобой.

Спутницы Атиадан уже облепили Нитирэна: одна сидела у него на коленях, другая забралась головой ему под мышку, третья уселась к нему на плечи, четвертая обнимала его за голову. Еще одна кисловато посматривала на Авденаго, однако ласкать его не спешила.

Нитирэн помахал кому-то рукой, и тотчас к нему подбежал тролль, держа на вытянутых руках «мертвые кости». Инструмент гудел и погромыхивал, совершенно как надвигающаяся издалека гроза.

Повинуясь кивку Нитирэна, музыкант уселся рядом, положил «мертвые кости» на колени и начал играть. Одной рукой он касался струн, а другой постукивал в бок инструмента. Он не перебирал струны пальцами, как это делают арфисты; точно хищная птица, хватающая когтями добычу, его рука падала сверху, ногти его скользили вдоль струны, извлекая из них пронзительный, до костей пробирающий скрежет, затем впивались и с силой дергали. Странная эта музыка обладала, тем не менее, четким ритмом и ясной, простой мелодией. Ритм можно было прохлопать, мелодию — напеть.

Устоять Атиадан не могла, и Нитирэн, очевидно, знал об этом.

Троллиха начала танцевать.

Пляска ее была так же проста и выразительна, как и та музыка, что звучала вокруг: Атиадан Злой Колокол делала два шага вправо, два — влево, затем прыжком поворачивалась к зрителям спиной и повторяла сначала: два влево, два вправо. Потом она хлопала себя по бокам, прижимала ладони к щекам, быстро качала головой и завершала движение стремительным вращением на месте.

Когда она в первый раз оказалась спиной к Авденаго, он громко ахнул, не сдержавшись: в прорезь платья Атиадан выглядывал хвост. Очевидно, у всех троллей он имелся, но до сих пор Авденаго общался только с троллями-мужчинами, которые носили штаны и широкие плащи; их хвосты были таким образом скрыты. Но троллихи нарочно украшали свои одежды многочисленными прорехами. Женщины не считали нужным скрывать такую важную вещь, как хвост.

Если бы полгода назад Миху Балашова спросили, смог бы он полюбить хвостатую женщину, он просто не понял бы темы. Как вообще можно любить урода, неполноценное существо? Эта мысль была для него болезненной, поскольку инстинктивно к числу неполноценных существ Миха относил и самого себя.