Нелегал - Елена Хаецкая

Одно время Авденаго терпеть не мог фильмы с благополучными финалами. Считал их сопливыми. Больше всего на свете его раздражали старые фильмы с поцелуями в последних кадрах. Лучше всего — когда герой перебил всех злодеев, расслабился — и вот тут-то откуда-нибудь из-под кровати выползает недобитая гадость…

Внезапно Эхуван захрипел. Он покачнулся и, чтобы не упасть, схватился обеими руками за края каменной чаши. Его стало рвать. Храм Комоти наполнился зловонием. Казалось, Эхуван никогда не иссякнет: он извергал из себя целые моря.

А потом его руки разжались, и он повалился прямо в лужу.

Авденаго понял, что его самого сейчас стошнит. Он схватился за горло и рванулся к выходу, чтобы поскорее очутиться на свежем воздухе, однако хриплый рык Нитирэна остановил его:

— Стоять!

Авденаго замер.

Дахати Эхувана с ножом в руке бросился к Нитирэну. Он бессвязно кричал, замахиваясь, и с его губ срывалась пена.

— Ты!.. — вопил дахати. — Он!.. Ты!..

— Защищай меня! — заорал Нитирэн, напрягаясь в путах.

Авденаго с размаху налетел на разъяренного дахати и ударил его головой в живот. Оба они сцепились, поскользнулись и повалились на тело Эхувана, огромное и дряблое, как полуспущенный надувной матрас.

Вонь ударила Авденаго в нос с такой силой, что у него заслезились глаза.

Дахати выронил нож в лужу и потянулся рукой, чтобы подхватить оружие. Авденаго ударил его кулаком в глаз, а затем, не дав противнику возможности опомниться, стукнул еще раз, в переносицу, и опять, и опять… Под кулаком хлюпнуло. Тролль лягнул Авденаго ногами и сбросил в лужу.

У Авденаго горло перехватило спазмом. Он слепо побежал по храму, а тролль с ножом в руке погнался за ним.

— Гони на меня! — сипел Нитирэн, дергаясь в путах. — На меня!

Авденаго увернулся от очередного удара и, петляя как заяц, метнулся к своему господину. Дахати Эхувана выставил клыки. Кровь текла из обеих его ноздрей и заливала всю нижнюю часть лица.

С отчаянным воем дахати метнул кинжал в Нитирэна. Сам не понимая, что делает, Авденаго вскинул руку, и лезвие пронзило ему ладонь. В глазах у Авденаго потемнело, и он рухнул на пол у ног Нитирэна.

Огромный тролль наклонился над ним. Даже в беспамятстве Авденаго ощущал исходящий от него запах чеснока и полусырого мяса. Нитирэн схватил зубами кинжал и вытащил его из ладони Авденаго. От жгучей боли Авденаго очнулся и увидел совсем близко от себя горящие ярким золотом четыре зрачка.

— Разрежь веревку, — прошептал Нитирэн. — Теперь можно.

Авденаго подчинился. Он мог действовать только левой рукой, да еще Нитирэн мешал — дергался, так что Авденаго несколько раз поранил своего господина. Сбросив с запястий окровавленные путы, Нитирэн поднялся и выпрямился в полный рост.

Дахати Эхувана стоял рядом с телом своего господина. Кровь капала с его подбородка в зловонную лужу. Несколькими шагами Нитирэн пересек храм, схватил дахати своего поверженного противника за шею и убил его. Авденаго слышал, как хрустнули позвонки.

Затем Нитирэн обернулся к Авденаго и захохотал.

— Ночь закончилась, Авденаго! — крикнул он. — Ночь закончилась. Сейчас Черная Комоти увидит, чем закончилась ночь, и придет сюда, чтобы очистить свой храм и всю эту долину. Нам пора уходить.

Авденаго потащился к выходу, спотыкаясь. Ноги у него подкосились, и он упал бы, если бы Нитирэн не схватил его повыше локтя и не потащил за собой.

Прохладный ветер и пронзительный фиолетовый свет наступающего утра были как исцеление от изнурительной болезни.

Высоко над долиной чернела гора. С того места, где стоял Авденаго, казалось, будто солнце восходит прямо над ней, над ее срезанной верхушкой. Но так казалось лишь в первые минуты. Затем стало ясно, что пылает сама гора Комоти.

— Вулкан, — пробормотал Авденаго. — Но как она узнала?

— Она — Черная Комоти, — был торжественный ответ Нитирэна.

Огромный тролль выпустил Авденаго и чуть отошел от него. Нитирэн стоял один, широко расставив ноги и вскинув над головой руки. Темное лицо его было залито багровым светом, зрачки застыли в узких раскосых глазах — четыре пылающих точки, — орлиный нос нацелился в небо.

Одежда Нитирэна была испачкана, кисти рук распухли, на одном из запястий до сих пор болтался обрывок веревки. И все же он был самым великим из всех земных владык, какого только мог вообразить Авденаго.

Ощущение мощи и величия захватили Авденаго, ему захотелось смеяться и кричать. И вдруг он, как будто со стороны, услышал собственный голос: он действительно смеялся и кричал! Все, что окружало его в этот миг, наполняло его ликованием, сдерживать которое не было никакой возможности. Все: и вулкан, готовый излить в долину потоки лавы, и хмурый, как будто разъяренный рассвет, и великолепный тролль, и обжигающий легкие ветер.

Земля загудела.

— Теперь все знают, — провозгласил Нитирэн. — Барабан нашей земли проснулся, и весь народ знает о моей победе. Ты — мой дахати. Я не ошибся в тебе.

— Ты выбрал меня… из-за веревки? — тихо спросил Авденаго. — Из-за того, что у меня вместо пояса была прочная веревка! Ты сильно рисковал, Нитирэн.

— Но ведь я оказался прав, — сказал Нитирэн.

Авденаго запрокинул голову и посмотрел своему господину в лицо.

— У тебя больше выдержки, чем у бедного Эхувана.

— О, Эхуван — поистине бедный! — засмеялся Нитирэн.

Глядя на него, засмеялся и Авденаго. Никогда в жизни ему еще не было так хорошо. Он вдруг понял, что за все восемнадцать лет ни разу еще не встречал человека, с которым можно было вот так смеяться. Просто от радости, от хорошего настроения.

— Холодная вода после жирной пищи легко может убить тебя, — прибавил Нитирэн. — Эхуван понадеялся на свой крепкий желудок. Впрочем, я знал, что у Эхувана — очень крепкий желудок. Мне доводилось наблюдать за Эхуваном на пирах. Он в состоянии выпить холодной воды после жирной пищи и остаться в живых. Поэтому я и отравил воду.

Под рокот отдаленного грома, в облаках, пронзаемых солнечными лучами, возвращался Нитирэн из храма Черной Комоти к остальным троллям, в долину, на место Великого Камбая. Нитирэн шел пешком, высоко подняв голову, а рядом с ним то важно вышагивал, то бежал, догоняя своего господина, его низкорослый дахати, некий Авденаго, о котором никто ничего не мог сказать, кроме того, что он носит на пальце кольцо Морана Джурича.

Заревела одна труба, затем другая, третья… Скоро весь лагерь наполнился гнусавым их воем. Застучал, затрясся барабан, но его звук тонул в громах, разрывающих воздух над горой Комоти.