Социология литературы. Институты, идеология, нарратив - Уильям Миллс Тодд III

Достоевский ограничил полет фантазии своих предшественников социальной, экономической и культурной ситуацией, которую они и вообразить не могли. Это видно уже на первых страницах «Идиота», где действие происходит сначала в железнодорожном вагоне, а потом в доме капиталиста-нувориша.

В. В. Набоков, высмеивая национализм Достоевского, не удержался от искушения сказать, что тот «был самым европейским из русских писателей» [Nabokov 1981:103]. Действительно, письма молодого Достоевского, как и его поздняя публицистика, не говоря о прозе, показывают, что он раз и навсегда увлекся несколькими не соотносящимися друг с другом жанрами, получившими распространение в России благодаря переводам в литературных журналах. Фридрих Шиллер подарил ему ощущение жизни как праздника, экстатическую веру в то, что человечество может стать совершенным и все люди сделаются братьями, достигнув умственной, эмоциональной и чувственной гармонии. Подобные представления возникают у будущего писателя уже в юношеские годы, впоследствии сходными прозрениями делится князь Мышкин, затем они возникают в стихах, которые декламирует Дмитрий Карамазов, и звучат в финальной речи Алеши в том же романе. Еще одним ранним увлечением Достоевского была готическая проза; ее мотивы можно встретить в самых разных текстах писателя – в таинственной обстановке, в душевных болезнях, которыми страдают персонажи, в сюжетах, которые продвигаются вперед из-за нарушений Божественного миропорядка. Если употреблять термин «готический» в его историческом, а не современном уничижительном значении, то многое от этой литературы обнаружится и у зрелого Достоевского: его герои осмеливаются бросать вызовы общественной морали и Божественной власти. С не меньшим рвением он читал в молодости произведения французских социальных романтиков: Жорж Санд, Виктора Гюго, Оноре де Бальзака, социалистов-утопистов. Эти авторы давали ему уроки критики современного общества и учили мечтать о будущем гармоническом общественном устройстве. Достоевский начнет свои литературные занятия с перевода романа Бальзака «Евгения Гранде» (1833). Высоко ценимые романтиками произведения, например шекспировские пьесы, станут для него источниками цитат и сюжетных мотивов до конца жизни. При этом Достоевского привлекали и другие типы сочинений, находящиеся в литературной иерархии на другом конце: статьи в популярных газетах и романы «с продолжением». С годами литературные предпочтения юности никуда и не исчезли; к этим произведениям только прибавлялись новые, и среди них – романы Гюстава Флобера «Госпожа Бовари» (1857) и Александра Дюма-сына «Дама с камелиями» (1848), героини которых резко контрастируют с образом измученной Настасьи Филипповны.

Вот насколько разнообразный материал ставил на кон Достоевский, и ему удавалось выигрывать в этой азартной игре за профессионализацию литературы – по крайней мере, на первых порах. Его первый роман «Бедные люди» (1846) привлек внимание критики и позволил в дальнейшем, вплоть до ареста, постоянно получать литературные гонорары за новые произведения. Немногие избранные, составлявшие читающую публику, приветствовали его по возвращении с каторги и ссылки в 1859 году. В 1860 году он опубликовал двухтомник созданных еще до ареста произведений – случай сравнительно редкий во времена, когда наибольший коммерческий успех ожидал тех, кто печатался в нескольких так называемых толстых литературных журналах: и читательская аудитория, и книготорговля были еще не способны сделать окупаемыми отдельные книжные издания. Выпуск журнала «Время» и публикация написанных от чужого лица воспоминаний о каторжной жизни («Записки из Мертвого дома») приносили Достоевскому солидный доход – 8-10 тысяч рублей в год.

Закрытие «Времени» оказалось лишь первым несчастьем в череде катастроф, предшествовавших написанию романа «Идиот». Смерть в 1864 году племянницы (февраль), жены (апрель) и брата Михаила (июль) стали для писателя тяжелыми личными потрясениями, подорвавшими к тому же возможность вести жизнь профессионального литератора. Незадолго до смерти Михаил получил разрешение на издание нового журнала – «Эпохи», – однако это предприятие началось крайне неудачно: в течение первого года выпуска каждый номер задерживался на два месяца. Новый журнал принес мало дохода, поскольку следовало компенсировать подписчикам «Времени» материальные потери за те номера, которые они недополучили после его закрытия. Еще хуже было то, что печатавшаяся в «Эпохе» проза была гораздо слабее по сравнению с тем уровнем, который задало «Время». Единственным исключением оказалось произведение самого Достоевского – «Записки из подполья», которые в XX веке стали одним из самых известных и чтимых образцов художественной прозы. Однако в 1864 году печатание «с продолжением» негативно отразилось на восприятии читателями этой нарушавшей все литературные правила повести: вторая часть появилась только через два месяца после первой, и читатели журнала едва ли сумели понять тонкую и сложную связь двух частей. Критика обошла «Записки» молчанием.

После смерти Михаила к его семье, жене и маленьким детям, перешел огромный долг в 33 тысячи рублей. Достоевский взял на себя ответственность за благополучие этих людей. Теперь ему нужно было содержать, помимо самого себя и своего пасынка, еще и семейство брата. В этих условиях писатель принял два крайне рискованных деловых решения: во-первых, продолжил выпускать «Эпоху», вместо того чтобы предоставить этот журнал кредиторам брата в качестве ликвидного актива. «Эпоха» вскоре прогорела из-за отсутствия подписчиков, и это вынудило Достоевского пойти еще на один крупный риск: взять на себя обязательство закончить в 1866 году два романа – темп, достойный Энтони Троллопа; сам Достоевский ни раньше, ни позже с такой скоростью не работал. О публикации первого из этих романов – будущего «Преступления и наказания» – он договорился с издателем «Русского вестника» М. Н. Катковым, по 150 рублей за печатный лист (составлявший приблизительно 12 страниц). Такую же плату он будет получать от Каткова и за два следующих больших романа – «Идиот» и «Бесы». «Русский вестник» принадлежал к тем немногим периодическим изданиям, которые в 1860-1880-е годы поддерживали крупных русских романистов. В конце 1860-х годов Катков будет регулярно высылать Достоевскому авансы, как бы выплачивая ему своего рода жалованье, но это произойдет за счет снижения уровня оплаты. Ставка, которую установил Катков, исключала Достоевского из числа русских писателей первого ряда. В литературном мире все хорошо знали, кто сколько получает, и подобное уменьшение ставки влекло за собой падение престижа и осложняло будущие переговоры с издателями о гонорарах.

Публиковать свои произведения в «Русском вестнике» было опасно и с художественной, и с идеологической стороны. Достоевский подозревал, что Катков срезал ему ставку для того, чтобы заставить писать более длинные вещи. «Роман есть дело поэтическое, требует спокойствия духа и воображения», – сетовал писатель своему другу А. Е. Врангелю [XXVIII-2: 150]. В последующие годы Достоевский обнаружит, что журнал Каткова посягает не только на «поэзию» его романов, но и на их конкретное воплощение, или «искусство», как он это называл. Катков, убежденный консерватор в политике и культуре, будет настаивать на том, чтобы Достоевский поменял в «Преступлении и наказании» сцену чтения проституткой Соней Мармеладовой Евангелия,