Отраженный кошмар - Вэл Макдермид

известно. Лигатурой надежнее, чем руками, ведь пальцы могут скользить по вспотевшей коже испуганной жертвы. При таком методе повреждения тела минимальные, тогда как нож или пуля оставляли следы, несовместимые с совершенством, о котором он мечтал.

Потом наступала очередь очищения. Раздевшись догола и раздев жертву, он помещал ее в теплую воду и отворял вены, чтобы вышло побольше крови и уродливые багровые синяки не испортили ее внешний вид. Потом он спускал воду и вновь наполнял ванну. Надо было тщательно вымыть тело непахнущим мылом, не забыть о ногтях, убрать следы внезапной смерти, то есть совершить очищение от скверны.

И тут начиналось главное. Нельзя было терять ни минуты. Трупное окоченение наступало через пятъ-шесть часов, постепенно усложняя его работу и мешая аккуратному ее исполнению. Лежащее на столе и белое, как мраморное, тело было его приношением странным богам, которые завладели им и, как он понял, давно требовали умиротворения.

Сначала голова. Острым, как бритва, скальпелем он подрезал сухожилия на шее так, что оставался след не толще карандашной линии, затем брал в руки нож мясника, чтобы отделить голову от тела на уровне первого позвонка. Голову он откладывал пока что в сторону и делал на трупе надрез, как настоящий патологоанатом. Потом принимался снимать кожу, осторожно подвигая тело и стягивая ее, как чулок, от шеи до пяток. После этого труп напоминал иллюстрацию из учебника анатомии. Снятую кожу он бросал в корзину, стоявшую у его ног.

Потом он погружал руки в еще теплую брюшную полость, нежно приподнимал кишки и внутренние органы, прежде чем освободить их и положить рядом с туловищем, после чего разбивал диафрагму, осторожно вытаскивал сердце и легкие и клал их симметрично с другой стороны.

Следующим этапом были запястья. Он аккуратно отделял их, что не составляло для него труда, ведь когда-то он работал у мясника и там овладел основами искусства, которое довел до совершенства, как ему казалось. Никто и нигде не расчленял человеческое тело с таким мастерством и таким почтением.

Потом наступала очередь ступней. За ними следовали локти и колени, а за ними — предплечья и бедра. Теперь он работал быстро и уверенно, расчленяя торс точными движениями эксперта, не знающего трудностей в своей области. Время пролетело незаметно, и вот уже от тела остались лишь куски мяса, если не считать головы, взиравшей на происходящее мертвыми глазами.

Возбуждение достигло предела. Сердце у «прозектора» колотилось как бешеное, во рту пересохло. С негромким стоном он взялся окровавленными пальцами за пенис и осторожно вложил его в открытый рот своего временного божка, мертвой головы, потом, придерживая ее за волосы, стал двигаться медленно, быстрее, еще быстрее, пока не забился в исступленных содроганиях.

Приходя в себя, он стоял, опершись кулаками о стол, подавшись вперед и тяжело дыша, как марафонец на финише. Священнодействие закончилось. Осталось лишь избавиться от останков.

Для большинства убийц это представляло бы неразрешимую проблему. Если бы Деннису Нилсену удалось найти более удачный способ избавления от своих жертв, наверное, он еще много лет мог бы уменьшать число бездомных в Лондоне.

Однако для человека, занимающегося оптовой торговлей мясом и владеющего десятками морозильников, как раз это было проще простого. Даже если бы кто-нибудь сунул нос в его личный отсек, запертый на висячий замок, то не увидел бы ничего, кроме не вызывающих подозрений пакетов с мясом. К счастью, человеческая плоть по виду ничем не отличается от любой другой.

Глава 26

Сумерки в Хэмпстед-Хит всегда привлекали Фиону своей таинственностью, особенно в это время года. После жаркого лета не хотелось даже смотреть на увядающие листья, пожухлую траву, иссушенную землю. Зато, как только на небе появлялась пурпурная дымка заката, цвета обретали глубину, словно выставляя напоказ богатство Хэмпстед-Хит, подчеркивающее убожество раскинувшегося внизу города.

В отличие от Пустоши, городские улицы становились похожими друг на друга в сгущающихся сумерках. Заходящее солнце походя освещало отдельные окошки в высотках, и они загорались огнем на сером фоне, словно искры озарения в уставшем мозгу. Конечно, это не походило ни на освещенные солнцем безлюдные первозданные горы в Дербишире, ни на всполохи собственного воображения, однако напоминало, что такое есть и доступно, если появится желание. В любом случае здесь тоже можно было отдохнуть. Всю неделю — с тех пор, как Фиона узнала о смерти Джейн Элиас, — она хотя бы раз в день бегала на Пустошь. Вот и теперь она сидела на скамейке на вершине Парламентского холма, довольная тем, что какое-то время может провести, наблюдая за гуляющими людьми.

Некоторых она узнавала в лицо: собачников; бегунов трусцой; гогочущих мальчишек на скейт-бордингах; двух пожилых женщин с ее улицы, быстро прошагавших мимо, но кивнувших ей; продавщицу из книжного магазина, тренировавшуюся в беге. Других видела в первый раз. Здесь были местные жители, которых не составляло труда отличить по тому, как они беседовали между собой и с детьми, как автоматически следовали привычными тропинками. Были здесь и туристы, которые то и дело сверялись с картами и хмурились, не в силах определить нужные объекты в сумеречном городе внизу. Были люди, которые не подпадали ни под одну категорию, они тоже или гуляли, не преследуя никаких целей, или куда-то стремительно мчались.

К какой категории принадлежал убийца Сьюзан Бланчард? Фиона вздрогнула, пытаясь сообразить, почему эта мысль вдруг пришла ей в голову. На Пустоши она бывала регулярно после того, как случилось убийство, правда, интуитивно обходила стороной место преступления. Почему же эта мысль именно теперь пришла ей в голову?

Фиона посмотрела в одну, в другую сторону, не сомневаясь, что на глаза ей попались кто-то или что-то, напомнившие о преступлении. Невозможно, чтобы это была молодая пара с ребенком, которого прижимал к груди мужчина. Или немолодой мужчина с черным Лабрадором. Или стайка над чем-то хихикающих девчонок на роликах. Ничего не понимая, Фиона огляделась.

Примерно в пятидесяти ярдах от нее и ярдах в двадцати от тропинки была впадина, в которой на корточках сидел мужчина, на первый взгляд очень напоминавший бегуна трусцой. Спортивные брюки и рубашка, кроссовки. Однако дышал он спокойно, в отличие от тех, кто бегом одолевал здешние склоны. И городская панорама его не интересовала. Не отрываясь он смотрел на двух девчонок на роликах, круживших неподалеку; они визгливо смеялись и громко переговаривались друг с дружкой.

Когда девчонки укатили прочь и кусты скрыли от него их фигурки, он поднялся и стал смотреть на тропинку, не идет ли еще кто-нибудь. В течение нескольких минут никто не