Макклой Э. Убийство по подсказке. Уэстлейк Д. «361». Макдональд Д. Д. «Я буду одевать ее в индиго» - Эллен Макклой

На руках у вас не было перчаток, когда вы сжимали ручку ножа, приготовленного для Ингелоу, так как Мильхау, как режиссер, заставил вас снять перчатки по ходу действия и вы не могли не подчиниться его указаниям, не возбуждая при этом лишних подозрений. Кроме того, так как вы играли русского полицейского, то на вас были толстые кожаные рукавицы, в которых, конечно, не выполнишь столь деликатную операцию — поразить Ингелоу скальпелем в строго определенную анатомическую точку тела. Но вы все заранее рассчитали и не опасались оставить отпечатки пальцев, так как ручки ножа были с изящными винтовыми нарезами. На витой поверхности ручки ножа отпечатки «рассекаются», но зато в желобках остается больше пота, чем его обычно можно обнаружить на гладкой ручке. Когда муха, невесть откуда появившаяся на сцене театра, начала упрямо садиться на ручку, не обращая внимания на пятна крови на лезвии, я впервые начал догадываться об, истине. Городской токсиколог, известный специалист Ламберт, который может определить состав вещества, предложенный ему в ничтожных количествах, проделал анализ оставленного вами на ручке пота и сахара. Если он уже сделал спектроскопию, о чем я его попросил, то он, бесспорно, обнаружит присутствие в составе масляной кислоты. Это и был тот единственный факт, о котором знал Адеан, и никто другой об этом не догадывался. Он был единственным свидетелем, присутствовавшим вместе со мной и инспектором на сцене, когда муха упрямо садилась на ручку скальпеля. Он это заметил, как заметил и я, и эта догадка стоила ему жизни. Сегодня утром перед репетицией он сказал громко, обращаясь ко мне, так, чтобы вы слышали, что прочитал что-то о заболевании поджелудочной железы в медицинской библиотеке. Он также упомянул о докторе Гейзере и его автобиографии, которую он держал под мышкой, и грубо намекнул на муху, которая засвидетельствовала убийство петуха Робина. Вероятно, этим он надеялся вас запугать и принудить оказать ему помощь в его дальнейшей карьере. Он хотел, чтобы вы хорошенько надо всем поразмыслили… и вы неплохо подумали. Вы отлично знаете, что диабет — это заболевание поджелудочной железы, и вы, полистав книгу Адеана, увидели, что единственная ссылка там на мух касалась метода определения диабета. Из этого вы заключили, — а на это как раз и рассчитывал Адеан, — что он начитался всевозможной медицинской литературы, чтобы определить симптом вашего заболевания, а поведение мухи подсказало ему, что убийца должен быть диабетиком. Но вместо того чтобы принять шантаж Адеана, вы просто его убили, а он и не предполагал о грозившей ему смертельной опасности. Он сам, по собственной глупости, предоставил вам такую возможность, согласившись сыграть роль Владимира лишь ради того, чтобы привлечь внимание Мильхау к своим беспомощным пьесам.

— Любой человек, прикоснувшийся к конфете, оставит на ручке ножа и сахар, и капли пота! — протестующе заговорил Леонард.

— Да, но никак не масляную кислоту. От ручки ножа исходил все тот же фруктовый запах, который чувствуется и при вашем дыхании. Такой же запах ударил мне в нос, когда я понюхал носовой платок, который вы бросили рядом с Полиной, когда только что ранили ее за кулисами. На платке достаточно масляной кислоты для проведения точного анализа. Вы, вероятно, вытирали им лоб и руки, а все эти доказательства говорят о том, что вы — убийца.

— Не имея при этом никакого мотива?

— Вы ведь любите Ванду, не так ли? Поэтому вы представили ее Мильхау, тогда еще никому не известную актрису, и предоставили ей возможность попробовать себя на сцене. В картинной галерее вы сказали, что Ванда похожа на ожог от рентгена, — замедленные последствия ее любви. Но в этот момент вы имели в виду не Роднея, а себя. Вы считали, что вам удастся преодолеть этот барьер, но постепенно осознавали, что теперь это вам не по силам. Может, она сама не позволила вам это сделать. Не в ее правилах излечивать свои жертвы. Она флиртовала с вами точно так, как и с Роднеем в картинной галерее, и это не ускользнуло ни от моего внимания, ни от внимания Полины. Когда вы вернулись в Нью-Йорк, отбыв тюремное заключение в Иллинойсе, вы обнаружили, что ей теперь на вас наплевать, и она даже не скрывала такого отношения к вам. Вы были слишком прозорливы, чтобы попасться на рекламную удочку Мильхау, инспирировавшего любовный роман между Вандой и Роднеем. Вы шпионили за ней, как и всякий ревнивец, как вы это сделали и в то утро, когда вы «нечаянно» застали нас с ней на террасе. Вам удалось раскопать о ней то, чего не знали другие, не знали даже ее близкие друзья, — ее тайную помолвку с Джоном Ингелоу, близкий его развод с Марго. Но вы все так искусно скрывали, что Ванда даже не догадывалась, что вы видели Ингелоу. Он был моложе вас, богаче и желаннее, так что вам приходилось расстаться со всякой надеждой занять его место. Ваше положение как ведущего партнера Ванды кануло в вечность. Восходящей «звездой» становился Родней, так как он был моложе и привлекательней, хотя вы, как актер, бесспорно, значительно выше его. Для вас это было горькой пилюлей. За это вы ненавидели Рода. Вы ненавидели Ванду, женщину, которую когда-то любили, обожали, за ее непостоянство и неблагодарность. Вы ее ревновали к Ингелоу. Так как она не могла, или не хотела, стать вашей, то вы решили, что она не будет принадлежать и Ингелоу. И вы придумали такое убийство, основными виновниками которого становились Ванда и Родней, а вы оказывались в стороне. Вы замечательно хитроумно все устроили, подтолкнув Хатчинса рассказать эту старую историю о короле Англии, который по прихоти Сары Бернар играл Владимира в постановке «Федоры» в Париже, заранее будучи уверенным в том, что Ванда непременно захочет, чтобы и ее любовник повторил этот трюк, так как она любит во всем подражать этой великой актрисе, своему кумиру. Может, именно вы подбросили ей идею возобновления постановки «Федоры».

Знаете, почему я стал подозревать вас с самого начала? Потому что вы были единственным настоящим актером среди подозреваемых. Маргарет Ингелоу вообще не актриса, а Ванда и Род играли самих себя на сцене. Но вы играли свои роли иначе. Ванда могла изобразить любые эмоции, но она не могла сыграть другую личность, кроме своей собственной. Только вы один среди попавших под подозрение могли создать такой образ, который вам был абсолютно чужд, несвойствен. Только вы могли быть настоящим убийцей и в то же время довольно убедительно разыгрывать представление о собственной невиновности.

— В основном вы изложили все правильно, но все же не назвали истинного мотива, — голос Леонарда теперь звучал совсем тихо, еле слышно. — Судебный приговор и тюремное заключение не были справедливы, потому что я не был шофером в нетрезвом состоянии.

— Вы имеете в виду, что вы не пили?

— Пил, конечно… но я не был за рулем.

— Кто же? Ванда?

— Да. Это она убила ребенка. И даже не остановилась. На ходу, удирая от полицейского на мотоцикле, мы поменялись местами. Я взял в руки руль за несколько мгновений до того, как нас остановил патруль. Каким же идиотом я тогда был! Я взял всю вину на себя. Но этим все для меня не кончилось. Неожиданная перемена образа жизни, тюремная еда, наполовину состоявшая из картошки, крахмала, привели к быстрому развитию диабета. Когда я вышел из тюрьмы, здоровье мое сильно пошатнулось, а карьера была почти загублена. Вы знаете, наверное, что у меня нет образования, и я ничего больше не умею делать, кроме игры на сцене. И вот в это тяжелое время Ванда, которую я сделал актрисой, плюет на меня и собирается выходить замуж за Ингелоу. Я ради ее карьеры поступился своей собственной. И вот вам — благодарность. Диабет, который я нажил в одиночной камере, привел к уплотнению артерий, и теперь какой врач поручится, что я протяну еще долго? Во всяком случае, не в тюрьме. Я отомстил за себя, за свой загубленный талант, за свою поруганную любовь. Я хотел, чтобы и она поняла всю свою человеческую низость, чтобы и она пострадала. Но, наверное, все это было напрасно. Она развращена славой, богатством, легкой жизнью и ради сохранения всего этого готова пойти на все. В нашем обществе это не удивительно. Каждый стремится урвать кусок пожирнее, а на остальных ему наплевать…

Я знаю, что мне жить осталось недолго. Я не раскаиваюсь в содеянном. Может, только немного жаль этого глупого Адеана, но он сам своим шантажом заслужил себе этот смертный приговор. Ведь и он хотел получить какую-то выгоду из моего несчастья. Знаете, доктор, иногда человек, осужденный на смерть, просит перед казнью какое-нибудь изысканное блюдо или какую-нибудь последнюю привилегию. Я просил бы только одно — Ванду, и я понял, что, возможно, смогу заполучить ее, совершив такую жестокую месть.

— Неудивительно, что Ванда подозревала вас с самого начала, — сказал Базиль, — ведь только она знала о вашем прошлом. Она опасалась за свою жизнь.